мнению, слишком уж ополчилась на мусульман за многоженство, в то время как древние патриархи своим личным примером подтверждали правильность воззрений Магомета на брак. Преподобный отец Жюльен сетовал также на скупость военного коменданта Вены, у которого вызывают зависть мизерные доходы несчастного капеллана.
Тут его мерзкую тираду прервал безудержный приступ икоты, глаза у отца Жюльена закрылись, и он непременно свалился бы под стол, не подхвати его Антти под мышки. Брат, невзирая на мои протесты, велел нам со священником немедленно покинуть комнату, и мне пришлось подчиниться. Спотыкаясь на узеньких ступеньках крутой лестницы, я спустился вниз, волоча за собой бесчувственного отца Жюльена. Наша добрая хозяйка помогла мне затащить его в другую комнату и уложить в постель. Вскоре мы услышали громкий храп капеллана. На всякий случай, а также для того, чтобы чувствовать себя в полной безопасности, я лег рядом с отцом Жюльеном и привязал его левую ногу к своей правой. Потом с чистой совестью я тоже погрузился в сон.
2
Вино подействовало на меня как хорошее сонное зелье — я спал крепко и очень долго, пока отец Жюльен, резко дернувшись и больно ущипнув за ногу, не разбудил меня. Он сидел рядом со мной на постели, читал утреннюю молитву и, дрожа от страха, шепотом приговаривал:
— Не двигайся — мы в руках у грабителей! Они связали мне ноги так, что я не могу встать с ложа и отправиться в отхожее место. А одна нога у меня совсем онемела, и я не чувствую ее, хоть и щиплю и растираю, чтобы кровь снова побежала по жилам.
Он казался таким несчастным, что я пожалел его и распутал веревку. Однако, придя в себя, он вспомнил все, что приключилось накануне, и я едва успел схватить его за рубаху, когда он опрометью кинулся к двери.
Мне пришлось припугнуть преподобного отца, и я заявил, что моложе и сильнее его и запросто сверну ему шею, если он не успокоится немедленно, не выкинет из головы дурацких мыслей о побеге, да еще, не дай Бог, захочет нас предать.
Отцу Жюльену пришлось смириться, он вздохнул и затих, а потом спросил, нельзя ли нам согреться добрым вином с пряностями — и неплохо бы — теплым.
Я и сам не прочь был осушить за завтраком кубок горячего вина, и только подкрепившись как следует, вспомнил об Антти и его молодой жене. Прихватив для них кувшин вина и немного хлеба, толкая перед собой нашего преподобного капеллана, я отправился в комнатку под самой крышей, где нашел временное пристанище мой брат.
Антти все еще спал. Он лежал навзничь и оглушительно храпел, а молодая жена, прильнув во сне лицом к широкой волосатой груди моего брата, обвивала его бычью шею нежными руками. Я поскорее натянул на красавицу простыню, прикрывая женскую наготу и оберегая таким образом отца Жюльена от соблазна.
По комнатке распространился пленительный аромат горячего вина, и Антти, словно по волшебству, мгновенно сел в постели. Окончательно проснувшись, он открыл глаза, резко оттолкнул обнаженную женщину, натянув на себя одеяло до самого подбородка, и спросил, испуганно косясь на красавицу:
— О Аллах, что случилось? Где я и что со мной? Почему в моей постели лежит какая-то девица? Уберите ее отсюда!
Я попытался образумить его, объясняя, что нельзя столь жестоко обращаться с молодой женой — вечером обвенчавшись, утром гнать с супружеского ложа. Но лишь подкрепившись несколькими глотками вина, брат мой вспомнил наконец о том, что произошло вчера. Смутившись, он сел, не зная, радоваться ему или печалиться из-за своего скороспелого брака.
От отчаяния и грусти нет средства лучше, чем кубок доброго вина. Вскоре мы уже забыли о неприятностях и втроем, словно сговорившись, запели французскую песенку, чтобы как можно деликатнее разбудить спящую глубоким сном молоденькую красавицу — жену моего брата.
Однако, несмотря на наш рев, она даже не пошевелилась, и мне вдруг показалось, что юная женщина не дышит. Она лежала неподвижно, с полуоткрытым ртом, и ее белоснежная кожа казалась еще белее на фоне черных, разметавшихся по подушке волос и длинных ресниц, темными полукружьями опушившими ее веки.
Перепуганный Антти, не сводя глаз с жены, легонько прикоснулся к ней указательным пальцем, но она так и не проснулась.
Вдруг в глазах Антти заблестели слезы, он приказал нам замолчать и, качая головой, промолвил:
— Не стоит будить это прелестное дитя. Она — очень нежный жеребеночек и, наверное, сильно устала, хоть я и старался как можно нежнее обнимать ее. Теперь я точно знаю, что этот брак — истинная Божья благодать, и за нас с Евой радуются все ангелы небесные. Однако нельзя забывать, что, заключив сей союз, я тем самым вступил во владение крупным состоянием и, разумеется, собираюсь во что бы то ни стало защищать права свои и своей супруги. Поэтому давайте поскорее возвращаться в Венгрию, чтобы успеть к дележу имущества. Пора подумать, как нам побыстрее покинуть Вену — да не угодить в лапы врагов.
У преподобного отца Жюльена заблестели глаза, когда он поспешно заговорил:
— Итак, что, кроме, разумеется, свободы, получу я, если выведу вас за пределы города?
— Ну что ты, что ты, дорогой отец Жюльен! — воскликнул Антти, снисходительно махнув рукой. — Зачем нам расставаться! И не думай об этом! Ведь мы же только встретились! А вот о подобающем вознаграждении подумать стоит, если ты, конечно, выведешь нас отсюда.
Глоток вина прояснил мой мозг, и у меня тоже возникли кое-какие соображения насчет будущей судьбы отца Жюльена, а потому я добавил:
— Веди себя разумно, преподобный отец, и ты не пожалеешь. Это я тебе обещаю. Захочешь — вернешься к христианам, но совсем другим человеком. Поверь мне. Однако время не ждет, хватит нам препираться. Лучше скажи — ты в самом деле можешь вывести нас из этого проклятого города?
После долгих споров и торгов, проклиная жадность капеллана, мы в конце концов согласились заплатить отцу Жюльену за услугу сто дукатов. И тогда он сказал:
— Идти пешком я не собираюсь — у меня сразу начнется одышка. Чтобы выбраться из Вены, вы должны позаботиться о хороших лошадях и богатых одеждах для всех нас.
Объяснять что-либо он наотрез отказался. Нам оставалось лишь одно — полностью довериться ему, и мы отправили к Аарону мальчишку-гонца. Еврей не бросил нас в беде, и в полдень, когда мы с братом облачались в доспехи, сплошь покрытые серебром и бурыми пятнами крови, у дверей нашего дома