Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, самый короткий путь — и красивый.
Катинка взяла Хуса под руку, и они пошли следом за Баем. Лес кончился — они ступили в аллею. Шум и музыка затихли где-то вдали.
— Н-да, — сказал Бай. — Хорошо погуляли, провели время с толком. — И он продолжал разглагольствовать о танцах, — как здорово отплясывают деревенские красотки; о «дамах» и о «фрекен Юлии», — славная девочка, в сапожках, лихая девочка, и о Марии, — надо поглядеть, кстати, до чего у нее там дошло дело, уж я ее знаю.
Те двое молчали. Они и не слушали, что говорит Бай. Тишина стояла такая, что слышен был звук их шагов. В конце аллеи высились железные кладбищенские ворота с большим крестом.
— Бай, не надо, — сказала Катинка.
— Ты что, привидений боишься? — спросил Бай и открыл боковую калитку.
Они вошли в ограду. У калитки Катинка снова взяла Хуса под руку. В сумерках кладбище напоминало огромный сад. Веяло пряным запахом роз, самшита, жасмина и лип, среди кустов виднелись серые и белые плиты.
Катинка крепко ухватилась за руку Хуса.
Бай шел впереди. Он бодро пробирался через кусты, размахивая руками так, точно распугивал кур.
Катинка остановилась.
— Посмотрите, — сказала она.
Среди деревьев была прогалина — отсюда открывался вид на поля, спускавшиеся к фьорду. Дымка сумерек витала над темным, сверкающим зеркалом воды, безмолвным и задумчивым.
Было так тихо, точно в напоенном ароматами просторе вымерла вся жизнь… Они стояли неподвижно, прижавшись друг к другу.
Потом медленно пошли дальше. Иногда Катинка останавливалась и негромко читала надписи, белевшие в сумерках на могильных камнях. Она читала надписи, имена и даты приглушенным, дрожащим голосом:
— «Любимому и оплакиваемому».
— «Вечно любимому».
— «Любовь — есть исполнение закона».
Катинка подошла поближе и приподняла ветки плакучей ивы, — ей хотелось прочесть на камне имя усопшего. В ветвях послышался шорох.
— Хус… — Катинка судорожно вцепилась в его руку. Кто-то быстро перемахнул через ограду.
— Это какие-то люди, — сказал Хус.
— Как я испугалась, — сказала Катинка, прижимая обе руки к сердцу.
Она старалась держаться поближе к нему, сердце ее все еще учащенно билось.
Больше они не разговаривали. По временам в кустарниках раздавался шорох — Катинка вздрагивала.
— Ничего, дружок, ничего, — шептал Хус, точно успокаивал ребенка. Рука Катинки дрожала под его локтем.
Бай ждал их у ограды.
— Куда вы там запропастились? — сказал он.
Он открыл калитку. Она громыхнула им вслед на железных петлях.
В аллее Бай отвел Хуса в сторонку.
— Черт побери, срам какой, — сказал он. — Просто глазам не верю… Поругание святыни… Кьер мне рассказывал… что проделывают эти охальники… Но я не верил. К смерти… к саду смерти… и то ни на грош уважения… черт бы их всех побрал. На скамейках и то покоя нет, разрази меня гром.
Хус едва не прибил его.
Они шли по улицам. Кругом стояли закрытые, пустые палатки. Только какой-нибудь запоздалый торговец еще складывал свой товар при свете одинокого фонаря.
С постоялого двора на улицу вырывался шум. Сонные, понурые парочки разбредались по домам.
В дверях показалась Мария, заспанная, ко всему безразличная.
Катинка ждала, стоя у коляски. Вокруг нее запрягали лошадей и разъезжались ярмарочные гости. «Соловушки» громко пели в саду.
Все четверо расселись по местам. Бай захотел править и устроился на козлах рядом с Марией.
О милый Вальдемар,Я так тебя люблю…
— Молодчины, — сказал Бай. — Еще держатся.
Они ехали в полной темноте. Опушкой леса. Потом полями.
Мария клевала носом, согнувшись над корзиной, которую держала на коленях. Хус и Катинка молча глядели на луга. Бай время от времени нарушал молчание.
— Но-но! Залетные! Пшш-шел помаленьку… И снова воцарялась тишина.
Баю захотелось «промочить горло», и он стал тормошить Марию, пока она не извлекла из корзины бутылку с портвейном.
— Хотите? — предложил Бай.
— Нет, спасибо, — отозвался Хус.
— А зря. — Бай отнял бутылку ото рта. — В ночной прохладе полезно выпить чего-нибудь горячительного.
Бай отхлебнул еще вина.
— Походная жизнь всему научит, — сказал он. Он начал рассказывать о войне и о пруссаках.
— Славные ребята, если взять каждого по отдельности. Золотые ребята, правда, горазды жрать, обжоры, каких свет не видел, но сердце у них золотое — поистине золотое, — если взять по отдельности… но когда они в строю… пропади они пропадом…
Никто не отозвался. Мария снова склонилась над корзиной.
