Читать интересную книгу Онича - Жан-Мари Гюстав Леклезио

— Мария Луиза, Мария Луиза…

Джеффри взял ее на руки, как ребенка, понес к машине.

— Что с тобой? Ты же больна. Скажи что-нибудь! — У него был странный, немного хриплый голос. И от него пахло спиртным.

May слышала и другие голоса, ломкий голос Ралли, саркастический Джеральда Симпсона. Ралли все бубнил:

— Если я могу сделать что-нибудь…

Когда машина покатила по дороге, пробивая ночь светом фар, May почувствовала, что ее отпустило. Сказала:

— Финтана нет дома, я боюсь… — И тут же подумала: не надо было говорить Джеффри, потому что он побьет Финтана палкой, как делал всякий раз, когда впадал в гнев. Она поторопилась добавить: — Наверное, ему стало жарко, и он вышел проветриться. Понимаешь, я совсем одна в этом доме.

Перед ярко освещенным домом стоял Элайджа. Джеффри проводил May в ее комнату, уложил в постель, под москитную сетку.

— Спи, Мария Луиза. Финтан вернулся.

May спросила:

— Ты ведь его не побьешь?

Джеффри ушел. Послышался звук голосов. И больше ничего. Джеффри вернулся, сел на край постели, наполовину высовываясь из-под сетки.

— Он был на причале. Его Элайджа привел.

May разобрал смех. При этом она чувствовала, что ее глаза полны слез. Джеффри стал гасить лампы, одну за другой. Потом вернулся и лег в постель. May было холодно. Она обхватила руками тело Джеффри.

Ей хотелось вновь обрести слова Джеффри, все, что он говорил когда-то. До их свадьбы, так давно. Не было еще ни войны, ни затворничества в Сен-Мартене, ни бегства через горы в Санта-Анну. Все было так молодо тогда, так невинно. В Сан-Ремо, днем, в комнатке с зелеными ставнями, за которыми шорох горлиц в саду, блеск моря. Они занимались любовью, это было долго и сладостно, ослепительно, как солнечный ожог. И не было нужды в словах, разве только Джеффри иногда будил ее ночью, чтобы сказать ей что-нибудь по-английски. Шептал: «I am so fond of you, Marilu»[28]. Это стало их песней. Он хотел, чтобы она говорила с ним по-итальянски, чтобы пела, но она не знала ничего, кроме детских песенок матушки Аурелии:

Ninna nanna ninna-o!Questo bimbo a chi lo do?Lo daro alla BefanaChe lo tiene una settimana.Lo daro all'uomo NeroChe lo tiene un mese intero![29]

Вечером они ходили купаться в теплом море, гладком, как озеро, среди скал с засевшими в них лиловыми морскими ежами. Плавали вместе, очень медленно, чтобы видеть, как солнце опускается за холмы, воспламеняет отроги. Море приобретало цвета неба, становилось неосязаемым, нереальным. Однажды он сказал, потому что собирался в Африку: «Там люди верят, что ребенок рождается в тот день, когда был зачат, и принадлежит той земле, на которой это случилось». Она вспомнила, как вздрогнула тогда, потому что уже знала, что ждет ребенка, с начала лета. Но ему не сказала. Не хотела, чтобы он беспокоился, чтобы отказался от своей поездки. Они поженились в конце лета, и Джеффри сразу же уплыл в Африку. Финтан родился в марте 1936-го, в обветшалой клинике Старой Ниццы. May тогда написала Джеффри длинное письмо, в котором рассказала всё, но ответ получила лишь через три месяца, из-за стачек. Прошло время. Финтан был слишком маленьким, Аурелия никогда бы не отпустила их так далеко, так надолго. Джеффри вернулся летом 1939-го. Они поехали на поезде в Сан-Ремо, словно это было все то же лето, та же комната с закрытыми зелеными ставнями, за которыми искрилось море. Финтан спал рядом в маленькой кроватке. Они мечтали о другой жизни, в Африке. May предпочитала Канаду, остров Ванкувер. Потом Джеффри опять уехал, за несколько дней до объявления войны. Было слишком поздно, и письма перестали приходить. Когда Италия объявила войну, в июне 1940-го, пришлось бежать вместе с Аурелией и Розой, прятаться в горах, в Сен-Мартене, с поддельными документами, под чужими именами. Все это было сейчас так далеко. May вспомнила вкус слез, такие долгие, такие одинокие дни.

Дыхание Джеффри жгло ей затылок, она ощущала биение его сердца. Или это был рокот барабанов в ночи, на том берегу реки, но она больше не боялась. «Я тебя люблю». Она услышала его голос, его дыхание. «I am so fond of you, Marilu». Он сжимал ее в своих объятиях, она чувствовала, как в ней поднимется волна, как когда-то, когда все было внове. «Ничего не случилось, я никогда с тобой не разлучался». Волна росла в ней, проходя и через тело Джеффри. С волной сливался низкий непрерывный рокот, унося их, будто река, как когда-то море в Италии; этот звук опьянял, успокаивал; это был звук грозы, стихающей на другом берегу.

