Читать интересную книгу О скитаньях вечных и о Земле - Рэй Брэдбери

В эту минуту внезапно распахнулась входная дверь и на пороге появились двое мужчин.

— Эй, что здесь происходит? — воскликнул один из них. — Это что, новый вид спортивных игр?

Лэнтри вскочил и бросился наутек в раскрытую дверь.

— Да, новая игра! — с трудом поднимаясь с пола, сказал Макклюр — Не дайте ему уйти, и вы в ней будете победителями.

Лэнтри тут же был пойман и доставлен обратно.

— Мы выиграли! — гордо объявили двое, крепко держа беглеца.

— Пустите меня! — вырывался Лэнтри, отчаянно сопротивляясь и нанося своим обидчикам удары по голове, по лицу. Одному из них он все же разбил лицо до крови.

— Держите его покрепче! — волновался Макклюр.

Мужчины продолжали крепко держать Лэнтри.

— Грубая игра, ничего не скажешь, — наконец заметил один из них. — Что теперь с ним делать?

Жук-автомобиль со свистом мчался по мокрому от дождя шоссе. Лил дождь, и ветер трепал голые ветви деревьев. Держа руки на руле, похожем на штурвал самолета, Макклюр говорил. Его голос, пониженный до Шепота, гипнотизировал.

Мужчины сидели на заднем сиденье, а Лэнтри поместили рядом с Макклюром. Он полулежал, откинув голову на спинку сиденья, прикрыв глаза. Отсвет зеленой лампочки на щитке падал на его щеку. На губах его не было прежней гримасы жестокости. Он молчал.

Все, что тихо говорил. Макклюр, было разумным: о жизни и движении, о смерти и покое, о солнце на небе и его символах в Крематории, о пустых кладбищах, о ненависти и ее живучести, как она помогает глиняным големам жить, ходить по земле, и что все это нелогично и абсурдно, все, все, все. Человек в конце концов умирает. И ничто не изменится. Шины автомобиля шелестели, по асфальту. Дождь тихо стучал по ветровому стеклу. На заднем сиденье мирно беседовали двое мужчин и гадали» куда они едут, едут, едут… В Крематорий, конечно. Причудливыми, кольцами, петлями и спиралями вился в воздухе табачный дым. Если ты мертв, пора признаться в этом.

Лэнтри не двигался. Он стал марионеткой, у которой обрезали нити, с крохотными искорками Ненависти, еще тлеющей в его сердце и глазах, как два слабых, затухающих уголька.

«Я — По, — думал он — Я — все, что еще осталось от Эдгара Аллана По, Амброуза Бирса и человека по имени Лавкрафт. Я — серая ночная летучая мышь с хищными зубами. Я — квадратный черный каменный монстр-монолит, Я — Озирис, Бал и Сет. Я — Некрономикон, „Книга мертвых“. Я — рухнувший, объятый пламенем дом Эшеров, Маска Красной Смерти, человек, замурованный в катакомбах с бочонком амонтильядо… Я — пляшущий скелет. Я — фоб, саван, блеск, молнии в окне старого дома. Я — голое дерево на ветру. Я — ставня, которой громко хлопает ветер. Я — пожелтевшие страницы книги, которую листает обезьянья лапа. Я — орган, играющий в полночь на чердаке. Я — маска-череп на дубе в День всех святых. Я — отравленное яблоко, соблазнительно плавающее в чане с водой, которое ребятишки пытаются выловить зубами, без помощи рук… Я — черная свеча, зажженная перед перевернутым распятием. Я — крышка фоба, я — белое покрывало с прорезями для глаз, я — чьи-то шаги на темной лестничной площадке. Я — Дансени и Мэчен. Я — „Легенда Спящей долины“, „Обезьянья лапа“ и „Рикша-призрак“. Я —„Кошка и канарейка“, „Горилла“ и „Летучая мышь“. Я — призрак отца Гамлета на крепостной стене.

Все это — я. Теперь все, что от этого осталось, будет сожжено. Пока я жил, жили и они. Пока я двигался и ненавидел, они существовали. Я — единственный, кто о них еще помнил, я — та их часть, которая еще существует, но которой не станет уже сегодня вечером. Ибо сегодня вечером все мы, По, Бирс и отец Гамлета, сгорим вместе. Они свалят нас в одну большую кучу и подожгут как костер, как когда-то ежегодно сжигали чучело Гая Фокса, зачинщика порохового заговора, Керосин, факелы, крики толпы и все такое Прочее!

