вы можете повидаться друг с другом.
Сердце замерло от ее слов. Диана была дочерью Лауры и моей сводной сестрой, и мы не ладили. Расти вместе и делить комнату в крошечном доме было, мягко говоря, трудно. Диана была на четыре года старше меня, и я отчаянно хотела угодить ей, даже походить на нее, но что бы я ни делала, мне всегда удавалось рассердить ее и досадить. Мне, должно быть, было десять, когда я, наконец, перестала пытаться и просто избегала ее, как могла. Странно, что перед родителями мы обе притворялись подругами. Это было почти невысказанное соглашение.
Я изобразила на лице улыбку.
— Как хорошо.
Диана уже надела пальто и стояла посреди маленькой гостиной. При виде меня ее глаза сузились.
— Девочки, присядьте и немного поболтайте. Я пойду поставлю чайник. Вашему отцу скоро пора принимать таблетки.
— Откуда у тебя такое пальто? — потребовала Диана, как только Лаура скрылась на кухне.
— Подарок друга, — сказала я небрежно.
Называть Луку другом — немного натянуто, но, какого черта. Я не обязана ничего объяснять Диане. Она уж точно не посвящала меня в подробности своей жизни.
— Друга? Что за друг? — недоверчиво спросила она.
Я с любопытством посмотрела на нее.
— А тебе какое дело? Тебя никогда не интересовало то, что происходит в моей жизни.
Ее голова дернулась.
— Ты знаешь, что это пальто было на обложке Vogue в прошлом месяце?
— Да?
— Да, и стоит оно двенадцать тысяч долларов, — яростно прошипела она.
Я моргнула в шоке. Конечно, я знала, что пальто дорогое, но понятия не имела, что оно стоит моей полугодовой зарплаты в ресторане.
— Так… кто тебе его подарил?
Я слышала, как дети играют в снегу, беззаботно кричат. На кухне Лаура с любовью разговаривает с папой. Здесь, в гостиной, воздух был густым и ядовитым.
— Мой парень, — тихо ответила я.
Когда она подошла ко мне, на ее щеках выступил румянец. Она стояла прямо передо мной. Ее глаза странно блестели. И тогда я поняла, что она завидует. И всегда завидовала. Может, даже с первого дня, когда папа и Лаура представили нас друг другу. Ей было десять, а мне шесть, и когда мой отец и ее мать вышли из комнаты, она сказала мне, что мои светлые волосы уродливы, и я должна покрасить их в другой цвет. Может, в каштановый или черный. Я была маленькой и невежественной, что действительно поверила ей и расстроилась, что мои волосы не каштановые, как у нее.
Теперь, глядя в ее завистливые глаза, я заявила:
— Мой парень — Лука Мессана.
Она потрясенно ахнула.
— Я тебе не верю. — Она снова понизила голос до шепота. — Думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься. Как оплачиваешь медицинские счета своего отца. Ты шлюха, Скай. Обычная дешевая шлюха. Можешь надеть самое дорогое пальто в мире, и оно не изменит этого факта.
Не дожидаясь моего ответа, она вышла из дома. Повернувшись к окну, я смотрела ей вслед, ее движения были резкими и полными ярости.
— Она ушла, не попрощавшись? — удивленно спросила Лаура, входя в комнату.
Я повернулась к ней.
— Да, кажется, ей нужно было куда-то успеть.
— О, она не упоминала об этом, но ничего. Я увижу ее завтра, — весело сказала она.
— Как дела у папы?
— Проходи и сама увидишь, — пригласила она.
Я сняла пальто и бросила его на диван.
— Какое милое пальто, — восхитилась Лаура. — Никогда тебя в нем не видела. Оно новое?
— Да, новое. Подарок друга.
— Я рада. Ты хороший человек, Скай. И заслуживаешь только лучшего.
Я посмотрела ей в глаза, и все, что могла в них увидеть, — это искренность. В отличие от своей дочери, Лаура, казалось, поверила моей истории о том, что я заняла денег у своего босса, чтобы оплатить все папины счета. Что ж, я снова собиралась воспользоваться ее доверчивостью, сказав, что скоро займу еще больше денег.
— Спасибо за то, что ты с папой, Лаура.
Она пожала плечами.
— Нет другого места в мире, где я предпочла бы быть.
Ее слова были простыми, но сильными, потому что лучились правдой. В этом крошечном домике, пропахшем лекарствами и болезнью, она сияла, как ангел. Она была настоящей героиней, и я восхищалась ею.
— Ты героиня, Лаура, и однажды я надеюсь стать такой же, как ты, — тихо сказала я.
— Ты уже сделала для своего отца гораздо больше, чем смогла бы я, — тихо и печально ответила она.
И вдруг я поняла, что она знает, каким способ я достала деньги для папы, но в ее словах не слышалось осуждения. Лишь печаль, что мы обе доведены до такого отчаяния системой здравоохранения, которая становилась причиной двух из трех банкротств в Америке. Больше говорить было не о чем, и мы тихо пошли по темному узкому коридору в сторону кухни. Звуки телевизора становились все громче.
Папа сидел в инвалидном кресле, что меня безмерно удивило. Хотя его седая и редеющая голова была обращена к телевизору, легкий наклон шеи подсказал, что он, вероятно, спал. Казалось, совсем недавно я слышала, как Лаура разговаривала с ним, но такой быстрый сон не был для меня новинкой. Он всегда мог заснуть в мгновение ока, как и я, пока не взяла на себя ответственность за его больничные счета.
Я осторожно потянула Лауру обратно в коридор.
— Почему он в инвалидном кресле? — прошептала я
— Он поскользнулся, — ответила она со вздохом.
Мое сердце пропустило удар.
— Что? Когда? Почему ты мне не сказала?
— А тебе есть до этого дело? — раздался с кухни слабый, но раздраженный голос отца.
Лаура подтолкнула меня к кухне и улыбнулась.
— Иди. Тебя не было целую неделю, и он скучал по тебе. Очень сильно.
— О чем, черт возьми, ты шепчешься за моей спиной, женщина? — снова послышался недовольный голос.
Лаура закатила глаза.
— Прошлым вечером ты назвал меня пираньей, — огрызнулась на него Лаура. — Почему, черт возьми, мне не шептаться сегодня за твоей спиной?
Затем она легонько втолкнула меня на кухню.
— Привет, здоровяк, — сказала я, обогнув инвалидное кресло и оказавшись с ним лицом к лицу.
Я, определенно, не была готова увидеть, сколько он потерял в весе всего за неделю. Он выглядел хрупким, болезнь быстро высасывала из него жизнь, и я почувствовала отчаяние, сможем ли мы когда-нибудь справиться с этим. От этого чувства я начала задыхаться.
Он наблюдал за мной, всегда способный прочитать, что происходит у меня внутри.
— Перехватывает дыхание при виде меня, а сама бросаешь меня на неделю?
— Я не бросала тебя! — тихо оправдываюсь