Жаль. Батальон – уровень особый. Здесь рождается командир, не на словах, а на деле способный управлять общевойсковым боем. У попавшего на эту должность офицера внезапно убирают с клетчатой доски привычные шашки и выдают мудреные шахматные фигуры. За шеренгой пешек обнаруживается артиллерия, минометы и тяжелое пехотное оружие. Фигурки непростые, в «чапаевские шашки» не сыграть, и двигать их надо через штаб, превращающий решение в твердый боевой приказ и неуклонно следящей за его исполнением.
Почему так? Командира специально избавляют от рутинных дел: привезли ли патроны, накормили ли солдат, отправили ли в медсанбат раненых, работает ли связь, и так далее. Он должен полностью сосредоточиться на бое, неся ответственность за самое главное – жизнь своих людей.
Правда, иногда, комбату подкидывают бонусные фишки для уверенной победы в бою: танки, авиацию, гаубицы и прочую дребедень, вечно норовящую где-то застрять, прилететь не вовремя, палить в белый свет, как в копеечку, или того хуже, не разобравшись в ситуации, открыть «дружеский огонь».
Чтобы не получить от них головную боль необходимо знать и их правила применения, умея связывать разнородные силы своим единым волевым и командирским решением.
Такие премудрости как раз начинаются с уровня комбата[57]. Если человек справлялся, его ждала академия. Далее карьера и, может, счастье, а не звание – погоны генерала. Жаль, естественный и вечный порядок роста в его рухнувшей Империи постепенно был разрушен, и на излете остались единицы, пригодных к делу людей.
Впрочем, у Суворова есть шанс длиной почти в три недели. Парень он неглупый и расчетливый. Будем учить, вернее, учиться вместе. Очень многое придется заново вспомнить и узнать и самому бывшему полковнику.
Прочитав второе дело, Ненашев не имел никаких претензий! Вернее, впечатлений. Человек-загадка Алексей Иволгин ожидаемо мог гордиться правильным рабочим происхождением, но военного образования совсем не имел. Не воспринимать же всерьез шестимесячные курсы политруков. Для солдата срок вполне достаточный, но для батальонного офицера в мирное время очень мало. Почти мизер, ноль.
Значок «Ворошиловского стрелка» вызвал у Максима чувство уважения, но не более. Если командир берет в руки личное оружие, значит, отстреливаются, куда-то дев личный состав. Про избирательную децимацию бойцов промолчим, хотя есть и такое, последнее средство устранения паники.
Алексея призвали в начале тридцать девятого, едва дав закончить педагогический рабфак в Казани. После курсов – сразу в освободительный поход. На войну с белофиннами политрук не попал. По дороге на фронт он подхватил тяжелейшее воспаление легких и три месяца провел в ленинградском госпитале.
После выздоровления Иволгин очутился инструктором в политотделе 62-го Брестского укрепленного района, откуда его, подозрительно странно, перевели в его батальон.
Интересно, и за что человека изгнали из лекторов? Направление во что-то меньше, чем штаб полка для политбойца, как плевок в душу.
Водку из графина пил или стаканчик после лекции уносил, оставляя народ без посуды? Взысканий по служебной линии политрук не имел, но это ничего не значило. Учетная карточка Иволгина Саше не доступна. Плохо! Иного сажать хотели по уголовной статье, но отделывался товарищ взысканием по партийной линии, пусть и бесновался прокурор.
Максим улыбнулся, поскольку имел он касаемо замполитов ряд обоснованных подозрений. Ну не мог Саша Панов никак подогнать этапы их эволюции даже с теорией Дарвина после начала перестройки.
А, может, отбросим цинизм? Больше тут людей нормальных, правильных и порядочных. Ходили они и на передовую, и в атаки вместе с бойцами. Жаль, большинство повыбило к лету сорок второго года. Не видели потом их месяцами в окопах.
А ему есть что вспомнить.
В начале военный карьеры попался младшему сержанту Панову необычный человек, надолго ставший для отставного полковника недостижимым идеалом настоящего советского офицера.
Замполит гвардейского мотострелкового полка Южной группы войск казался равнодушным к материальным благам. Он терпеливо гасил конфликты, держал партийную и комсомольскую организацию в своем небольшом, но очень крепком кулаке и личная мораль не падала с высот.
