Читать интересную книгу Волчья сыть - Сергей Шхиян

После примерки я пошел навестить владыку. Ночью, после венчания, выглядел он совсем плохо, и я опасался за его здоровье. Встретил меня отец Никодим с заплывшими глазами, грустный и неопохмеленный.

Он только что кончил утреннее богослужение и, как мне казалось, в мечтах воспарял не столько к Господу, сколько к огуречному рассолу. Мой приход мог отстрочить это профилактическое мероприятие и из-за этого его огорчил. Я извинился за ранний визит, объяснил, зачем явился и, более не задерживая доброго пастыря, прямиком отправился к епископу.

Архиерей совсем расхворался и тихо лежал, с христианским смирением принимая плотские муки. Я поменял ему рассасывающие лепешки и, не случайно, как вчера, а намеренно, начал водить ладонями над пораженными болезнью участками кожи. Удивительно, но я начал чувствовать, в каких местах владыке особенно больно.

Ладони ощущали состояние больного и могли отличить локальные участки, пораженные болезнью. В свою очередь, как после сеанса рассказал епископ, при приближении моей руки он сразу начал чувствовать облегчение.

Успех меня вдохновил, я начал понимать, что последние успехи в лекарстве не простое совпадение, и рассчитывал проверить свой внезапно появившийся талант на других больных. Осталось дождаться, когда появится подходящий объект.

Вернувшись в дом портного, я заметил, что Аля какая-то подавленная и избегает смотреть мне прямо в глаза. Я сначала не придал этому значения, но вскоре сообразил, что она стыдится своего вчерашнего «орально-сексуального» порыва.

Пришлось змеей вползать в податливую женскую душу и лестью врачевать язвы совести. Девушка долго крепилась, пытаясь разыграть извечную постлюбовную женскую карту: «Теперь ты меня не уважаешь». Однако, в конце концов, не выдержала любовного натиска и развеселилась.

Опять между нами началась возня, которая известно, чем обычно кончается. Пришлось усилием воли взять себя в руки. Я ждал наплыва пациентов и удержался от соблазна.

Мы уселись за стол и продолжили обучение. Буквы Аля знала уже достаточно твердо и начала складывать простые, односложные слова. Не знаю, как это у нее получалось, но успехи были прямо необычные. Возможно, я невольно ей подсказывал, но читать слова она смогла через полчаса после того, как я объяснил принцип этого «искусства».

Было около восьми часов утра, когда явился первый пациент. Обычно за мной присылали экипаж для домашнего визита. Впервые больной из «благородных», армейский поручик, стройный молодой человек лет двадцати пяти, явился на прием сам. У него было приятное лицо с неправильными чертами и цепкие карие глаза.

Я встал ему навстречу. Офицер назвался поручиком Прохоровым и вежливо поклонился сначала Але, потом мне.

— Прошу садиться, — пригласил я, указывая на стул.

Я взглянул на жену и мысленно проинструктировал ее, как себя вести. Аля улыбнулась посетителю и, извинившись, вышла из комнаты.

— Благодарствуйте, — ответил гость, но остался стоять.

Я тоже не сел, ожидая объяснений цели его визита. На больного он не походил. Однако, поручик не спешил начать говорить и внимательно разглядывал комнату. Молчание затягивалось и делалось почти неприличным.

— Чем могу быть полезным? — так и не дождавшись, когда поручик заговорит, поинтересовался я.

— Я к вам по поручению штабс-капитана Инзорова, — после паузы ответил Прохоров, наконец, удостоив меня своим вниманием..

Продолжения не последовало, и я ничего не сказал, несмотря на испытующий взгляд гостя. Видя, что я никак не реагирую на такое сенсационное заявление, он продолжил:

— Господин Инзоров счел ваше вчерашнее поведение недостойным порядочного человека и поручил мне требовать от вас сатисфакции, дабы кровью смыть полученное оскорбление.

Я ничего не понял и вытаращил на офицера глаза. Никакого Инзорова я знать не знал и тем более не оскорблял. Скорее всего, меня с кем-то перепутали.

— Вы, сударь, случайно, не ошиблись адресом? — поинтересовался я.

— Никак нет-с. В делах чести ошибки исключаются. Извольте назвать имена своих секундантов, чтобы мы могли обсудить условия картеля, — сухо ответил он.

— В таком случае, не сочтите за труд объяснить, кто такой этот Инзоров и какое я нанес ему оскорбление?

Поручик удивленно взглянул на меня, и в его глазах мелькнуло презрительное выражение. Я, вероятно, здорово нарушал дуэльный кодекс, отказываясь вспомнить оскорбленного человека.

