На полотне «Empire» хорошо виден скульптурный бюст графа А.П. Строгонова, стоящий в углу у окна. За ним виднеется тосненская пойма и голубые леса за рекой, перекликающиеся с благородной синевой китайских ваз, которые были перенесены воображением живописца из Картинной галереи. Едва ли Рубцов знал о сравнении А.Н. Оленина марьинских лесов с Blue mountains в Австралии. И все же его произведение конгениально, по словам президента Академии художеств.
Между портретами графа Павла Александровича и графини Софьи Владимировны располагаются тонкие фигуры девушек, находящихся в состоянии летней полудремы. Они в псевдоантичных одеяниях, без которых не состоялся бы российский «empire». Кто перед нами? Молодые графини Строгоновы? Анна Оленина и Ольга Строгонова? Или княжны Голицыны? Скорее всего — обобщенные образы усадебных барышень уходящей эпохи. Марьинская реальность, дом над Тосной, позволили живописцу создать обобщенный образ, уловить настроение грусти (lennui), которая охватывает посетителя усадьбы всегда, ибо она никогда не имеет абсолютного порядка, постоянно несовершенна, что списывается, впрочем, на безжалостное время.
Л. Рубцов. «Empire»
Неразрывная связь дома, людей и природы обеспечила успех полотну A.A. Рубцова. В его картине публика почувствовала уходящее очарование русской усадьбы, грядущее исчезновение которой ощущалось уже за два года до начала Первой мировой войны. В ноябре того же 1912 года Рубцов получил звание художника по живописи и стипендию для четырехлетней зарубежной практики в нескольких странах по своему выбору. Он прожил тридцать пять лет, до конца своих дней, в Тунисе, где после начала Первой мировой войны оказался отрезанным от России. «Певец марьинских гостиных» прибыл на африканский берег 1 апреля 1914 года. По иронии судьбы, в те же дни интерьеры дома на Тосне прощались со своими владельцами.
Личные комнаты 3-го этажа дома в Марьино
Столетний юбилей усадьбы едва ли отмечали. Хозяин — князь Павел Павлович — тяжело болел. Он скончался в апреле 1914 года. После панихиды в петербургской квартире тело с Николаевского вокзала отправили в Марьино. Крестьяне несли гроб на руках со станции Ушаки до усадебной церкви Святой Троицы, где и состоялось погребение в фамильной усыпальнице, рядом с могилами деда и бабки: князя Василия Сергеевича и княгини Аглаиды Павловны Голицыных. По отзывам очевидцев, на траурной церемонии присутствовало большое число важных персон из Петербурга и Новгорода, а среди прочих венков выделялся венок из живых цветов от вдовствующей императрицы Марии Федоровны, супруги Александра III.[300] Княгиня Александра Николаевна, обремененная многочисленными детьми (лишь старшая Аглаида была независимой), в 1915 году, вероятно, в сентябре, приехала на жительство в Царское Село.
Глава 7
Судьба князей Голицыных и жизнь марьинского дома в XX веке
Осенью 1918 года волостной комитет бедноты принял постановление о размещении в доме почтового отделения, чайной и синематографа.[301] Управляющий имением Ю.П. Спуре обратился за защитой к новым властям, и 19 июля 1919 года в Марьино приехал еще один Матвеевский — живописец, выпускник Академии художеств Сергей Константинович, в тот момент агент-специалист Новгородского губернского подотдела по охране памятников искусства и старины. Он выдал удостоверение о признании усадьбы «монументальным памятником художественного значения» и составил опись имущества, которое было доверено оберегать М.Ф. Хомутову (1881–?) «как учителю местной Марьинской школы известному ГубОНО (Губернский отдел народного образования. — С.К.) с лучшей стороны и вполне заслуживающему доверия, проявившего полную добросовестность и зарекомендовавшего себя особою тщательностью и аккуратностью в исполнении возложенных на него обязанностей».[302] Именно Хомутов, обладая большим авторитетом среди жителей окрестных деревень, в ближайшее десятилетие станет самым главным человеком в Марьино, вообразив себя в определенный момент полновластным правителем усадьбы.
В октябре 1922 года марьинский дом «в целях охраны, научного обследования и музейного устройства» перешел в ведение Петроградского отделения Главнауки и подчиненного ему Государственного музейного фонда (ГМФ). В апреле 1923 года волисполком принял «Обязательное постановление»: «В целях водворения в парке музея быта для всех граждан воспрещается: 1) конный проезд, как верхом, так и в экипажах всякого рода; 2) пастьба скота; 3) рубка, пилка, ломка и порча деревьев, кустов и других насаждений; 4) разрушение и порча мостов, изгородей и всяких других сооружений; 6) учинение всякого рода на стенах парковых зданий надписей; 7) самовольное пользование огородом и покосами в парке; 8) гуляние в парке после 1 часа ночи в будние и после 3 часов в праздники».[303] Штраф за нарушения в 50 рублей золотом. Определили границы участка, в котором парк занимал 12,55 десятины; пашня и огород — 4; дороги — 0,93; аллеи — 0,24; постройки — 0,32; пруд — 0,63; кладбище и церковь — 0,33. Тот же документ дает представление о породах деревьев, произрастающих в парке и об их возрасте: «5/10 береза 15–30 л.; 2/10 лиственница и пихта 20–60 л.; 3/10 липы 10–50 л.».[304] Таким образом, в середине XIX века деревья обновились, хотя в нем, возможно, поддерживалась прежняя структура пород. По крайней мере, липы сажались С.П. Лукиным. Часто наведывавшаяся в Марьино архитектор ГМФ О.М. Равицкая стала внештатным архитектором-хранителем усадьбы.
Марьинская библиотека. Помимо книг видны глобус и сферы — свидетельства занятий Строгоновыми астрономией
После того как особо ценные книги, в основном, с экслибрисами и дарственными надписями, а также бронзовые медали были переданы в городской дворец, 30 июля 1923 года в Андрианово появилось объявление для местных жителей, оно гласило: «Историко-бытовой музей в усадьбе „Марьино“ (быв. кн. Голицыных) открыт для обозрения по воскресным дням с 12 до 5-ти часов дня. Вход бесплатный». Одновременно в бывших «комнатах для приезжающих» был организован дом отдыха научных работников Ленинграда, не взимавший денег за свои услуги. Сохранившаяся мебель позволила оборудовать 27 комнат, способных принять 44 человека. Среди «приезжавших» в усадьбу в тот момент следует назвать имена историков искусства С.Р. Эрнста, Ф.Ф. Нотгафта, В.Ф. Левинсон-Лессинга, М.Д. Философова, путешественника и коллекционера В.П. Тянь-Шанского, художницы Е. Серебряковой. Всего за 1923–1926 годы в Книге регистрации более 300 записей. В бывшей оранжерее, превращенной в театр, читались лекции по медицине, проводились концерты и спектакли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});