* * *

Дул гарматан[30]. Горячий ветер иссушил небо и землю, речная грязь покрылась морщинами, как шкура дряхлого зверя. На лазурно-голубой реке обнажились огромные, полные птиц плёсы. Пароход больше не доходил до Оничи, выгружал товары в Дегеме. «Джордж Шоттон», застрявший на мысу острова Броккедон, лежал в иле, совершенно похожий на скелет морского чудовища.

Джеффри теперь не ездил днем на Пристань. Служебные помещения «Юнайтед Африка» превратились в настоящие духовки из-за железных крыш. Он отправлялся туда только под вечер — забрать почту, проверить учетные книги, движение товаров. Потом шел в Клуб, но все хуже и хуже выносил тамошнюю обстановку. Симпсон рассказывал, со стаканом в руке, свои вечные охотничьи истории. После того происшествия с May держался с Джеффри нагло, саркастично, омерзительно. Строительство бассейна застопорилось. Стены ямы недостаточно закрепили, и грунт обрушился с одной стороны, покалечив каторжников. Джеффри вернулся возмущенный:

— Этот мерзавец мог хотя бы цепи с них снять, пока они работают.

May чуть не плакала:

— Как ты можешь бывать у него, заходить туда?!

— Но я скажу об этом резиденту. Так не может продолжаться.

Потом Джеффри все забывал. Запирался в своей комнате, сидел за письменным столом под пришпиленной к стене большой картой Птолемея. Читал, делал заметки, изучал карты.

Как-то днем Финтан остановился на пороге кабинета. Смотрел робко, и Джеффри позвал его. Он казался возбужденным — седоватые волосы в беспорядке, видна лысеющая макушка. Финтан пытался думать о нем как о своем отце. Это давалось не очень-то легко.

«Знаешь, boy, похоже, я нашел отгадку». Он говорил с некоторой горячностью. Показал на карту, пришпиленную к стене. «Птолемей ведь все объясняет. Оазис Юпитера-Аммона слишком далеко на севере, невозможно. Значит, дорога на Куфру, через Эфиопские горы, потом на юг, из-за Гиргири, до Хилонидских болот или даже еще южнее, в сторону Нубии. Нубийцы были союзниками последних захватчиков Мероэ. А дальше они следовали подземному течению реки. Ночью, благодаря просачиванию, находили достаточно воды и для себя, и для своего скота. И однажды, после стольких лет, должны были встретить большую реку, новый Нил».

Он говорил, расхаживая по комнате, то надевая, то снимая очки. Финтану было немного страшно, и вместе с тем он жадно слушал обрывки этой необыкновенной истории, названия гор, колодцев в пустыне.

«Мероэ, город чернокожей царицы, последней наследницы Осириса[31], последней из рода фараонов. Та-Кемт, Черная Земля. В трехсот пятидесятом году Мероэ был разграблен царем Эзаной из Аксума. Он вошел в город со своими войсками, наемниками из Нубии, и весь народ Мероэ, писцы, ученые, архитекторы, забрав с собой стада и священные сокровища, ушли вслед за царицей в поисках нового мира…»

Он говорил так, словно это была его собственная история, словно он сам после долгого путешествия добрался сюда, на берега реки Гир, в этот таинственный город, ставший новым Мероэ, словно река, текущая перед Оничей, и есть путь на другую сторону мира, к мысу Геспериу-Керас, Западному Рогу, и горе Теон-Охема, Колеснице Богов, к народам — хранителям леса.

Финтан слушал эти названия, слушал голос этого человека и чувствовал слезы в своих глазах, не понимая почему. Быть может, из-за звука голоса, глухого, обращенного не к нему, а к самому себе, или, скорее, из-за того, о чем говорил Джеффри, из-за этой мечты, пришедшей из такого далека, из-за этих названий на незнакомом языке, которые он торопливо считывал с карты, пришпиленной к стене, словно через мгновение будет слишком поздно, словно все ускользнет: Гарамантес, Тумелита, Тайма, и еще это, написанное красными заглавными буквами, NIGERIA METROPOLIS, у слияния рек, на границе пустыни и леса, там, где вновь начался мир. Город чернокожей царицы.

Было жарко. Вокруг ламп роились крылатые муравьи, к световым пятнам липли агамы, вытянув голову с неподвижными глазами к центру ореола из мошкары.

Финтан так и стоял на пороге. Смотрел на лихорадочно возбужденного человека, шагавшего взад-вперед перед картой, и слушал его голос. Пытался представить себе город посреди реки, таинственный город, где время остановилось. Но всё, что он видел, была Онича, застывшая на речном берегу, со своими пыльными улицами и домами под железными ржавыми крышами, с причалами, зданиями «Юнайтед Африка», дворцом Сэбина Родса и зияющей ямой перед домом Джеральда Симпсона. Быть может, уже слишком поздно.