До спасительной стены облаков оставалось всего чуть-чуть. Пара «мессеров» болталась позади, но четверка уже свалилась в пикирование. Уйти от них было нереально…
– Бывай, командир. – Виктор рванул ручку на себя, заложив полупетлю и направляя нос своей машины на несущихся немцев. В перевернутом положении, практически не целясь, он дал длинную очередь и успел увидеть, как обстрелянная им пара скользнула в сторону. Совсем рядом блеснули огоньки, мелькнули белесые шнуры трассеров, и два «мессера» пронеслись рядом и потянули наверх. Вроде не попали. Виктор завершил петлю, пытаясь вытянуть к облакам, но на хвосте очень некстати оказалась третья пара. Саблин затянул нисходящую спираль, пытаясь пропустить «мессера» вперед, но те не отпускали, и их размалеванные носы были близко. Очень близко.
– Влево доверни, – услышал он спокойный голос Шубина, – на тебя двое заходят, круче. Тяни, тяни ручку.
Сквозь сумрак перегрузки он увидел, как рядом мелькнули крылья с крестами.
– Отлично, – снова раздался голос командира, – теперь прямо иди, сейчас я их…
«Мессера» не стали подставляться под шубинские шваки и бросили Виктора, уходя в сторону. Сверху уже валилась очередная пара, уклониться Виктор просто не мог, и «лавочка» вздрогнула, разрываемая свинцом. Мотор замолчал. Машина опустила нос, заваливаясь вправо, по глазам больно ударил поток набегающего воздуха, и Виктор торопливо натянул очки. Атаковавшие истребители пролетели от него буквально в нескольких метрах, серые, стремительные, страшные. Краем сознания он успел отметить расписанный победами киль ведущего и намалеванный на борту сдвоенный треугольник. Потом все это поблекло, стертое насущным…
Он отстегнул ремни, потянулся к задвижке фонаря кабины, обреченно наблюдая, как бессильно вращаются лопасти винта. В кабине гулял сквозняк, заднее бронестекло белело сколом попадания, а справа на крыле обнаружилась приличных размеров дыра. Мотор кашлянул и вдруг заработал, набирая обороты и наполняя сердце концентрированной радостью. Виктор потянул ручку, и истребитель неохотно приподнял нос, выходя из пикирования. Облака были близко, и Саблин навалился на ручку двумя руками, выправляя машину, приближая спасение…
– Витька, ты как? – забулькало шубинским голосом в наушниках. – Витька, отзовись…
Он увидел, как командирская «лавочка» скользнула в белую муть и пара преследующих ее истребителей, упустив добычу, разочарованно отвалили. Два «мессера» оказались слева выше и явно собирались повторить удачную атаку. Третью пару Виктор пока не видел.
Стена облаков приближалась. Сверху снова падала пара истребителей, но теперь уже был шанс, что они не успеют. Потом над самой головой мелькнули тонкие росчерки трассеров – третья пара немцев снова обнаружилась на хвосте, поливая издали огнем. Виктор вжался в сиденье, стараясь стать меньше, уперся в ручку газа, мечтая выжать еще хоть немного скорости. Истребитель вздрогнул, и тотчас купол кабины окутала белая вата. Он пробился…
В наушниках забулькало – Шубин интересовался, как у ведомого дела. Мотор тянул, самолет вроде не горел, так что дела были в принципе неплохи. Облака прикрывали и от вражеских истребителей, и от зенитчиков – оставалось убираться отсюда подальше. Виктор глянул на приборы, и радость от нежданного спасения сразу растаяла. Давление масла заметно упало. Вместе с ним упали шансы на возвращение.
– Первый, первый, я Дед. Подбит. Тяну домой.
Радио с минуту молчало, потом пробулькало шубинским голосом что-то, то ли «понял», то ли «тяни», все остальное потонуло в шумах и свисте.
Задание было выполнено, в том, что Шубин доставит результаты разведки, сомнений не было. Как не было и смысла искать своего ведущего в этом месиве облаков. Нужно было ползти домой. Он и пошел – стал на примерный курс к своему аэродрому и полетел, потихоньку снижаясь и молясь на мотор.
