Читать интересную книгу Не бывает прошедшего времени - Виталий Коротич

Мы все возвратились с войны, кто выжил. Мы понесли потери, ведь слишком уж многих сверстников растеряли в дыму и в огне. Кое-кто погиб в бомбежку, кто-то остался в эвакуации, кто-то просто исчез, как Виктор, а некоторые заболели и не выздоровели. Война продолжала убивать нас: никогда не видел я столько детских похорон, как в ту пору.

Но мы выжили! Поскольку послевоенное время еще не наступило, мы учились по невесть как уцелевшим учебникам, порой была единственная книга на класс. Иногда полурока уходило на то, чтобы продиктовать нам домашнее задание. И это объединяло. Когда оказалось, что у одного из моих одноклассников был учебник, утаенный от всех, прижимистого владельца книги нарекли "жмотом", а в те годы сообщества не было клички позорней.

Много позже, в конце школы, мы научились жульничать, прятать от родителей недавно введенные дневники. В начале же моих школьных лет все вокруг были охвачены не виданной мною никогда больше стихией порядочности; мы были одержимы добросовестностью. А к учебе относились как к делу государственному, выясняя премудрость таблицы умножения, которой у нас не было на тетрадных обложках, поскольку и самих тетрадей не было. Писали мы на чем угодно, в том числе на твердых досках, с которых все можно было смыть: чернилами служила болтушка из сажи.

Сколько мы умели и как гордились своим умением! Война делала нас взрослыми в семь, восемь, десять лет, и детство не было беззаботным ни у кого. Иногда я боюсь за собственных детей: слишком уж благополучны они и всезнающи; мы ведь даже довоенные книжки о счастливом детстве (других в школьной библиотеке не было) читали, не иронизируя, предполагая, что когда-нибудь и сами так заживем. Растут дети у нас, лучше ли живут они? Едят-то лучше...

Мы знали цену счастью и были счастливы ежедневно: появился хлеб - счастье; тетради - счастье; выдали что-нибудь из одежды - счастье! Счастьем было то, что наша власть воцарилась в городе, - все прочие благополучия следовали из этого.

Пора потерь и время радостей - я врастал в них сквозь детство, где было предостаточно того и другого.

А теперь, в Париже, возвращал себе Киев.

Ну скажите, вы можете представить себе человека, погружающегося в глубину, из которой только что так нелегко было всплыть? Причем погружается он добровольно, даже не отдышавшись. Сорок лет прошло после войны, не верится.

(На Елисейских полях по вечерам можно наблюдать поразительное зрелище, волнующее, трогательное, привлекательное для туристов: когда Вечный огонь у могилы Неизвестного солдата зажигают как бы вновь. На закате к могиле, расположенной под слоновьими ногами наполеоновской Триумфальной арки на площади де Голля, приходят визитеры. Иногда это почетные гости Парижа, иногда молодые люди, иногда ветераны. В сопровождении почетного эскорта люди, которым выпала эта честь, подходят к светильнику на могиле и зажигают огонь.

Не сравниваю и не обсуждаю ничьи традиции, но это важно - знать, что Вечный огонь мы поддерживаем сообща и зажигают его не боги, а нормальные люди, наблюдающие из поколения в поколение за тем, чтобы он не погас.

В течение дня эта площадь была автобусной стоянкой, здесь толпились туристы, покупая сувениры, открытки, игрушки. Но в сумерках под Триумфальной аркой вспыхнул огонь, и времена сплотились еще теснее.

Думаю о собственном детстве, как о Вечном огне, который должен оставаться трогательно чистым, свидетельствовать, что жизнь серьезна и беспрерывна. Так же наши с вами жизни. Прошу вас принять этот тезис как необходимый для понимания всего, что напишу дальше.)

Разговаривая с Виктором в Париже, я понимал, что мы разделились тогда, в детстве, когда он сбежал от горя моей страны и моего горя. Надо объединяться судьбой с народом. Если этого не происходит, не происходит и жизни. Точнее, жизнь становится как облако, от которого никому ни дождя, ни тени.

Когда было необходимо, мои сверстники оказывались в состоянии спасать полковые знамена; детей, отличившихся в недетских делах, среди моих сверстников было немало. К десятилетнему возрасту я нагляделся на мальчишек с медалями больше, чем на мальчишек, играющих в мяч. Да и медалей в ту пору наша промышленность вырабатывала побольше, чем мячей. Тогда же ко мне пришел и мой первый Париж с фильмом про Гавроша, так похожего на всех детей народных войн и справедливых восстаний.