Катинке хотелось одного — чтобы Бай замолчал.
— Обжоры, каких свет не видел, — опять заговорил Бай. В нем проснулся патриот, и он начал рассуждать о старой Дании и об окровавленном стяге. Но так как никто не отзывался, он впал в молчаливую созерцательность.
Слышалось только, как поскрипывает подпруга. Да изредка где-то вдали кричал петух.
— Накиньте шаль, — сказал Хус. — Холодает.
И он бережно закутал синей шалью плечи Катинки. Над равниной медленно занимался рассвет.
— Надеюсь, нас покормят завтраком, — заявил Бай. Они приехали на станцию и стояли у дома в неурочный час, в сером утреннем сумраке.
— Если хочешь, — сказала Катинка.
Но Хус торопился восвояси. Он и так уже задержался.
— Ну что ж, — сказал Бай. — Дело ваше. — Он зевнул и вошел в дом. Мария потащилась за ним с корзинами.
Хус и Катинка остались одни. Она прислонилась к дверному косяку. Оба молчали.
— Спасибо за поездку, — сказала она. Голос звучал тихо и неуверенно.
— Это а должен вас благодарить, — вырвалось у него. Он схватил руку Катинки, дважды, трижды поцеловал ее горячими губами.
Потом бросился к коляске.
— Какая муха его укусила? — спросил Бай, выйдя на порог. — Уже удрал?
Катинка стояла неподвижно.
— Да, — сказала она. — Он уехал.
Потом оперлась рукой о косяк и тихо вошла в дом.
Катинка сидела у открытого окна. Рассвело. Над лугами заливались жаворонки и другие птицы. Летний воздух был напоен пением, солнцем и щебетом.
4
Во дворе на припеке сладким сном спал цепной пес. На солнце сушились вычищенные ботинки.
Катинка открыла входную дверь, — в светлых прохладных комнатах слышалось только жужжание мух.
Она прошла через гостиную в сад. Ни души, ни звука. На крокетной площадке валялись шары и молотки. Розовые кусты поникли от жары.
— Никак это вы, милая фру Бай, — раздался приглушенный голос из беседки, и пасторша закивала Катинке. — А Линде готовится к проповеди… Остальные за домом, в саду, — приехал Кьер с домочадцами да навез еще кучу своих гостей… Не очень-то это кстати… Линде как раз готовится к проповеди.
— Кьер с домочадцами, — повторила Катинка.
— Да… приехали попить кофейку… Они в саду, и новый доктор с ними… А вы, я знаю, побывали на ярмарке… Хус нам рассказывал.
— Да, мы очень хорошо съездили, — сказала Катинка. Она с трудом выговаривала слова — так колотилось ее сердце.
В дверях дома показался пастор Линде. Его голова была повязана носовым платком. Носовой платок извлекался на свет Божий вечером по пятницам, когда пастор садился за свою проповедь.
— А-а, это вы, милая фру Катинка, — сказал пастор. — Как поживаете?
Старый пастор вошел в беседку. Ему хотелось послушать про ярмарку.
Катинка едва соображала, что говорит. Она рассказывала, а сама чувствовала только одно — мучительную тоску о Хусе.
— Вот уж воистину хороший человек, — сказала фру Линде в ответ на какие-то слова Катинки, и Катинка пунцово покраснела.
— Превосходный человек, — поддержал пастор.
Он снял с головы носовой платок и положил его перед собой на стол. А сам продолжал расспрашивать о ярмарке.
— Наши люди вернулись домой только под утро, — сказал он. — Да ведь надо же им когда-нибудь и погулять.
Старый пастор расспрашивает о том, о сем, и Катинка отвечает, сама толком нее зная, что говорит.
— Дорогой Линде, не забудь о проповеди…
— Правда твоя, матушка. Да, милая фру Бай, не успеешь оглянуться, как уже суббота.
И старый пастор плетется в дом с носовым платком в руке.
— А вы не хотите пойти к гостям, милая фру Бай? — спрашивает фру Линде…
— Не могу ли я вам помочь… по хозяйству…
— Да нет, спасибо… накормлю гостей чем Бог послал… у меня есть окорок да горошек…
Катинка встает.
— Пройдите двором, — советует фру Линде.
Катинка не видела Хуса три дня, с самой ярмарки. Как она ждала и надеялась и боялась своих надежд. А сейчас она его увидит.
Смех и шум в саду были слышны еще издали. Катинка отворила калитку и вошла в сад.
- Атлант расправил плечи. Книга 3 - Айн Рэнд - Классическая проза
- Два храма - Герман Мелвилл - Классическая проза
- Дороги свободы. I.Возраст зрелости - Жан-Поль Сартр - Классическая проза
- Доводы рассудка - Джейн Остен - Классическая проза
- Грядущие дни - Герберт Уэллс - Классическая проза