глубоко изумленным взглядом, впившимся в мое лицо. Мое увлечение мигом угасло, и я смущенно замолк.
– Вы сами просили меня описать ее, – жалобно сказал я наконец. – Не знаю, такова ли она на самом деле, или в глазах других, но мне она кажется именно такой.
Настало молчание. Лицо Барбары больше не пылало; напротив, она показалась мне бледнее обыкновенного. Я инстинктивно понял, что обидел ее. Красота всегда завистлива, и какой дурак станет рассыпать похвалы одной красавице в присутствии другой? И все-таки я был доволен, что не сказал, кто была Сидария.
Молчание было непродолжительно. Барбара отрывисто рассмеялась:
– Не удивительно, что вы попались, бедный Симон! Эта женщина, должно быть, действительно красива. Пойдемте теперь к моей матери.
Больше в этот вечер она не сказала мне ни слова.
VII
ПОСЛЕДСТВИЯ ПРОСТОДУШИЯ
Я погрешил бы против истины, если бы стал утверждать, что все упомянутые тревоги и неприятности заглушили во мне радость бытия и увлечение моей новой разнообразной жизнью. Я был молод, честолюбив и смотрел на мир Божий далеко не суровыми глазами. В данное время я был всецело поглощен предстоящим мне представлением ко двору, и Джон Велл, мой слуга, был сильно занят приготовлением меня к нему. Относительно этого малого я сделал сильно поразившее меня открытие: однажды я неожиданно застал его за чтением пуританских псалмов, с глазами, устремленными к небесам, в глубочайшем молитвенном экстазе. Оказалось, что мой слуга – не меньший фанатик и ханжа, чем сам Финеас Тэт. Как и тот, он искренне считал весь двор и все относившееся к нему законной добычей сатаны и глубоко презирал все суетные удовольствия и потехи короля и его приближенных. Не желая смущать Джона, я ничего не сказал ему о своем открытии, но очень забавлялся, заставляя его снабжать меня всеми подробностями франтовства, моды, косметики, всего того, что вдруг стало необходимым новому мистеру Дэлу, поскольку это было доступно его скромным средствам. К этому меня побуждало присутствие мисс Барбары, в глазах которой я не хотел ударить в грязь лицом, поставив себе задачей не казаться деревенским простаком и ни в чем не отставать от любого придворнего кавалера. Поэтому я не задумывался опустошать свой кошелек, к большому неудовольствию Джона, ворчавшего на мое легкомыслие и расточительность. Он все время жестоко боялся, чтобы мне не вздумалось взять его ко двору, что было бы громадной опасностью для спасения его души. Но благоразумие взяло наконец верх, и я решил оставить его дома, чтобы не тратиться на роскошную ливрею.
Великолепие, встреченное мною при королевском дворе, поразило и ослепило меня. По внезапной прихоти короля он сам и все его приближенные были одеты в роскошные персидские костюмы, блиставшие золотым шитьем и драгоценными камнями. Герцог Букингэмский был ослепителен; многие из придворных не уступали ему в богатстве наряда, в особенности герцог Монмут, которого я видел впервые и признал за красивейшего юношу в целом свете. Дамы не могли воспользоваться случаем вырядиться в фантастические костюмы, но они щеголяли роскошью французских модных туалетов. Много наслышавшись о бедности финансов государства, о нуждах нашего флота, о денежных затруднениях самого короля, я только рот разинул от удивления при виде представшей предо мною роскоши. Собственные мои приготовления оказались такими ничтожными, что уже через полчаса я стал искать какой-нибудь укромный уголок, чтобы скрыть там убогую скромность своего наряда. Однако мне не удалось исполнить свое желание. Ко мне подошел Дарелл, которого я сегодня еще не видел, и заявил, что мне надо представиться герцогу Йоркскому. Очень смущенный и взволнованный, последовал я за ним через зал, но скоро какой-то джентльмен остановил Дарелла и стал приветливо расспрашивать его о здоровье. Вместо ответа Дарелл вытащил меня вперед и сказал, что сэр Томас Клиффорд желает познакомиться со мною, и стал распространяться о моем уважении к нему.
– Это – ваш друг, с меня этого достаточно, Дарелл, – сказал Клиффорд и прибавил несколько слов шепотом на ухо ему.
Тот покачал головою, и Клиффорд, казалось, не совсем был доволен полученным ответом. Однако он очень дружески пожал мне руку на прощанье.
– Что он спросил у вас? – осведомился я, когда мы пошли дальше.
– Только про то, разделяете ли вы мое вероисповедание, – рассмеялся Дарелл.
«Как все здесь заботятся о моей религии! Лучше бы побольше обращали внимания на свою собственную, – подумал я.
Из зала мы повернули в какой-то уголок, с трех сторон увешанный занавесами и уставленный низкими диванами в восточном вкусе. Красавец герцог Йоркский сидел здесь с лордом Арлингтоном. Напротив них стоял господин, которому после моего поклона герцог представил меня, назвав его мистером Гудльстоном, духовником королевы. Мне было хорошо знакомо это имя, принадлежавшее римскому священнику, помогавшему королю в его бегстве из Ворчестера[6]. Я с особенным интересом всматривался в его черты, как вдруг ко мне обратился герцог Йоркский, причем его обращение, хотя и очень приветливое, было гораздо церемоннее обращения короля.
– Лорд Арлингтон отзывается о вас, как о молодом человеке самых высоких качеств, – сказал он. – Я и мой брат очень нуждаемся в услугах такого рода людей.
Я уверил герцога в своей преданности и готовности служить. Арлингтон, взяв меня под руку, шепотом посоветовал мне не смущаться, а духовник королевы бросил на меня быстрый прощальный взгляд, как бы желая прочесть мои мысли.
– Я уверен, – сказал Арлингтон, – что мистер Дэл готов служить его величеству во всех отношениях.
– Я ищу только возможности доказать это, – раскланялся я.
– Во всех отношениях? – резко переспросил Гудльстон.
Арлингтон пожал мне руку с милой улыбкой и заметил:
– Он только что сказал это. Чего же нам больше?
Но, как видно, герцог Йоркский обращал больше внимания на мнение священника, чем на мнение министра.
– Знаете, милорд, – ответил он, – я никогда еще не слыхал, чтобы мистер Гудльстон задал какой-либо вопрос, не имея на то основания.
– Службу королю во всех отношениях некоторые понимают лишь в смысле исполнения того, что нравится им самим, – внушительно сказал Гудльстон. – Может быть, и мистер Дэл понимает это так же? Что он ставит выше – службу королю или свое собственное мнение?
Все трое смотрели на меня выжидательно, и было заметно, что пустой салонный разговор коснулся теперь чего-то важного. Какого ответа от меня ждали, я не знал, но Дарелл, стоя за спиной священника, озабоченно кивал мне головою.
– Я буду повиноваться королю во всех отношениях, – начал