За Лал-Сингом следовал целый ряд правителей, продолжавших дело основателя царства, и страна процветала. Но им на смену пришли другие цари, цари, не заботившиеся о благе народа, забывшие, каких огромных трудов стоило их предку создать государство. Вместо того чтобы вырубать леса, строить плотины, они воздвигали себе роскошные дворцы, изукрашенные золотом и драгоценными камнями. Народ, достигший высокой степени благосостояния, тоже забыл, как трудились и работали его предки, и понастроил богатых жилищ. А в то время, как один за другим вырастали дворцы, а базары были завалены шелками и драгоценностями, к городу со всех сторон грозно надвигались леса, каналы заболачивались, и воздух становился опять нездоровым. Проходили годы, болота и джунгли подступили к стенам города, и злокачественная лихорадка стала уносить тысячи жертв, не щадя ни грудных младенцев, ни глубоких старцев. И вдруг заметили, что вода в волшебном озере Джайя-Талао прибывает. Скоро она проникла в залу совета и затопила часть мраморной колонны. День ото дня вода все прибывала, и жители, видя, что пророчество сбывается, в ужасе разбегались. Настал наконец роковой день, когда почти вся колонна скрылась под водой и виднелась лишь одна верхушка. В то время последний царь, легкомысленный и расточительный Гунаб-Синг, Лев Роз, умирал от лихорадки. По обычаю, его отнесли в замок Красного Льва, наполовину залитый водой, где он и скончался. Останки его торжественно сожгли на верхней террасе; не успело еще потухнуть пламя погребального костра, как родственники подняли спор о том, кому быть царем. Вдруг, откуда ни возьмись, появился брамин – раньше его никто никогда не видел – и громовым голосом воскликнул: «Пророчество Лал-Синга сбылось – вода озера затопила колонну. Настал конец царству Амба!» Объятые ужасом и изумлением присутствующие окаменели. «Жалкие, ничтожные люди, – продолжал брамин, – вы спорите о том, что вам более не принадлежит. Это озеро, завоеванное ценой стольких жертв, было лишь символом неустанной борьбы, которую вам следовало вести с природой. Ваше благополучие, созданное трудом, только трудом и могло быть поддержано, вы его потеряли из-за собственной лени и нерадения… Уходите отсюда! Пусть эти отвоеванные у природы места будут возвращены ей и навсегда избавятся от таких негодных людей, как вы». И, схватив урну с прахом Гулаб-Синга, брамин кинул ее в озеро, восклицая: «Проклятие, проклятие!» Пораженный ужасом народ разбежался кто куда, и никто не осмелился вернуться в город. С той поры, гласит предание, человеческая нога не коснулась земли Амба. Но так как дело наше правое, – сказал в заключение Мали, – и сам вечный Шива покровительствует нам, войдем безбоязненно в святой город и поищем себе ночлега.
Беглецы наши смело зашагали в город по выложенной мраморными плитами дороге. Андре шел у самого края и любовался на залитые водой дворцы, как вдруг он испуганно вскрикнул и отпрянул назад. В тот же миг из воды высунулась огромная пасть с острыми зубами, а за ней – длинное, зеленоватое, покрытое чешуей, отвратительное тело громадного аллигатора. Но Миана не зевал – что было сил он хватил чудовище по голове палкой, и тот моментально исчез под водой.
– Экий нахал! – воскликнул Миана. – Бросаться на людей в воде – куда ни шло, но здесь, на суше, – извини, не дадимся. Здесь мы господа.
Крик Андре и восклицание Миана вывели из оцепенения всех дремавших в озере чудовищ. Теперь на них со всех сторон глядели свирепые морды. Казалось, гений-охранитель покинутого города выслал своих драконов, чтобы уничтожить дерзких, осмелившихся забраться в его заповедные края. Сначала Андре и Миана, шутя и смеясь, отбивались палками от крокодилов, но скоро их столько выползло из воды, что хладнокровный и всегда невозмутимый Мали вынужден был принять участие в битве. Положение становилось все более и более опасным. Оставалось пройти еще сотню-другую шагов, а уже приходилось пускать палки не только для забавы. Вид лакомой добычи делал крокодилов все смелее; некоторые из них вылезли из воды и чуть не по пятам следовали за беглецами. Последним приходилось обороняться теперь на все стороны: один неверный шаг мог им стоить жизни.
– Не робейте, детки, – кричал им Мали, – гады эти трусливы! Главное смотрите, как бы не оступиться и не упасть.
К счастью, крокодилы не рискнули на них напасть, и наши путники благополучно добрались до берега. Вдруг Андре заметил, что потерял свой тумриль, – тумриль, который ему был так нужен. Оглянувшись назад, он увидел, что тумриль лежит на дороге, шагах в двадцати. Вернуться за ним не могло быть и речи, и Андре не знал, как ему быть.
– Стойте, я придумал! – вскричал Миана, снял с плеча обезьяну и, указав ей рукой на тумриль, проговорил:
– Ну-ка сходи, Гануман, принеси мне его.
Гануман косился на крокодилов и медлил исполнить приказание своего господина. Тот настаивал, и послушное животное, набравшись храбрости, спрыгнуло на землю и побежало к дороге. Крокодилы приготовились его встретить. Ловким прыжком обезьяна, как мяч, пролетела над широко раскрытыми пастями чудовищ и мигом очутилась на другой стороне. Неуклюжие на суше крокодилы стали медленно, толкая друг друга, поворачиваться, а обезьяна тем временем быстро схватила тумриль, снова одним прыжком перескочила через них и была такова.
Путники отошли от озера и стали подниматься в гору по древней, вымощенной плитами дороге, поросшей высокой, густой травой. Скоро они очутились у главных ворот в Амбу, наполовину скрытых сильно разросшимися деревьями. Ворота были настежь открыты, через них можно было видеть караульню с каменными скамьями и медными решетками. Казалось, жизнь и движение вчера еще царили здесь, так все хорошо сохранилось.
Призвав на помощь всемогущего Шиву, старый заклинатель смело переступил порог проклятого города. За ним робко последовали Андре с Миана – у них на душе вдруг стало как-то жутко и неприятно.
По другую сторону ворот густой чащей росли высокие, могучие деревья; их огромные корни выступали из развалин стоявших тут когда-то зданий. Пройдя несколько шагов, путники снова очутились на открытом месте, и перед ними, как на ладони, раскинулась великолепная панорама долины Амбы.
Представьте себе огромную воронку, скаты которой поросли темным угрюмым лесом; посреди – зеленый конусообразный холм, а на нем мраморный дворец волшебной красоты, перед которым бледнеют все чудеса архитектуры Севильи и Гренады; вокруг холма – покинутый молчаливый город сплошь из домов-дворцов, красивые фасады которых отражаются в темных водах озера. Высокая стена с вырисовывающимися на синем небе зубцами опоясывала долину и, казалось, отграничивала ее от всего остального мира.