— Не ты ли поведешь на резню?
— Ты знаешь, я против убийств. К тому же без головы... что смогут... выбитые зубы и вырванные когти?
Слымак прошипел очень тихо:
— Без головы?
Страшно полыхнуло, ослепив Томаса, голубое пламя. Олега отшвырнуло к стене, его охватил трепещущий странно шелестящий, как крылья бабочки, огонь. Томас с поднятым мечом ринулся на злого колдуна, с размаха ударился о невидимую стену, в страхе ощутил себя отгороженным от схватки словно бы чистейшим стеклом.
Калика оттолкнулся от стены, слепящий белый свет охватил Слымака. Маг встал из кресла, оказавшись выше Олега, вскинул над головой длинные сухие руки. Огонь его не касался, как и Олега, облегал как одежда, но Олег стискивал зубы, на лбу вздулись толстые синие вены, на шее напряглись жилы, будто калика держал на плечах горный хребет.
Голубой огонь вокруг Олега вспыхнул ярче. Слымак шагнул к противнику, словно продавливался сквозь массу невидимого клея. Голубое и белое пламя соприкоснулось, лицо Слымака напряглось, как и лицо калики, оба дышали тяжело.
Томас все еще до боли в пальцах стискивал рукоять меча. Дважды попробовал проломиться сквозь невидимую стену, рубил, но тяжелый двуручный меч отшвыривало, едва не выворачивая руки. Слымак сделал еще шаг, страшно зашипело, посыпались белые искры. Оба противника, маг и волхв, сцепили зубы и сжали кулаки, по страшным лицам бежали мутные струйки пота.
Слымак набрал в грудь воздуха, напрягся. Томас в страхе ощутил, что настал решающий миг схватки. Голубой огонь вспыхнул ярче, принялся поглощать белое, чистое пламя. Олег скалил зубы в агонии, запрокинул голову, бессильно сползал по стене.
Томас, не помня себя от ярости, заорал боевой клич англов, обрушил изо всех сил страшный двуручный меч. Сверкающее лезвие, что рассекало всадника до седла, наткнулось на преграду, почти остановилось, затем, проломив невидимую стену, достало чужого мага концом лезвия между лопаток!
Раздался треск, голубое пламя разом исчезло. Потемнело, ибо белый огонь вокруг Олега едва тлел. Слымак медленно повернулся к Томасу, меч вывалился из жуткой раны, с лязгом упал на пол. Из широкой раны хлынула кровь. На лице Слымака появилась гримаса боли, смешанная с изумлением.
Олег с трудом поднялся, упираясь в стену. Грудь вздымалась часто, в горле хрипело. Глаза калики застилало болью. Слымак пошатнулся посреди комнаты, упал на колени. Из пересохших губ сорвалось слабое:
— Как ты мог...
— Без угрызений совести, — отрезал Томас люто.
— Благородный рыцарь... в спину...
— Мне все равно, что обо мне подумает кабан!
Он подхватил пошатывающегося Олега:
— Сэр калика, цел?
Из губ Олега бежали струйки крови, тут же застывали. Он покосился на умирающего мага, тот все еще удерживался на коленях в луже своей крови, сказал с укором:
— Мог бы раньше... Ты мой единственный шанс!
Слымак желтел как покойник, лужа крови ширилась. Олег спросил:
— Передать кому-нибудь... твою волю? Последние слова?
Губы верховного мага шевельнулись, шепнул едва слышно:
— Вернись... Возглавь Совет Тайных Магов... свое детище...
Томас в страхе отпрыгнул от Олега, пощупал рукоять меча. Олег покачал головой:
— Пока не придумана власть над властью... я ее вечный противник.
Слымак рухнул вниз лицом, расплескав по полу кровь. Томаса затошнило от страшной раны: разрубленные кости, кровь булькает, а этот еще пытается жить...
— От таких ран умирают даже маги, — сказал Олег негромко. — Пойдем отсюда.
Словно повинуясь его жесту, а может и в самом деле повинуясь, противоположная стена треснула, раздвинулась. В маленькой комнатке, заваленной толстыми книгами, рулонами карт и чертежей, сидела за столом,
положив голову на руки, маленькая женщина. Она испуганно вскинулась, Томас сразу узнал удивленно вскинутые брови, невинные глаза, нежные черты лица. Женщина, которая отобрала Святой Грааль!
Он инстинктивно прижал чашу к груди. Калика сказал мрачно:
— Сэр Томас, позволь представить тебе... самого опасного моего противника! Гульчачак или Гульча... Имя не настоящее, но враг она настоящий!
Женщина медленно поднялась. Расширенные глаза неверяще обшаривали его неподвижное лицо:
— Ты... ты убил их?
— Защищаясь, — ответил Олег коротко.
Она бросила мимолетный взгляд на Томаса. Тот подтянулся, отряхнул грязь с локтей и гордо выпрямился. Спросила Олега, все еще не отрывая от осунувшегося лица неверящего взгляда:
— Убил всех?
— Защищаясь, — повторил Олег.
Она прижала к груди маленькие кулачки, тонко вскрикнула:
— Но как ты... Он в самом деле был сильнее! Мы просчитали сотни раз! Ошибиться не могли!
Олег медленно двинул плечами:
— Кто сказал, что ошиблись? Но у меня был крохотный шанс. Я им воспользовался.
Он обнял ее за плечи, повел к выходу: тот открылся внезапно, в конце тоннеля заблистал далекий солнечный свет. В голове Томаса смешались маги,
богородица, бог-зверь, падающие стены и прекрасная женщина, которая, оказывается, самый опасный человек на белом свете. Он неуверенно потащился следом, прижимая к груди чашу, цепляясь за низкий свод рукоятью меча.
Солнечный свет больно ударил по глазам. Томас жмурился, жадно вдыхал прохладный воздух. Холодные воды могучей реки катились совсем близко. За спиной высились кручи, где зияют черные норы: от шмелиных, ласточкиных, до гигантских — в одной из таких пещер сейчас дремлет их смок, пересчитывает во сне мешки с сочным мясом.
Женщина медленно повернулась к калике, ее лицо было покорно. Олег смотрел ей в глаза, она подняла руки — нежные, обнаженные, — однако он перехватил, отвел от своей шеи и внимательно осмотрел ладони. Неуловимым движением сорвал ноготь, тот упал на землю — окровавленный, блистающий, как бритва, с острым краем. Странная женщина даже не поморщилась, смотрела в зеленые глаза калики. Все ногти, как с ужасом заметил Томас, остались на ее тонких красивых пальцах. На этой грешной земле оружием стали не только мечи — в фальшивом ногте можно спрятать столько яду, что легион героев уйдет ко Всевышнему! Или в ад.
Олег медленно положил ее ладони себе на шею. Их взгляды не размыкались.
— Еще трюки? — спросил он тихо.
— Нет, — выдохнула она. — Ты опять победил, проклятый...
— Почему так зло?
— Знаешь, негодяй, никому так страстно не желаю гибели, даже самой страшной, только бы освободиться от нелепой любви, что тащится за мной через века!
В глазах Олега была глубокая симпатия. Он прижал ее к груди, нежно гладил огромной ладонью по затылку, как обиженного ребенка.
— Будут останавливать еще?