Половина моих одноклассников потеряла отцов на войне; в нашем классе было два одноногих ученика. Спасенные и никогда не спасавшиеся знамена развевались далеко от нашей школы, на западе, но пули, пробившие те знамена, продолжали лететь в нас.

Пусть простит мне Париж - я не страдал вместе с ним; это ведь мой город, Киев, мой двор и моя трава были оккупированной территорией. Я разбирал кирпичные завалы и всегда чувствовал, что мы с городом не раз спасали друг друга и нам никогда не будет плохо, если сумеем сохранить свое единство.

ПАМЯТЬ. (Справка для тех, кто выжил.)

Число человеческих жизней, загубленных во второй мировой войне, составило почти 70 процентов общего числа погибших во время войн в Европе за период с 1600 до 1945 год... Общее число жертв, включая убитых, погибших от голода, болезней и воздушных бомбардировок (с учетом гражданского населения), достигло во второй мировой войне 55 миллионов человек, что в 2,2 раза превосходит число жертв первой мировой войны.

По кровопролитию вторая мировая война является беспрецедентной. Но люди гибли и на каторжных работах в Германии, куда были насильственно угнаны. Только из Советского Союза было угнано 4978 тысяч человек, из Чехословакии - - 750 тысяч, из Франции - 250 тысяч человек.

Советский Союз вынес на своих плечах основную тяжесть борьбы с фашизмом. На его долю приходится самое большое число человеческих жертв второй мировой войны. Только прямые людские потери СССР составляют около 20 миллионов человек...

При среднегодовом приросте населения в 1,32 процента, который имел место в 1940 году, в Советском Союзе, не будь войны, в начале

1946 года должно было бы проживать 213 миллионов человек. В действительности же численность населения в этом году была примерно на уровне 167 миллионов человек. Следовательно, потери погибшими и снижение естественного прироста населения уменьшили возможную численность населения СССР на 46 миллионов человек.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.

После завершения первой мировой войны 1914-1918 годов В. И. Ленин писал, что встает "вопрос о том, будет ли в следующей, на наших глазах подготовляемой буржуазиею, на наших глазах вырастающей из капитализма, империалистской войне перебито 20 миллионов человек (вместо 10-ти миллионов убитых в войне 1914 - 1918 годов...), будет ли в этой неизбежной (если сохранится капитализм) грядущей войне искалечено 60 миллионов..."

Сборник "Милитаризм: цифры и факты". Москва, Политиздат.

10

Если бы все обитатели "Макс Резиданс" решили одновременно собраться в гостиничном кафе, хозяину пришлось бы извиняться, так как в кафе было всего пять столиков и еще три табурета вдоль стойки. Поэтому в избытке туда, в пространство, бывшее одновременно продолжением вестибюля и местом, где ставили чемоданы уезжающие или те, кто только приехал, никто и не набивался. Портье-универсал ведал и экспресс-кофеваркой, и бутылками со стеллажа, и счетами за проживание, к которым он аккуратно плюсовал стоимость выпитого. В кафе за углом можно было выпить то же самое, но чуть дороже; там были сияющие витрины, обращенные к Эйфелевой башне, Военной школе и длинноногим парижанкам, поэтому многие обитатели "Макс Резиданс" ходили в то кафе.

Многие видят особенный шик в том, чтобы публично пить у красивой стойки или обедать в дорогом ресторане с крахмальной скатертью, переламывающейся на углах стола. Многие любят, чтобы все видели, как они красиво выглядят. Ничего необычного: это в беде большинство предпочитает затаиться, переплакать в тишине; если же у тебя все в порядке, прекрасно, тогда удается разделить свою радость, даже простенькую. Короче говоря, в нашем умении являть себя другим людям объединено многое. Хоть существует и грустная стадия в общении с остальным человечеством, когда на все начихать. Виктор как раз переживал ее.

Он прилично выпил уже с утра: вначале в номере, где сыскалась початая бутылка, а затем в баре гостиницы, где собирался попить кофе, а вместо него принял рюмку домашней грушевой водки, после чего все разговоры о сдержанности в питье потеряли смысл и Виктор опьянел.

Отто увидел Виктора, когда тот мечтательно возложил ухо на поверхность углового столика. Поздоровавшись с немцем, Виктор встряхнулся и попробовал зафиксировать взгляд на приятеле.

- Не напрягайся, - сказал Отто. - Если твое ухо лучше чувствует себя на столе, пусть полежит. Никакого насилия.