Читать интересную книгу Под черной звездой - Петр Францев

От чего страдаем мы - радости не знаем? От того, что грешны мы - к Богу путь заказан... По дороге вдоль реки - летняя прохлада, А во поле васильки - не отнимешь взгляда... Дальше едешь лес густой - распевают птахи, А в конце его топор - поджидает с плахой!.. Никого не убивал - песней жизнь я славил, Так за что Бог наказал - душу обезглавил?,,

АЛХИМИЯ МЫСЛИ Рассказ третий

Но мечтать о другом, о новом Не понятном земле и траве. Что не выразить сердцу словом И не знает назвать человек. С. Есенин

Бурлило, искрилось в бокалах шампанское, вздымаясь пенным облаком, лилось через край, стекая по стенкам хрустальных сосудов на стол, на холщовую белую скатерть и тем растекалось потухшим пятном как на лицах людей, как во взорах людей, как в душах людей, как в мыслях людей... "Может порочно, может грешно говорить о себе, о своем наболевшем и выстраданном в обществе малознакомых тебе людей. Как-то неловко и стесненно должен будет чувствовать себя рассказчик по причине того, что кто-то из нас, чего доброго, из услышанного здесь может что-то понять превратно и ошибочно принять исповедальное откровение за скрытое самохвальство, а это было б для рассказчика, по-моему, оскорбительно и повлекло бы за собой осложнения в наших отношениях," - предупредительно заметил мне на мое предложение совмещать приятное с полезным мой спутник Евгений Парфирьевич Терновцев, которого судьба благосклонно послала мне в товарищи. "Годится, годится!" - одобряя мое предложение, согласились все. Коротая время в скучной дороге, мы сидели с ним у уютной походной ресторации в обществе случайных людей и за бутылкой вина играли в карты. Играли занятно, по-новому, заранее обусловив игру своеобразным фантом: выигравший счастливчик, как бы в нагрузку должен был без утайки рассказать все о себе. "Везунчик" должен был рассказать о себе что-нибудь эдакое оригинальное и не избитое. А так как карта у наших партнеров была бита накладно почти что всегда, то и развлекать всю честную компанию приходилось все врем то мне, то Терновцеву. Выигрывать в жизни что бы то ни было - всякому приятно. Проигрывать же, даже завзятому игроку, всегда огорчительно. Огорчало досадное невезение и наших супротивников, игроков прожженных и поднаторевших на этой стезе. Несмотря на свое превосходное мастерство в этом деле: и набита рука, и наметан был глаз, - однако игра у них не шла, игра явно у них не клеилась, им в этот раз не "фартило". Фортуна отвернулась почему-то от них. Раздосадованные и удивленные, они недовольно роптали... Удивляло не в меньшей степени в этой игре, конечно же, и меня, малосмыслящего в этом занятии, мое дьявольское везение. Мне казалось, что надо мною кто-то обрел неодолимую власть, что я подвержен, будто марионетка, скрытым и неуловимым порывам гнетущего чувства извне и поневоле выполняю чью-то команду, передаваемую мне внутренним бесстрастным голосом. Мне казалось... и недаром... "Может порочно?... Может грешно?..." Вкрадчиво и многообещающе начал он говорить вслух о том, сокровенном, заветном своем, что годами скрупулезно, по крупицам собирал он из недр неприкосновенного, непознаваемого... "Может преступно? Может преступник я? - повторил он, - что осмелился заглянуть в неизведанный мир, запредельный мир, отвлеченный мир, где и вечность не вечна, где мгновение - вечность, там, где вечность мгновение; что посмел я нарушить законы запрета, устои незыблемости, что в безмерном пространстве, в бесконечности времени я пытаюсь найти беспредельности ключ, ключ к мирозданию..." Отбросив в сторону надоевшие ему карты, тем самым выказывая свое нежелание больше продолжать эту игру, он склонился над бокалом и повел разговор в ином уже русле. "Ведь тщеславны мы, ведь коварны мы, ведь жестоки мы, люди! Потому что, открывши однажды природы секрет, мы всегда обращали его в орудие зла и в орудие наживы. Не по этой ли причине исчезли в прошлом навсегда с лица земли и многие цивилизации?" Такой оборот дела никак не мог удовлетворить наших собутыльников. Они могли легко смириться с любой трактовкой человеческой нравственности, им были до лампочки философские изыскания Терновцева. Зато, когда касалось что-либо их финансово-денежных интересов, тут они становились куда как заинтересованно-остервенелыми. По сути своей игрок, что