Вместо того, чтобы писать доносы и стоять с пистолетом за спиной солдат (не дай бог, убегут в Австрию), он утром кувыркался перед ними на брусьях или крутился на турнике, наглядно доказывая, что и под сорок можно дать фору молодым. Майор водил все, что водилось в парке. Великолепно стрелял. Не замахиваясь на полк, мог подменить «условно убитого» комбата. Панов видел то своими глазами на полигоне «Хаймашкер» в Венгрии.
Шутку понимал и за словом в карман не лез. Потом сманили его на дивизию, обратно в Советский Союз, куда-то под Полтавщину. Далее полковник Тамаров вместе с солдатами прошел Чернобыль.
Капитан задумался, вспоминая лицо Иволгина-комиссара.
Гражданский человек, но в армии не сломался. Вид унылый, но что-то в нем есть, иначе, почему так гневно зажглись его глаза. Может, разбудить в нем зверя? Нет, не хомячка, а матерого волка, — Панова сразу накрыла холодная волна. Он хорошо знал, что может случиться потом.
Итак, продолжим работать.
Капитан громко захлопнул папку, желая сразу оборвать мысли, далеко опережающие время. Дней, так на девятнадцать.
А кадровик сразу и недовольно подозвал капитана к себе. В своих руках хозяин кабинета держал папку с названием, заставившим комбата сразу вспотеть: «Личное дело. Капитан Ненашев Максим Дмитриевич»
*****
В отличие от Максима, старший лейтенант Суворов выспался хорошо.
В конце тридцать девятого года, батальон, где он служил, перебросили из Мозырского укрепрайона под Брест. Роту расквартировали в небольшом военном городке «Красные казармы», что к северу от города, рядом с местечком Речицы.
Здесь Владимира ждала удача. Он занял просторную, по его меркам, отдельную квартирку. Две небольших комнаты и маленькая кухня казались раем после общежития.
Тогда еще никого не выселяли, но множество жителей приграничного города рвануло к немцам, страшась справедливой кары от новой власти. Жившая здесь ранее польская семья наверняка чем-то согрешила перед трудовым народом. То, что комнаты мародеры немного обнесли, пустяк, мебель-то вывезти не успели.
Менее удачливые товарищи получили что-то в военном городке, ну а прочие, кто не успел к шапочному разбору, жили в городе, снимая комнаты у поляков и белорусов. Другое население постояльцев особо не жаловало.
Ненашев оказался прав, отследив по личному делу служебный путь старшего лейтенанта. Ротным Суворова назначили после увольнения предшественника.
После каких-то учений комсомольская организация выразила бывшему командиру недоверие. Да, была в Красной Армии такая практика: подчиненные решали начальника заслушать. На собрание приходили не командиры и бойцы, а члены партии и комсомольцы[58].
А когда бывший ротный, было, дернулся, тут же его вопросом прищучили: кто кого создал, армия партию или партия армию? Что? А, то-то же!
Политотдел, не менее бдительно разобравшись в вопросе, а по сути, во всем положившийся на мнение коллектива, немедленно исключил из рядов ВКП(б) личность, сочувствующую друзьям скрытых пособников врагов народа и насаждающую чуждые методы воспитания бойцов. Решение собрания снизу игнорировать нельзя, это настоящая, а не фальшивая буржуазная демократия.
Но с такой формулировкой в рядах Красной Армии ротному не место.
Владимир ему не сочувствовал. Обоснованно выгнали! Внезапно забыл этот командир, что красноармеец прежде всего гражданин первого в мире пролетарского государства.
Насаждать старорежимную дисциплину – совершить преступление в рядах передового отряда революционной армии. А еще, он просто дурак! Зачем заставлять бойцов копать стрелковые ячейки во время дождя и после трудного марша. Ткнул бы флажки, отрывая их «условно», и все дела. Так поступали все, прибавляя теоретически рассчитанную цифру к показаниям секундомера.
Зачем еще грозить кулаком, избранному коллективом, секретарю нашей комсомольской организации? Что там, про озеро Хасан? Врешь и мы не буржуи! Даже самому злостному нарушителю дисциплины следует терпеливо и вдумчиво разъяснять всю несознательность его поведения. Командиру красноармеец, прежде всего товарищ и брат, и жить они должны вместе – общим счастьем и единым интересом[59].
Даже боец на гауптвахте постоянно чувствовал заботу государства и исправлялся, как мог. Арестованные не работали и не чистили зубной щеткой нужник. Хлорка для обработки санитарных мест.
Лежи на коечке спокойно и осознавай, а если надоело, то сыграй с таким же страдальцами в шахматы, шашки, или послушай радио. Настольные игры, кроме карт, гуманно предусматривал действующий Полевой устав.