недостаток, – говорю я с легкой улыбкой, подтверждая его слова. – Мне быстро становится скучно.
Теперь, когда мы находимся в относительном уединении, этот человек не беспокоится о скромности. Он кладет абрикос в рот, его взгляд скользит по моим губам.
– Надеюсь, не слишком быстро.
Я бросаю взгляд на слуг, изображая неудовольствие так, чтобы мой визави заметил.
– Ламонт, принесите еду и оставьте нас, – говорит герцог. – Думаю, сегодня вечером мы можем сами налить себе вина.
Слуги приносят несколько серебряных подносов с едой, ставят их на стол и исчезают из зала трофеев. Герцог не упоминает о трофеях, но явно хочет, чтобы я их оценил – иначе мы бы не ужинали в их окружении. Двое черных не последовали за слугами. Пожалуй, сцапать датапад не удастся. Телохранители остаются у дальней двери. Пока эти два монстра тут, я не смогу напасть на герцога. Они оторвут мне руки и забьют меня ими же, как сверчка. Я многозначительно смотрю на черных.
– Представь, что это статуи, – говорит герцог. – Башка у них точно каменная.
– Я не привык к свидетелям, – признаюсь я.
– Однако ты оставил их немало, когда похищал детей. Я думал, что ты, уходя, взорвешь челнок, по моему совету.
– Если тебе требовалось убийство, послал бы Горго.
– Мы такие брезгливые?
– Я предпочитаю считать это методичностью. – Снова смотрю на охранников. – Разве мы не можем побыть наедине? У меня такое ощущение, будто они намерены меня съесть.
– Увы. Они здесь, чтобы защищать меня. Я никогда никуда без них не хожу. Недостаток моего физического дизайна – слабые кости. – Грациозный розовый вздыхает, словно на его плечах лежит величайшая ноша. – Об этом никогда не говорят, но опасность власти – в приходящих с нею людях. Слугах, телохранителях, помощниках. Так много глаз и ушей – и так мало мыслей в рептильных мозгах. Все эти годы мне было любопытно: а если бы золотые узнали, что творится в голове у низших цветов? Не думаю, впрочем, что господа имели какие-то подозрения на этот счет, иначе они истребили бы большинство из нас. А теперь я сижу там, где сидели они, – и знаю, что думают мои люди. Это преимущество.
– И что же они думают? – интересуюсь я, потягивая вино в попытке успокоиться. Мое сердце лихорадочно бьется – с того самого момента, как я увидел руку черного в муравьиной колонии. Вытираю влажные ладони о брючины.
– О, разные скучные вещи. Что они могут проломить мне череп бутылкой вина, или перерезать мне горло, когда я сплю, или выбросить меня из окна. Маленькие фантазии об убийстве – вот что позволяет слугам сохранять здравый рассудок. Они говорят себе, что позволяют мне властвовать. И что если я стану слишком ужасен, то они прикончат меня и, возможно, станут властвовать сами. Но, конечно же, этого никогда не случится. Они откладывают месть, потому что в глубине души боятся не только меня, но и собственных фантазий, как и все люди. Куда легче лелеять эти фантазии и держать их где-то внутри, где они находятся под контролем. Возможно.
Он кладет мне на тарелку порцию сильно зажаренного осьминога в темном уксусном соусе. Меня и без того мутит, так что этот сладковатый запах едва не доводит меня до рвоты.
– Думаешь, я тебя боюсь? – спрашиваю я.
– Разве не в этом самая суть желания? Никто не захочет трахать того, кого не боится, – ведь в этом не будет никакого самоутверждения, никакого обретения власти.
– Интересное мнение.
– Именно поэтому были созданы розы. Первые розовые были намного красивее, чем мы сейчас, но пусты внутри. Никакого содержания за блестящей оболочкой. Они были игрушками. Стоило воспользоваться такой игрушкой, и похоть исчезала. И потому золотые превратили нас в непостижимые загадки, способные удерживать их внимание, – в мастеров искусства, секса, музыки и эмоций. Загадки, которые никогда нельзя постичь до конца, а непонимание – основа страха.
– То есть это было «да».
– Это было «да». Ты боишься.
Я наполняю его опустевший бокал. Моя рука лишь слегка дрожит. Герцог замечает эту дрожь, но приписывает ее желанию, а не золадоновой ломке и страху, от которого съеживается мошонка.
– И все же любопытно, Эфраим, почему ты вернулся так скоро? У тебя столько денег, что хватит на всю жизнь.
– Разве такие люди, как мы с тобой, могут сказать, что у них всего довольно? – говорю я.
Он улыбается:
– Ты ненасытен. Мне это нравится. Лучшее в этом новом мире… – он указывает широким жестом на трофеи, – в нем всегда найдется, что еще взять. Но ты не ответил на мой вопрос. – Его глаза становятся холодными, и он не обращает внимания на налитое мною вино. – Ну давай же. Ответь.
– Мне нужно больше, – уступаю я, молясь, чтобы он не разгадал эту никчемную брехню. – Больше, чем контракты. Больше, чем пополнение банковского счета. Это не дает удовлетворения. Я хочу от этой жизни большего, чем просто деньги.
– И чем же, по-твоему, мы здесь занимаемся?
– После этого похищения мне ясно, что на кону не только прибыль. Вы идете к власти.
– Да. Да! Это хорошая причина вернуться.
– Ну и еще навестить детишек, – говорю я со смехом. Смех чересчур громкий.
Герцог улыбается, а сам внимательно следит за мной. Эта реплика пробудила в нем подозрительность. Черт возьми, Эф, придерживайся сценария! Я скашиваю глаза на муравьиную колонию.
– Как ты представляешь себе мою роль здесь? – Я пытаюсь увести разговор в сторону.
Герцог отпивает вино и проводит пальцем по краю бокала.
– Ну конечно же, ты будешь работать под моим началом. Остальное будет зависеть от твоего воображения.
Я смотрю в окно на внутренний дворик. Стекло затонировано, но я различаю смутный силуэт личной яхты герцога. Ключи висят на золотой цепочке у него на шее. Вот он, выход.
– И профессионализма? – добавляю я.
Герцог улыбается:
– Как ты, без сомнения, заметил, эпоха фрилансеров и бродяг подходит к концу. Что это была за эпоха! Столько произведений искусства, столько сокровищ созрели для сбора! Она породила тебя. Меня. Но теперь львиная доля богатств сосредоточена в руках небольшой группы лиц. Нам следует обратить свой взор вовне, пока мы не пожрали самих себя. Найти новые методы кражи. Вот к чему ты мог бы присоединиться. – Теперь уже он наливает мне вина. – Мне потребуется творец, который сумеет создать новые, нешаблонные источники дохода. И я думаю, что этим человеком мог бы стать ты.
Я понимаю, что это может продолжаться несколько часов. Для такого человека, как герцог, подобные хороводы составляют неотъемлемую и едва ли не бо́льшую часть удовольствия. Но так черных