Летел долго. Вокруг была белая муть, внизу море, в кабине гулял ветер, а по спине стекал пот. Он прислушивался к шуму умирающего мотора и гипнотизировал стрелку манометра, но не помогало – она неуклонно сползала вниз. Облака расступились, и под крылом показались холодные, серые волны. От их вида стало еще холоднее. Виктор открыл фонарь, чтобы успеть выскочить при приводнении, хотя это просто было одним из шансов продлить агонию.
Обороты падали, падала скорость. Самолет уже буквально висел на ручке, и тут внизу, совсем рядом спасительно мелькнула кромка прибоя. Потянулась изрезанная балками суша, места для посадки тут не было, но по крайней мере, можно было выпрыгнуть с парашютом без риска нахлебаться водички. Наконец впереди обнаружилось какое-то относительно ровное поле.
– Сирень, Сирень, – закричал он в эфир позывные полка, – я Дед, иду на вынужденную. – Радио ответило только хрипами и треском. Он довернул на поле, выпустил закрылки и шасси, сразу продублировав их выпуск аварийно, и тут двигатель чихнул последний раз и затих.
Поперек курса быстро скользнула дорога, колеса истребителя едва не зацепились за кроны высаженных вокруг нее деревьев. Внизу промелькнули запорошенные пылью танки, машины, повозки. Самолет при касании затрещал, словно рассыпаясь, плюхнулся на землю, сделал большого козла, плюхнулся снова и покатился подпрыгивая.
От дороги к нему уже бежали люди, однако Виктор успел разглядеть среди покрытых пылью машин знакомые «тридцатьчетверки».
– Хенде хох! – Быстро перебирая короткими ногами, первым к самолету подбежал упитанный колобок в фуражке и с пистолетом. Приотстав метров на десять от лидера спринта, тяжко бухали сапогами трое бойцов.
– Пошел на хуй! – устало огрызнулся Саблин, отстегивая привязные ремни. – Глаза разуй, звезд не видишь?
Этот полет ему дорого дался. После посадки сразу навалилась усталость, он только сейчас почувствовал, что взмок буквально до нитки. Вылезая из кабины, Виктор обнаружил, что руки заметно трясутся, а спустившись с крыла, не удержался на ногах и шмякнулся задницей о землю. Воздуха не хватало, он расстегнул ворот, стянул с головы шлемофон и подставил лицо падающей с неба мелкой мороси. Вокруг самолета столпились красноармейцы, уважительно рассматривая рядки нарисованных под кабиной звезд, чего-то командовал бегун-колобок.
– С шестерыми дрался. – Никто не спрашивал, как его подбили, но военно-воздушный гонор требовал оправдаться в глазах махры. – С-суки, чуть не завалили…
…Проснулся он затемно и долго смотрел в потолок, не желая вставать. В комнате было тихо и темно: до подъема оставалось минут сорок, и однополчане благополучно смотрели сны. Спать не хотелось, вставать тоже – комната выстыла, и тепло сохранялось только под одеялом. Все же Виктор поднялся и, зябко ежась, зажег коптилку. Тусклый огонек осветил темные, давно не беленные стены комнатушки, развороченную постель, столик и колченогий табурет – барские хоромы командира эскадрильи.
Глава 8
Дневальный спал в соседней комнате, прижавшись к стене, нахохлившись и спрятав лицо в вороте шинели. Саблин легонько пнул его в голень и показал на потухшую печку. Боец подскочил, спросонья тараща перепуганные глаза, кинулся к запасу дров. Сам Виктор пошел на улицу ставить самовар, утреннее чаепитие стало для него своеобразным ритуалом, компенсацией за бессонницу. Когда вернулся, в комнате уже заметно потеплело, а проспавший боец с покаянным видом шурудил у печи.
– Через двадцать минут подъем, – напомнил он дневальному и пошел к себе, бриться. Брился Виктор утром, напрочь игнорируя летное суеверие. Потом вернулся к закипевшему самовару и направился в свою комнатушку, чаевничать.
Самовар Виктор купил две недели назад, на таганрогском рынке. Вещь оказалась удобная и практичная – подогреть воды для внеплановой помывки или бритья, попить чая. По утрам он чаевал в одиночестве, наслаждаясь коротким временем ничегонеделания, по вечерам гоняли чаи уже всей эскадрильей. Конечно, чай с сахаром были дороги, но оклад комэска и многочисленные боевые позволяли и не такие траты…