мышь была поймана в мышеловку не зная, когда умру? А ты просто наблюдаешь за всем этим? Нравится тебе?
— Амина. Прекрати. Прошу тебя, — я осеклась услышав, как надломлено прозвучала его последняя фраза.
Я прикусила губу осознав, что сказала слишком много того, чего не стоило.
Помотав головой, я встала с лавочки и медленно подошла к Серафиму, а затем взяла его за руку, собрав тонкие пальцы в кулак и спрятав его в своих ладонях.
— Прости, — рука в моих ладонях мелко дрожала, и я невольно поднесла ее к груди, опустив голову, — я не должна была.
Перед глазами мелькнул образ уродливого шрама на его руке и мои ладони сжались сильнее, будто пытаясь унять его дрожь.
— Когда всё закончится, — прошептала я, — прошу, давай сбежим вместе. Все вместе.
Ничего не ответив, он медленно поднёс к губам мою ладонь, нежно касаясь её тыльной стороны.
— Как бы я хотел, — его голос звучал низко и хрипло, боже…он хоть мог представить, насколько был соблазнителен, — но для меня уже всё кончено. А вот у тебя ещё есть шанс.
Он отступил на шаг высвобождая свою руку.
— Как ты стал жнецом? И, — я невольно сглотнула, опустив взгляд на его запястье, которое скрывал рукав рубашки, — откуда этот шрам.
— Я был преступником, — уголок его губ дрогнул, — и концом моей жизни было самое страшное из возможных преступлений.
На мгновение показалось, что кровь в моих венах застыла.
— И какое же преступление ты совершил?
Дворецкий отвёл взгляд в сторону, поджав губы.
— Я совершил убийство, Амина, — хрипло произнёс он, — я лишил себя жизни.
От шока я отступила назад, а ладонь невольно прикрыла губы.
— Но… — слова застыли в горле, в страхе быть сказанными.
Серафим посмотрел мне в глаза и в этом взгляде было столько боли и сожаления, которые таились глубоко внутри его сердца. Невысказанные слова, невыплаканные слёзы, всё, что просилось наружу, но он не мог им этого позволить, отчаянно удерживая в груди и контролируя.
— Я отдал свою жизнь в обмен на жизнь человека, которого любил. Не приложил усилий, чтобы повернуть ситуацию в менее плачевное русло. Я сдался и тем самым причинил ужасную боль. И сейчас расплачиваюсь за то, что опустил руки. Не повторяй моих ошибок. А сейчас я очень прошу тебя вернуться в свою комнату и лечь спать.
Глава 9. Мой Вредина
Я лежала на своей кровати, поджав колени к груди, а пальцы у моего лица невольно сжимали холодный металлический ключик от входной двери. Казалось, что такое положение подарит больше спокойствия и ощущения безопасности, но почему-то всё моё тело мелко дрожало: то ли от того, что оставшись на едине с собой я позволила себе расслабиться и дало знать сильное эмоциональное перенапряжение, то ли от безумно приятного запаха парфюма, что остался на моих ладонях. Я обернулась и посмотрела на мягкую игрушку, что сидела на соседней подушке.
В самый первый вечер в этом особняке от игрушки пахло так же. Выходит, дворецкий был в этой комнате и прикасался ко всем вещам в ней.
Серафим настырно не собирался покидать мою голову и от этого сердце в моей груди заходилось бешенным ритмом. Стоило огромных усилий оставаться на месте, а не бежать по особняку, чтобы снова прижаться к тёплой груди и вдохнуть этот запах, но уже на его владельце. Казалось, что я сходила с ума, мысли о нём становились навязчивыми и это могло стоить мне жизни.
А что, если убийца — это он? — промелькнула в голове мысль, но я быстро прогнала её прочь. Это слишком нелогично. Зачем Жнецу смерти убивать человека? Он должен забрать его душу, а не лишить жизни. Анна тоже…ей просто незачем нас убивать, но если вспомнить её слова:
«Каждый раз, когда вижу его, вспоминаю всё, что он со мной сделал!», возникает вопрос, о ком она говорила и не был ли этот кто-то сам Георгий. Могла ли она ему за что-то отомстить? За что-то, чего он не помнил. Что же случилось с Анной, что она наложила на себя руки, если следовать логике сказанных Серафимом слов?
Сердце в груди болезненно сжалось, когда перед глазами заплясал уродливый шрам на его запястье. Видимо, этот человек значил для него больше, чем сама жизнь. Где-то в груди зашевелилось неприятное чувство…а любил ли меня так кто-то? Больше себя…больше самой жизни. Да и способен ли ещё кто-то на такие чувства?
Все эти мысли огорчали и злили одновременно.
Я схватила подушку и с силой кинула её в стену, но немного промахнулась и попала в стоявший чуть левее книжный шкаф. От удара он слегка покачнулся, и с верхней полки на пол с грохотом упала записная книжка.
В это же мгновение в дверь нерешительно постучали.
— Амина? — раздался голос Даниила. — Мы можем поговорить?
Я покосилась на дверь, решая для себя стоит ли впускать в свою комнату парня, после всего, что случилось в особняке. Но, с другой стороны, он спас мне жизнь, когда кто-то пытался меня убить и он один из немногих, в чьей невиновности я полностью уверенна. Он не убивал Георгия. Физически не мог.
— Подожди секунду, — я подняла с пола подушку и бросила её обратно на кровать.
Ключ повернулся в замочной скважине и нажав на ручку я приоткрыла дверь.
Даниил стоял напротив, уперев руку в стену рядом с дверью. Его лицо казалось бледнее, чем обычно, а в глазах читалась смесь ясности с грустью и чем-то ещё, что я не могла распознать.
— Что случилось?
Он поднял на меня глаза, но казалось, что смотрел он куда-то сквозь.
— Я вспомнил кое-что, — его слова от чего-то заставили сердце забиться в разы чаще, — ты должна это услышать.
Я молча кивнула головой, ощущая странную растерянность и уступила ему дорогу.
Парень медленно вошёл в комнату потупив взгляд в пол и, хромая, направился в сторону стула, возле письменного стола.
Меня укололо чувство вины, в очередной раз.
— Не знаю, с чего начать, — парень тяжело вздохнул, прикрыв глаза, между бровей пролегла морщинка, а губы слегка скривились, — это всё…
Молча подняв с пола записную книжку, я села на край кровати и провела кончиками пальцев по выцветшей обложке, совершенно молча. От чего-то было страшно сбить парня с мысли.
Он молчал, видимо подбирая получше слова. Но с каждой новой секундой мне становилось всё тревожнее.
Помотав головой, я открыла записную книжку и глаза зацепились за строчку, написанную знакомым подчерком:
«26 октября. Мне трудно писать