дома послышались частые тугие удары, как если бы стену обстреливали из сотни рогаток.
— Боже, что это?! — испуганно вздрогнула Екатерина Евгеньевна.
— Гром небесный… — ухмыльнулся Владимир Петрович. — Ну-ка, признавайтесь, кто грешен?
Я вскочил на ноги, всем своим видом демонстрируя стремление выбежать наружу, чтобы установить причину шума. Мой порыв заразил остальных, и, повинуясь стадному инстинкту, гости бросились из домика.
С этого момента счет пошел на секунды.
Едва необъятный зад Екатерины Евгеньевны — последней в этой веренице — скрылся за дверью, как я начал действовать. Первым делом я расплел проволочную петлю, затем вынул из сумки, стоявшей у стены, ту самую баночку, выложил содержимое в тарелку Константина, все аккуратно перемешал, а баночку снова спрятал в сумку. Все это я сделал быстрее, чем здесь написал.
Когда я выбежал на улицу, Екатерина Евгеньевна еще только заворачивала за угол.
Я неприметно присоединился к компании. Наши гости, столпившись у задней стены, недоуменно разводили руками.
— Загадка природы! — возвестил Георгий Борисович.
Естественно, я тоже напустил на себя озабоченность,
хотя никакой загадки для меня не существовало.
Вдоль задней стены тянулась глубокая канава, заполненная дождевой водой пополам с глиной. Во избежание размыва прежний владелец укрепил ее стенки кольями, камнями и даже толстым металлическим листом, поставленным в самом опасном месте. Покатая крыша домика, скрытая кустом сирени, нависала как раз над канавой. Мне, с моим инженерным умом, совсем нетрудно было устроить этот спецэффект. На крыше я расположил пакет, наполнив его мелкими камешками. Груз удерживался планкой, а та — тонкой стальной проволочкой, второй конец которой я пропустил через дырочку, просверленную мною в стене, и закрутил за неприметный гвоздик у самого пола. Все было так отрегулировано, что стоило просто потянуть за струну, как планка освобождалась и камешки лавиной ссыпались по крыше, падая с высоты на металлический лист, имевший заметный наклон. Камни тут же тонули в грязной жиже, а от проволочки, совершенно неприметной в мокрой траве, я рассчитывал избавиться в ближайшие две минуты.
Но прежде следовало рассеять недоумение собравшихся.
Я деловито осмотрел место события и указал на металлический лист.
— Что ты хранил на крыше, Константин? Видишь, оттуда могло что-то упасть прямо на лист. Потому и Верно! — согласился он. — Понятия не имею, что там лежало, ни разу не заглядывал, но, несомненно, ты прав… Бог с ним! Идемте за стол, грибы остывают. — Он первым двинулся обратно.
Теперь можно было не спешить. Я дождался, пока народ последует за хозяином, затем разыскал в мокрой траве свившуюся проволоку, смотал ее в клубок, а тот зашвырнул в канаву. Ну вот, никаких следов. Не считая баночки. Но и до нее дойдет очередь.
Я вернулся в комнату и занял свое место.
Бокалы наполнились, пирушка продолжалась.
Я с холодным любопытством наблюдал, как Константин жадно уминает поганки. Появится ли предчувствие смерти в его глаза? Впрочем, не будем спешить.
А веселье разгоралось. Праздник явно удался. Даже Владимир Петрович, разохотившись, осмелился пригубить рюмочку.
Я поглядывал на часы: важно сыграть в унисон. Я тоже должен продемонстрировать недомогание. Это отведет от меня малейшие подозрения.
Тем временем Рая принялась уговаривать компанию немедленно отправиться по грибы. Тем более дождик только что прошел. А после можно продолжить. Она растормошила всех.
Тут же начались шумные сборы.
— А ты чего сидишь? — Константин удивленно посмотрел на меня. Никаких симптомов отравления он пока не обнаруживал. У этого бугая было поистине лошадиное здоровье.
.— Рад бы, да не могу, — сморщился я. — Что-то крутит. Вы идите, а я, пожалуй, прилягу.
Владимир Петрович тоже отказался от похода в лес, вспомнив, что договорился заскочить в соседнее садоводство к приятелю за ручной лебедкой для выдергивания пеньков. -
Всей толпой мы вышли из домика.
Грибники направились через огороды к лесу, а я решил проводить Владимира Петровича, ощутив внезапно, что моя ссылка на недомогание не так уж фальшива. Кружилась голова, участилось сердцебиение. Чему удивляться? Самовнушение — отнюдь не безобидная штука.
Мы неторопливо вышагивали по пыльной дороге. Владимир Петрович увлеченно рассказывал о старинных способах, посредством которых наши прадеды избавлялись от пней. Трещал он как сорока.
Я слушал вполуха. А удачно получилось, что эта фанатичка утащила компанию в лес. Быть может, приступы боли начнутся у Кости в каком-нибудь болотистом овражке? Там его и кондрашка хватит.
Незаметно мы дошли до «фазенды» Владимира Петровича, расположенной, как я уже упоминал, в дальнем углу садоводства. Здесь на большинстве участков, как говорится, конь не валялся. Лишь ближайший сосед моего спутника успел разбить несколько грядок да насадить густой малинник. Вокруг не виднелось ни души.
Участок Владимира Петровича тоже требовал немалого пота. Грядки у него, правда, были — сплошь засаженные картофелем, но укрываться от непогоды приходилось в крохотном шалаше, крытом еловыми лапами. Не знаю, как уж там умещалась любезная Екатерина Евгеньевна.
Тем не менее Владимир Петрович с энтузиазмом развернул передо мной грандиозный проект обустройства своего клочка. Он водил меня из угла в угол и говорил, говорил, говорил… От его несносной трескотни раскалывалась голова.
Рядом с шалашом я увидел странной формы глубокую яму, сужающуюся кверху.
— Клады ищете?
— Голубчик! — пропел он. — Перед вами — так называемый новгородский погреб. Устроить — сущие пустяки, зато картошка не померзнет. Гарантия! Суть в том, что яма сужается к горловине, и земля удерживает тепло, — он пустился в бесконечные пояснения.
— Не великоват ли погребок?
— Как бы не оказался мал! — захохотал он, запрокинув лысеющую голову. — А дело в том, — он понизил голос, будто доверяя сокровенную тайну, — что я владею уникальной технологией, позволяющей собирать по двадцать мешков картофеля с сотки! Осторожно, не подходите к краю, может обвалиться.
Я незаметно глянул на циферблат. Не исключено, что у моего лучшего друга уже начались колики. Вдруг Владимир Петрович успеет отвезти его в больницу? Нет, надо немедленно сплавить этого невероятного говоруна.
Я протянул руку:
— Владимир Петрович, спасибо за интересный рассказ, но мне, кажется, пора.
— Голубчик! — сладкозвучно пропел он. — Я вижу, что заинтриговал вас. Ах, какая жалость, что мне надо уезжать! Ну ничего. Вот вам блокнот с любопытнейшими выписками. Я три вечера просидел в Публичке, роясь в старых журналах, и не жалею. Посмотрите, голубчик. И Константину покажите. Только блокнот верните, обязательно, я без него как без рук.
— О