О, сколько будет плача и стенаний! Мир будет очищен от нас, но, уходя, мы скажем ему, каков он есть теперь, свободный от суеверных страхов и сумеречной памяти о далеких темных веках, лишенный воображения, трепетного ожидания чего-то и щемящих предчувствий в Канун всех святых, мир, из которого ушло столь многое, чтобы никогда уже не вернуться, мир, в котором столько растоптано, разбито вдребезги и сожжено теми, кто летает на ракетах, и теми, кто обслуживает Крематорий, кто уничтожает, стирает память и заменяет все легко открывающимися и так же легко закрывающимися дверями и огнями, которые то вспыхивают, то гаснут, не пугая никого. Если бы вы были в силах вспомнить, как мы жили когда-то, что значил для нас Праздник всех святых, кем был для нас По и как мы любили таинственность и черную меланхолию! Еще глоток амонтильядо, друзья, прежде чем нас сожгут. Все это еще существует, однако лишь в мозгу одного-единственного человека. Сегодня вечером погибнет целый мир. Еще глоток вина, прошу вас!»

— Вот мы и приехали, — сказал Макклюр.

Крематорий сверкал огнями. Тихо ифала музыка. Макклюр, выйдя из машины, обошел ее и открыл дверцу перед Лэнтри. Тело того казалось безжизненным. Речь Макклюра, его убийственная логика лишали Лэнтри всех сил сопротивления. Теперь он представлял собой не более чем восковую куклу с тусклыми глазами. Этот мир будущего! Как в нем любят рассуждать, как трезво и логично расправляются с его жизнью. Они ни за что не поверят в него. От их недоверия он окоченел и не в силах двинуть ни рукой ни ногой. Он способен лишь бормотать что-то невразумительное и беспомощно хлопать глазами.

Макклюр и двое сопровождающих помогли ему выбраться из машины. Они уложили его в золотой ящик и покатили на каталке в манящий теплом и светом Крематорий.

— Я — Эдгар Аллан По, я — Амброуз Бирс, я — Праздник всех святых, я — гроб, я — саван, я — Обезьянья лапа, я — Призрак, Вампир…

— Да, да, — тихо сказал Макклюр, склоняясь над ним — Я знаю, знаю.

Каталка скользила по коридорам, стены сдвигались. Играла музыка. Ты мертв. Да, логически ты мертв.

— Я — Эшер, я — Мальстрем, я — Рукопись, найденная в бутылке, я — Колодец, я — Маятник, я — Сердце-обличитель, я — Ворон, птица с кличкой «Никогда»…

— Да, — сказал Макклюр, шагавший рядом. — Я знаю!

— Я в подземелье! — выкрикнул Лэнтри.

— Да, в подземелье, — сказал человек, склоняясь над ним.

— Меня приковывают к стене, и здесь нет бочонка амонтильядо! — слабо запротестовал Лэнтри и закрыл глаза.

— Да, — подтвердил кто-то.

Движение; Открылась дверца печи.

— Они замуровывают нишу, они оставляют меня здесь!

И шепот:

— Да, я знаю.

Золотой ящик скользнул в щель.

— Меня замуровали? Отличная шутка! А теперь пойдемте… назад… — И вдруг отчаянный вопль, затем недоуменный хохоток.

— Мы знаем, мы понимаем…

Щелкнул еще один замок. Последний. Золотой ящик исчез в пламени.

— Ради всего святого, Монтрезор! Ради всего святого!

Маятник

— Я считаю, — пронзительно прокричал Эрджас, — что ничего удивительнее мы не видели ни на одном из миров, которые посетили!

Трепетали широкие, мерцающие зеленым крылышки, блестящие птичьи глаза сверкали от возбуждения. Спутники Эрджаса согласно закивали головами, золотисто-зеленый мех на стройных шеях слегка взъерошится. Они расположились на том, что когда-то было движущейся пешеходной лентой, а теперь превратилось в искореженную полосу полуистлевшей резины, — вокруг раскинулись развалины огромного города.

— Да, — продолжал Эрджас, — непостижимо, фантастично! Этого просто не может быть! — Он без всякой надобности показал на заинтересовавший их предмет, лежавший на каменной площади неподалеку. — Вы поглядите! Обычный громадный полый маятник, на высоком каркасе! А механика, зубчатые передачи, когда-то приводившие его в движение… Я специально слетал, чтобы рассмотреть механизм, но он безнадежно проржавел.

— А конец маятника!.. — с благоговением проговорило другое птицеобразное существо. — Пустое прозрачное помещение — и ужасное существо, которое взирает на нас оттуда…

Прислонившись к внутренней оболочке капсулы, полусидел одинокий, побелевший от времени человеческий скелет. Казалось, он смотрит на унылый, разрушенный город, словно удивляется тому, что здания превратились в прах, а металлические конструкций, похожие на остывших огромных пауков; изготовившихся к прыжку, Давно погнулись и проржавели.

— Любого проберет дрожь — стоит только обратить внимание, как мерзкое существо ухмыляется! Словно…

— Его усмешка ничего не значит! — раздраженно вмешался Эрджас. — Перед нами всего лишь останки млекопитающего; ему подобные, несомненно, когда-то населяли этот мир. — Он нервно перенес свой вес с одной длинной и тонкой ноги на другую, не сводя взгляда с черепа. — Однако создается впечатление, что он торжествует! И почему больше нигде не видно его сородичей? Почему он остался один… и почему заключен в этот фантастический маятник?