алкоголик, никогда не сможет согласиться с тем, что всякое излишество вредно. Не может советский человек из-за своей, паскудством взращенной зависти видеть обогащение других. Особенно неприемлемо психологически для него становится это тогда, когда он видит, что вещь, принадлежащая когда-то ему, уплывает у него на глазах к другому... Он не приемлет вообще, всем нутром понятия о чести и справедливости... В порыве вольницы застольных прегрешений, они не стали докапываться до сути дела, а грубо оборвали его и стали высказывать ему по пьяной лавочке: "Не надо парень, переливать воду из пустого в порожнее! Не надо, кент, заправлять нам арапа! Видели мы таких удальцов-огольцов, которые любят за чужой счет покутить да поживиться". ... "Не возникай ты, залетный тайги гастролер! Крупье-банкомет хренов!,,," Попытку одного из них насадить его на "колган" он прервал молниеносным апперкотом. Мощнейший удар в челюсть правой снизу уложил нападавшего прямо в самом проходе. Истерично завизжали, сбиваясь в угол, напуганные две девицы, что сидели за столиком позади нас. Истошный их визг и грохот от падающей мебели и посуды сразу же привлек внимание всех посетителей ресторана к завязавшейся неожиданно драке. "Что вы сделали с ним?" - заорала сгрудившаяся толпа вокруг нас, видя на полу перед собой бездыханного человека. "Вы убили его, сволочи! Срочно вызывайте милицию!" - кричал уже какой-то другой зевака. "Зачем милиция? Живой он! Просто в глубоком шоке! успокоил всех Терновцев, - Nам виноват, лезет в воду не узнавши броду, холодно, не оправдываясь, пояснил он. - И чем напрасно кричать, вы лучше помогите ему подняться", - посоветовал он собравшимся. "Товарища" тут же подхватили под мышки и поставили на вялые, еще подкашивающиеся ноги. "Садись! - указал ему Терновцев на стул против себя и добавил, - Больше не пей так много - пьянка никогда не приводит к добру", Эх, какая все же отвратительная и неприятная штука - раздор между людьми, недоверие: спесивое, надменное. Редко, наверное, кто из людей не испытывал не себе их тлетворное действие, разъедающее душу и мозг, порождающее обиду, огорчения, опустошенное безразличие ко всему на свете... Кто знает, сколько талантов, ярких и самобытных, угасли еще на корню, так никогда не достигнув расцвета и взлета творчества. Сколько открытий, больших и малых, не увидели света, не получили достойного признания. И все из-за нашей проклятой черствости, упорном нашем нежелании обременять себя. Излишне порою бывает для нас увидеть величье прекрасного не только в жизни природы, но даже и в самом человеке... Косность, рутина пустых притязаний ничуть не смутила бесстрастность Терновцева. Напротив, казалось, он этого ждал: все шло, развивалось будто по какому-то заранее продуманному и запрограммированному адской машиной неписанному сценарию. "О, как я польщен вашим лестным вниманием ко мне, к моей скромной персоне!" - парировал он язвительно на их выходку, стараясь при этом быть внешне спокойным и невозмутимым. Однако вместе с тем нельзя было не заметить в этот момент усиливающуюся мертвенную бледность на его лице, а в глазах - обволакивающего, преступно-холодного налета. "Да, в это нет ничего удивительного, - обретая не понятно как над нами абсолютную власть, не внимая нашему робкому протесту, продолжал он. - Людей, вообще-то, часто бывает трудно в чем-то винить: одни из них всегда находятся во власти страха - дух рабский в них сидит с рождения до могилы, другие же - завистники, корыстолюбцы, - те вечные пленники собственного невежества. Как первые, так и вторые - близнецы-братья. Лицевая сторона их жизни самая невинная невинность. Под лживой маской лица они все чинны, благородны. Изнаночная же сторона их жизни - грязь и пустота, коварная жестокость. Их цели низменны, ничтожны идеалы: вся жизнь их в угодливо-обманном услужении. Детей обманывают родители, отцов и матерей обманывают дети, мужья - дешевые изменники и жены им под стать повально врут, бессовестные, а друг - обкрадывает друга". Последняя фраза его прозвучала для всех хлесткой отрезвляющей пощечиной. Больно было слушать эти горькие, но справедливые слова, которым, что и говорить, нельзя было возразить, тем более воспротивиться. Почти каждый из нас прошел школу жизни сплошного оболванивания, где просто нельзя было не заразиться хотя бы одним из этих