— Со штабс-капитаном вы встречались вчера у господина Киселева, а о характере нанесенной вами обиды я не уполномочен вести переговоры.

Я вспомнил, что, действительно, вчера у Киселева было в гостях два офицера, и с одним из них я разговаривал, пока владыка ходил узнавать о судьбе Алиного мужа. Причем, говорил в основном он о славе русского оружия, а я лишь вежливо поддакивал. Ничего, даже отдаленно напоминающее ссору, между нами не произошло.

— Инзорову по виду лет тридцать пять, у него светлые волосы и темные усы? — уточнил я.

Поручик насмешливо глянул мне в глаза и подтвердил точность портрета:

— Так точно-с, это он.

— И он полагает, что я его оскорбил? — поинтересовался я, чтобы быть гарантированным от недопонимания.

— Никаких извинений штабс-капитан не примет, — почему-то смешавшись, торопливо сказал поручик. — Извольте назвать имена своих секундантов.

Было похоже, что на меня просто решили наехать. Мне приходилось читать, что дуэли случались по самым пустяшным поводам, но, чтобы вызывал почти незнакомый человек, с которым едва обмолвился несколькими словами, было явно чересчур.

Кажется, я кому-то очень помешал, а наши благородные предки еще не додумались до применения взрывных устройств и не опустились до наемных убийц. Предмет разговора начинал делаться мне интересным.

— Видите ли, — начал задумчиво говорить я, — у меня здесь нет настолько близких знакомых, чтобы я мог просить их стать моими секундантами…

— Вашим секундантом может быть один из батальонных офицеров, — перебил меня поручик, — надеюсь, вы не сомневаетесь в нашем благородстве?!

— Отнюдь, — кратко ответил я, пресекая новый повод для дуэли. — Тем не менее, условия картеля я буду обсуждать сам.

Идея поручику не понравилась, но он не нашел, что по этому поводу можно возразить.

— Стреляться с десяти шагов, первый выстрел по жребию, — предложил он.

Я обдумал ситуацию. Ребята хотят подставить меня под пулю, смухлевав с жеребьевкой. Обычно стрелялись, сходясь к барьеру, а не по жребию. Хотя, бывали и такие случаи. Очень своевременно я вспомнил, что право выбора оружия принадлежит вызываемому.

— Господин поручик, — начал я холодным официальным тоном, — из ваших слов я понял, что капитан Инзов…

— Инзоров, — поправил меня секундант.

— Виноват, Инзоров считает себя оскорбленным мною?

— Точно так-с.

— Он с вами прислал мне формальный вызов?

Поручик кивнул.

— И он же выбирает оружие?

Прохоров опять кинул и только после этого понял, что попал в ловушку. Глаза его метнулись по сторонам, но он взял себя в руки и с показным презрением посмотрел на меня. Ребята явно считали меня законченным лохом и хотели раскрутить на дешевых покупках.

— Это только предложение, если вы настаиваете, можно стреляться и на восьми шагах или через платок!

— А с чего вы решили, что я буду с Инзоровым стреляться? — наивно глядя на поручика, спросил я.

— А как же-с? — секундант явно не мог понять, куда я клоню, и начал волноваться. — Вы не принимаете картель?!

— Почему же, — успокоил я секунданта, — только, как помнится по правилам, как вызываемая сторона, оружие выбираю я?

— Вы, — недовольно буркнул секундант, забыв добавить вежливое «-с» в конце слова. — Однако я думаю…

— Можете не думать, ваше дело телячье.

Поручик понял, что я его как-то оскорбил, но не нашел, на что обидеться.

— Тогда, что вы, милостивый государь, имеете предложить?

— Рубиться на саблях до смерти, — свирепо выпучив глаза, прошипел я свистящим шепотом и скосил глаза на висевшую на стене трофейную антикварную саблю.

— Но позвольте… — начал говорить секундант и замолчал. Ситуация выходила из-под его контроля, и он, с провинциальной неповоротливостью, мучительно искал выход.

— Я думаю, что на пистолетах будет благородней, — наконец, нашелся он.

— А я думаю, не вам судить о благородстве, — ласковым голосом парировал я.

Смысл оскорбления не сразу дошел до офицера, а когда он понял, что я отказываю ему в «благородстве», вспыхнул до корней волос.

— Я, я требую… — начал говорить он, но смешался, не зная, чего от меня потребовать: извинения или сатисфакцию.

Я, по его же методе, смотрел него с нескрываемым презрением, брезгливо выпятив губу, ожидая, чем он, наконец, разродится. Поручик вряд ли был трусом, но проглотил обиду и вызова мне не сделал.