В середине февраля Маркс настолько теряет почву под ногами, что считает книгу больше не готовой к публикации. Он пишет Энгельсу, что нашел сведения о новых разработках в области агрохимии в Германии и Франции, и их надо принять во внимание; кроме того, появилась новая информация о налогах на наследство, применяемых к арендованной земле, по сравнению с тем, что он изучал раньше; наконец, новая информация о Японии, которую он обязан изучить по путеводителям. Маркс пишет, что не может отправить рукопись Мейснеру, пока досконально не изучит все эти материалы {110}.
По рекомендации немецкого доктора Маркс начинает курс лечения мышьяком, принимая микроскопические дозы яда три раза в день. Женни рассказывала в письме подруге, что Маркс очень плохо и мало спит, а если спит — то бредит и во сне говорит «о разных главах, которые так и кружатся в его мозгу». {111}
Женни и Энгельс на протяжении многих лет наблюдали подобные физические кризисы Карла, и наиболее серьезные всегда совпадали со сроками сдачи работы. Однако в первые месяцы 1866 года его физическое состояние внушало самое большое опасение, с чем они когда-либо сталкивались. Обычно Энгельс всегда подталкивал и поощрял своего друга к работе, но теперь он пишет, что Марксу нужно остановиться и заняться собственным здоровьем, даже если это отодвинет завершение «Капитала» на несколько месяцев {112}. Он настаивает, чтобы Маркс отправился на лечение к морю.
«Окажи мне и своей семье любезность, займись собой! Что станет со всем нашим движением, если с тобой что-то случится? А если ты будешь продолжать в том же духе — случится непременно!» {113}
Маркс согласился поехать на побережье в марте. Однако перед отъездом ему пришлось собрать все силы в кулак и провести у себя дома «военный совет» {114}. Французская секция Интернационала взбунтовалась и была близка к тому, чтобы поднять мятеж «против отсутствующего тирана» — Маркса {115}.
31. Лондон, 1866
Но женщины, Боже милостивый, женщины! Что за печальная у них судьба!
Мадам де Сталь {1}
Пренебрежение Маркса к деятельности Интернационала за время его болезни, а также попытки скрыться от коллег, чтобы завершить работу над книгой, дали его оппонентам в руки мощное оружие. И снова основные проблемы создавал Мадзини, на этот раз — под предлогом стремления минимизировать «германское» влияние в заявленной «международной» организации. Однако теперь у Маркса были верные соратники, готовые выступить на его защиту. Пятеро из них приехали в Мейтланд-Парк в начале марта. Трое были старинными друзьями семьи, двое — молодыми приезжими из Франции, ни один из них по-английски не говорил {2}.
После своих первых визитов в прошлом году Шарль Лонге и Поль Лафарг вновь приехали в Лондон, и на этот раз были приняты Марксом, как близкие друзья. Оба они укрепили свои революционные полномочия на родине — в условиях нарастающих беспорядков при правлении Наполеона.
Изменения, обрушившиеся на Францию при Наполеоне III были наиболее очевидны в Париже, где Наполеон и Жорж-Эжен Осман приступили к массовой перестройке города по новому проекту. С улиц исчезли маленькие лавчонки и магазинчики, уступив место большим универсальным магазинам — «Printemps», «Samaritaine» и «Bon Marche2»; узкие извилистые улицы рабочих районов были уничтожены — на их месте были разбиты широкие бульвары, вдоль которых стояли дома богачей, правительственные здания и храмы искусства.
Бедняков переселили, чтобы освободить место под строительство железных дорог и станций. План застройки был разработан так, чтобы позволить Наполеону сохранить узнаваемый архитектурный облик города — но одновременно и лишить мятежных парижан возможности эффективно использовать столь любимые ими баррикады. Широкие бульвары Османа давали преимущество правительственным силам в любом восстании — против рабочих могла встать настоящая стена военных, вооруженных смертоносной сталью. Даже их пушки могли бить теперь на прострел, вдоль бульваров, в самую толпу.
Тем не менее, как и любое преобразование, это тоже вызвало реакцию в обществе. Перестройка Парижа заставила взлететь цены за аренду до заоблачных высот, и теперь они были недоступны для большинства работающих мужчин и женщин, которые и так уже с трудом справлялись с ростом цен на продукты. И хотя новые транспортные системы дали им возможность селиться подальше от дорогого центра города, цены на проезд все равно были слишком высоки {3}. Недовольство распространялось в массах все шире, в 60-х годах причины возмущаться появились и у студентов; они начали агитацию против правительства. Лафарг и Лонге были среди них.
В октябре 1865 года в бельгийском Льеже состоялся Международный студенческий конгресс, на котором обсуждалась образовательная реформа. Лафарг и группа французских студентов решили использовать это мероприятие для проведения акции протеста против французского правительства {4}. Их прибытие напоминало приезд бродячего цирка в маленькую деревушку: они промаршировали через центр города, выкрикивая лозунги против Наполеона. Облик у них тоже был богемный — бороды, широкополые шляпы, заплечные мешки. Вместо французского флага Лафарг и его товарищи несли черное креповое знамя — символ того, как нация оплакивает свободы, растоптанные императором {5}.
Лафарг был еще слишком незрел и порывист; он был не в состоянии удержаться от широких и вызывающих жестов, когда у него появлялась такая возможность. Иногда казалось, что он действует бездумно, вообще не обращая внимания на возможные последствия своих действий. Он пытался сплотить французских студентов, осторожно наблюдающих за происходящим со стороны, задавая патетический вопрос: «Не лучше ли двигаться в том или ином направлении, чем оставаться безучастным наблюдателем?» — и убедил некоторых заменить патриотические трехцветные ленточки на лацканах сюртуков — на революционные красные. Ободренный этим успехом, он следующим поднялся на трибуну и объявил войну, но не Наполеону, а богу — заявив, что наука доказала его бесполезность, что бог на самом деле — дьявол, а любое имущество — это воровство {7}.
Привлекательный молодой человек с густыми каштановыми волосами, длинными усами и экзотическими миндалевидными глазами за один день — 27 и 28 октября — прошел путь от неизвестного студента до самого безрассудного радикала. Он внезапно оказался под наблюдением французского правительства. Став значительнее (по крайней мере, в своих собственных глазах), он встретил своего кумира Бланки, который также приехал в Льеж. Задолго до рождения Лафарга Бланки уже имел репутацию опасного и пламенного революционера. Теперь же Лафарг обнаружил перед собой маленького человечка 60 лет, с белоснежными волосами и бородой, с глубоко запавшими глазками; его руки, словно маленькие птички, вечно находились в движении, говорил он ласково и доброжелательно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});