– Они ведь начинены смесью гексогена с тротилом и обладают огромной взрывной силой?
– Да, пробивают броню толщиной более трехсот миллиметров и железобетонные стены до полутора метров. Котел паровоза разлетится под струями их ударной волны, как консервная банка, начиненная порохом.
НЕФЕДОВ СДАЕТ ЭКЗАМЕН НА ПАРОВОЗНОГО МАШИНИСТА
Часа в два ночи на следующий день майор Вейцзеккер, вполне удовлетворенный ходом ночных занятий школы диверсантов, решает отбыть в Овражков.
– Надеюсь, вы тут и без меня… – говорит он Азарову.
– Можете быть вполне спокойны, господин майор. Вот только о чем хотел попросить вас… Для полной уверенности в Дерюгине, мне хотелось бы проверить его…
– Как, вы все еще в нем сомневаетесь?
– Я сказал для полной, а вернее, для окончательной уверенности.
– В чем же вы еще сомневаетесь?
– Действительно ли он машинист? Я ведь, как вам известно, был помощником машиниста. Мы сегодня беседовали с ним об этом, и мне показалось, что паровоз он знает не очень твердо.
– Мог и забыть кое-что. Не молод ведь, да и когда ездил в последний раз! Он просидел несколько лет в лагерях и вырвался из них только перед самой войной.
– Это само собой. Но мне все-таки хотелось бы посмотреть, как он поведет себя на паровозе. Вот если бы вы дали указание машинисту…
– Ну что ж, это можно. Я прикажу ему пустить вас к нему на паровоз. Только «делать это нужно будет как-нибудь так, чтобы Дерюгин не догадался, что мы его проверяем.
– Понимаю вас, господин майор. Я постараюсь его не настораживать… А вот и он идет сюда, легок на помине, как говорится. Послушайте-ка, Дерюгин, вы хвалились как-то, что хоть давно на паровозе не были, а сможете на полном ходу притормозить его так, что…
– Ну, это я, признаться, прихвастнул, – смущенно улыбается Дерюгин-Нефедов.
– А не разучились ли вообще? – спрашивает Вейцзеккер. – Может, попробуете?
– Хоть и давненько не держал я в руках кран машиниста, но, если позволите…
– Эй, Каленов! – кричит Вейцзеккер машинисту, высунувшемуся из окна паровозной будки. – Мы сейчас поднимемся к вам и разыграем пари. Вот господин Дерюгин уверяет, что он затормозит ваш паровоз на полном ходу не хуже, а может быть, лучше вас.
– Ну что вы, господин майор! – испуганно восклицает Нефедов. – Куда мне…
– Уж это верно, – убежденно подтверждает Каленов. – Паровоз – он как скрипка. Руку на его тормозном кране нужно каждодневно упражнять. А без этого…
– Ну, это мы еще посмотрим, – посмеиваясь, прерывает его Вейцзеккер. – Прошу вас на паровоз, господа, – делает он жест в сторону Азарова и Нефедова. – И давайте устроим маленькое соревнование.
А когда все взбираются в будку машиниста, Вейцзеккер приказывает:
– Ну-с, господин Каленов, покажите-ка нам сначала вы свое искусство.
Машинист не без самодовольства берется жилистой рукой за надраенную до блеска рукоятку регулятора впуска пара в цилиндры паровой машины. Другая его рука лежит на ручке крана машиниста. Нефедов замечает, что она пока на первом положении. Значит, тормоза полностью отпущены. Сейчас Каленов отожмет рукоятку регулятора от себя и впустит пар в золотники машины.
До того как поступать в институт инженеров железнодорожного транспорта, Нефедов работал паровозным машинистом. Немало времени провел он на локомотивах и во время студенческой практики. Доводилось иногда водить поезда и потом, когда был уже инженером. Давно, однако, не был Нефедов в будке машиниста, давно не видел арматуры паровозного котла…
Нет, не всё ещё забыто! Даже беглый взгляд на многочисленные его приборы воскрешает в памяти Нефедова всё, что он знал о паровозе и управлении его механизмами. Стрелки котлового и тормозных манометров, уровень води в водомерном стекле, цвет пламени в шуровочном отверстии топки почти исчерпывающе точно отвечают ему на все его вопросы о состоянии паровоза. Давление пара пока невелико: всего десять атмосфер. Воды в котле вполне достаточно – более половины. А вот уголь в топке, судя по коптящему пламени, явно не первосортный.