пороков, которые так беспощадно оголялись Терновцевым. "Вы обвиняете меня во всех смертных грехах, не подумав о том, достойны ли вы сами того, чтобы мне выносить приговор? - уставясь в упор, презрительно спросил Терновцев. В его голосе был и лед, и пламя, а зрачки его глаз будто сверлили вам душу. В отместку, он еще долго и зло куражился над нами, практикуясь в словесной эквилибристике: "Что делать, если так устроен человек: чем выше этажи в его мозгах, тем обширнее его видение мира и наоборот, чем ниже, тем их функции грубей и примитивней; скудоумие всегда мешало людям увидеть все многообразие жизни. И сегодня их представления о всесущем однобоки, смыты, серы". О, как же был он в эту минуту хорош! Являя собою воочию живое воплощение врубелевского демона, будто сошедшего к нам сюда прямо с холста знаменитой картины. "Нет, не залетный я с тайги гастролер в поисках легкой дорожной поживы. И не крупье-банкомет, что сдает из колоды крапленую карту, как вы изволили обо мне небрежно выразиться, - искусно отбиваясь в словесном поединке, стойко опровергал все наши домыслы Терновцев. - Да, игрок я, азартный игрок, но самой высокой и лучшей марки! - нагнетая обстановку и так уж доведенную до каления, в том же духе продолжал он. - В той игре, что играю я, нет подвоха и бесчестия нет: карта - ставка на жизнь, рок мечет. Я играю! Проигрыш - смерть, выигрыш - бессмертное познание! Не блефую я в картах, не блефую в словах - вам нужны доказательства? - спросил он. Хотя честно признаться, это против всех моих правил выставлять себя напоказ, - разметая навет, аргументируя доводами. не сдавался Терновцев. И в подтверждение своих слов он достал из кармана пачку банкнот, и потрясая ими над нашими головами, чуть слышно проговорил: "Это из области реального: эти деньги я честно выиграл здесь у вас, - обведя всех нас притупленным взглядом. - Я выиграл их в равных условиях, правда, с разной возможностью, - и на этот раз он не преминул бросить ядовитый намек, присовокупив к уже сказанному. - В этом не моя вина, и не моя особая заслуга. Я лишь продемонстрировал некоторые достижения человеческой иррациональной мысли, достигнутые за счет человеческого самосовершенствования!" - усталый взгляд его скользнул по ассигнациям, которые он все еще держал в своей руке, и только теперь, словно впервые заметив их, безучастно бросил на стол, как нечто обычное, ненужное. "По чести я их выиграл, по чести возвращаю их вам, потому что они отягощают мой карман, как и мою душу", - простодушно пояснил он свое необычное решение. Вокруг нас недобро загудели. Необычное представление за нашим столом, что шло на повышенных тонах, по-прежнему продолжало привлекать к себе внимание многих завсегдатаев этого походно-питьевого заведения. Возмущенные этой его максималистской выходкой, они расценили ее как уступку, сдачу своих позиций в этой странной борьбе... "Спокойно, господа-"товарищи"! Ведь я исповедую распятого Христа, а значит, исповедую культ красоты и культ гуманности! Спокойно, господа, спокойно! Не шумите зря! - высокопарно произнес он и развел широко руками, делая что-то вроде реверанса, обращаясь ко всей почтенной публике, Деньги мои! Кому хочу, тому и дарю. И нет никому до этого дела! - урезонил он некоторые уж слишком горячие головы. - Хотя я вовсе и не крез-толстосум и сделал это не ради благородного жеста, чтобы лишь перед вами выделиться, а вижу в том свой долг подвижничества, в популяризации не раскрытых еще возможностей человека, раскрытие который помогает изгнать из нашей жизни зло и несет в себе людям осветление для их души и очищение физическое от завистливых мыслей. Знаете, как по этому поводу говорил апостол Павел: "Вы желаете и не имеете, Вы просите и не получаете, потому что просите Вы для вожделения своей плоти"... Я сел за этот зеленый стол, чтобы преподать кое-кому жизненный урок, сбить навсегда спесь с зарвавшихся. А вам, - обратился он к проигравшейся братии, - я советую впредь чрезмерно не увлекаться азартной игрой - это такая же трясина, что и наркотическое болото, засосет - не вырваться, поучительно, но уже без злобы добавил он, возвращаясь снова к прежнему разговору. - А вот это! - прерываясь в раздумье и загадочно намекая на что-то очень значительное. Терновцев взял в руки видавший виды казначейский билет нарицательной стоимостью всего в один рубль и, сосредоточенно всматриваясь в него, чуть внятно повторил. - А это другой вариант, но уже из области ирреального!" - извлекая и преобразуя какие-то лишь одному ему известные и понятные формулы, он тут же на наших глазах, к зависти и восхищению всех присутствующих, прибегнув лишь к незначительной услуге официанта, обратил тот самый грошовый билет, прикупив на него два выигрышных лотерейных билета, почто что в целое состояние... Не радость и восторг, а холод и равнодушие можно было прочесть в его усталом безжизненном взгляде, когда он смотрел на эти только что обретенные сокровища, явившиеся результатом отображений, искусно вызываемых им украшенной мыслью. "Хвастовство не делает славу уму, и не ради хвастовства и даже не ради богатства, но ради торжества справедливости, ради торжества вечного я прибег к этим мерам "колдовских" секретов алхимии, совершенство которых я постиг не волею случая, а настырным характером, кропотливым ежедневным трудом в длительных поисках-экспериментах. Экстремальность условия таких изысканий принуждает исследователя не только чисто научной работой, но довольно часто приходится не гнушаться и самой что ни на есть черновой работой! Да, всяко приходилось, надо было испытать и холод, и голод; преодолеть не раз и более значительные лишения. Много требовалось терпения, выдержки, ибо само сверхпознание всегда сопряжено с огромным риском, смертельной опасностью, зачастую оборачивающейся против самого же исследователя, его близких, друзей, а не только поражая одних его врагов". Обескураженные таким оборотом дела, мы глядели друг на друга, не зная, что сказать ему в свое оправдание. Заметив наше замешательство. Терновцев сам пришел к нам на помощь: "Не пристало порядочным людям так скороспешно, так предвзято облачать оценочные свои суждения в заносчивую форму недоверия", - укоризненно, но миролюбиво пристыдил он нас. В свою очередь мы дружно извинились перед ним за свою излишнюю горячность, сославшись на гору выпитого, очень, очень просили его продолжить рассказ. "О, сколько нужно вложить в нашу жизнь труда, сколько нужно перелопатить словесной руды, чтобы выразить всю полноту, всю глубину человеческих чувств и мыслей. Ведь даже всякая, самая простейшая жизнь, сама по себе всегда ирреальна, абстрактна"... Ныряли, всплывая в волнах хаоса живые полновесные слова, удачно группируясь в краткие звенья тезисов, аргументов, выводов. А те, совокупясь в четкие выкладки и красноречивые отступления, заманчиво увлекая за собою нас, слушателей, да пожалуй, и самого рассказчика... Захваченный потоком нахлынувших мыслей, он говорил нам: "Оправдывая всякое мировое зло общей греховностью человеческого индивида, люди и не подозревают того, что не своей врожденной греховностью они обязаны расползающемуся повсюду злорадству, а тому, чем накликаются эти несчастья - своей паскудностью, агрессивностью характера, который формируются тем или иным обществом и политическими системами. Люди, ожесточившиеся, лишенные сокровенного чувства души, в значительной степени влияют на программу Высшего разума, что разлит повсюду во вселенной, и который управляет и самой жизнью, и деятельностью человечества в настоящем, управляя в прошлом и станет управлять в будущем..." Умолкнув, он долго-долго молчал, неприятно уставившись в одну точку и как будто ничего не видел, ничего не слышал. Его словно бы кто подменил. Было неясно: то ли данной манерой он снимал с себя стрессовый груз, то ли так тщательно готовил ответ, чтобы в нем не затронуть нечаянно для постороннего уха чего-то лишнего, сакраментального... Вспыхнув, подобно живому огню, он заговорил порывисто, как-то сразу, вдруг ошеломляюще: "Алхимия мысли - это полное раскрепощение, раскованность души и ума человека. Алхимия мысли - абсолютная вершина гениального, всего беспредельного - это божество божества, как в музыке, в науке, так и в любом виде искусства, постигаемое лишь запредельным волевым устремлением обогащенного сознания. Алхимия мысли - эта та царственная сила власти сверх-разума, сверх-сознания, которая способна вершить не только судьбы отдельных людей, но предопределять на будущее развитие всего человечества!" - заключительным аккордом прозвучали в тот день для нас замысловатые слова Терновцева. Через некоторое время мы с ним покинули ресторацию и вернулись в свой вагон...