Замечает низкое давление пара в котле и тусклое пламя в топке и Азаров. Будучи человеком решительных действий, он сразу же распахивает топочные дверцы, забирает лопату из рук помощника машиниста и начинает ловко забрасывать уголь из тендера в топку.
– Да, топка у нас не в порядке, – мрачно говорит машинист Каленов. – Помощник мой весь день сегодня в расстройстве чувств.
– Чего же это? – интересуется Вейцзеккер.
– Какие-то семейные неприятности.
– Какие же, господин помощник машиниста? – резко поворачивается к нему Вейцзеккер.
– Сестренку в Германию… – только и мог произнести помощник машиниста.
– Так вы, значит, из-за этого забастовку объявили? – повышает голос Вейцзеккер.
– Я стараюсь, господин майор! – испуганно произносит помощник машиниста.
– Отдайте ему лопату, господин обер-лейтенант, а мы посмотрим, как он старается.
Паровоз уже набрал значительную скорость, и Каленов перекрыл доступ пара в машину.
– Это что, предельная скорость?
– Да, тридцать километров. Больше из этого самовара на таком угле не выжмешь.
Тормозит он хоть и без особого мастерства, но Нефедов сокрушается:
– Ну, куда мне так!
Однако, проделав те же манипуляции с регулятором и краном машиниста, он тормозит локомотив почти так же, как и Каленов.
– Напрасно скромничали, – хвалит его Вейцзеккер. – По-моему, ничуть не хуже, чем Каленов. А вы что скажете, господин обер-лейтенант?
– Согласен с вами, господин майор. Будем, однако, справедливы к господину Каленову. У него класс работы повыше. Да и не мудрено – Дерюгин давно не держал руку на кране машиниста…
Каленов улыбается, а Вейцзеккер смотрит на часы:
– Ого, уже третий час! Мне пора возвращаться в Овражков, а то, кажется, снова собирается дождь.
– Не собирается, а уже… – уточняет Азаров, высовываясь из окна паровозной будки.
Давно накрапывавший дождь льет теперь всерьёз. Струи его, сносимые порывами шквального ветра, заливают окно и двери паровозной будки, жестко стучат по её металлической обшивке. Майор Вейцзеккер торопливо прощается, натягивает на голову капюшон и спешит к своей машине.
– Ну, а мне что теперь делать? – спрашивает Каленов.
– Сейчас четверть третьего, – говорит Азаров, взглянув на часы. – Подежурьте еще полчаса и можете возвращаться. Вам ведь нужно еще с поездным диспетчером связаться?
– Он предупредил меня, что в его графике будет «окно» между четырьмя и пятью часами. Я свяжусь с ним поближе к четырем.
– Тогда вам придется раздавить еще парочку наших мин, – шутит Азаров, спускаясь вместе с Нефедовым с паровоза. – Ну как? – спрашивает он майора.
– Все в порядке – не подведу.
– К четырем всё должно быть подтянуто к будке стрелочника Михеева. Надеюсь, на него можно положиться?
– Вполне. Это наш человек.
– А полицай по-прежнему дежурит у телефона в его будке?
– Полицая мы ликвидируем, как только машинист получит от диспетчера разрешение на выезд.
– А Лукошко пусть обеспечит ликвидацию «шкоды», как только мы взорвем мост.
– А если…
– Никаких «если» быть не должно, Андрей Сергеевич! С мостом сегодня все должно быть кончено.
КОНЕЦ «НЕПРИСТУПНОГО»
Без пяти четыре машинист Каленов подгоняет свой паровоз к будке стрелочника и спрыгивает на землю.
– Стой! – окликает его полицай, с головы до ног укутанный в мокрый от дождя плащ. – Пароль!
– Дыня. Отзыв?
– Свекла, – отзывается полицай, опуская винтовку. – Домой, значит, Каленов?
– Созвонюсь вот только с диспетчером. Эй, Михеев, ты что, спишь, что ли? Свет почему не горит?
– Светомаскировку соблюдаю, – отвечает стрелочник Михеев. – Советские самолеты недавно пролетали.