– Чего собрались? – Синицын наконец прекратил осмотр, и Виктор увидел, что руки у врача перепачканы кровью. – Помогите отнести товарища командира в машину. Давайте, пошевеливайтесь…
Уже после, когда Саблина затащили в свежеустановленную палатку медпункта и стали обрабатывать голову, врач захихикал:
– Хорошо, Витька, быть тупым. Тебе в голову бронебойный снаряд попал. Нормального человека сразу бы убило, а у тебя он кость не пробил.
– А ты и рад, коновал, – огрызнулся Саблин. – Чего там? Рассказывай…
– Ну, – нахмурил куцые брови Синицын, – вообще-то ерунда. Крошкой бронестекла тебя нашпиговало. Пуля броню пробила и рядом с головой прошла, а вот осколки достали. Шлемофон помог – сам в лоскуты превратился, а скальп тебе сохранил. А теперь терпи, буду осколки вынимать…
…Голову словно нафаршировали болью. Больно было смотреть, больно было говорить, даже думать было больно. Виктор маялся, бродя среди тесных стен превращенного в летное общежитие деревенского дома. Спать не получалось, а идти на аэродром и заняться хоть каким полезным делом не было сил. Оставалось слоняться по комнате или сидеть на нарах, дожидаясь, когда же летчики вернутся из аэродрома. Потом зашел Иванов, с заговорщицким видом потащил на улицу.
– Заварилась каша…
– Чего случилось? – хмуро буркнул Виктор. – Сбили кого? А то я не в курсе, как из кабины достали, так только одного Синицына и видел.
– Снова Абрамова срубили, выпрыгнул. Острякова твоего подбили, он на вынужденную сел, не дотянул километр до полосы. Ну и так, в машинах дырок много. Одно хорошо – все живы-здоровы. Кстати, с тебя причитается…
– Это еще за что?
– Везет тебе, Витька, на начальство. – Иван притворно вздохнул. – Вы только улетели, как Хрюкин прибыл. Никто его даже и не ждал. Пока рапорта, пока то да се, немцы являются: целая толпа – бортов пятьдесят – и давай разворачиваться на виду аэродрома. У нас столбняк натуральный, ВНОС молчит, словно и нету их, зенитчики бегают, будто их кипятком кто ошпарил, но, сволочи такие, не стреляют. Комдива так переклинило, что он даже заикаться перестал.
– Охренеть.
– Ага. Слушай дальше. Срочно взлетать, а у гвардейцев, на «кобрах», бензина нет. Они утром пустые прилетели, а БАО им так ничего и не подвезло. В общем, только мы и смогли подняться: сперва дежурное звено взлетело, потом еще восьмерка. «Мессеров» над головой штук двадцать, как стали давить… Твоя группа помогла, хорошо и, главное, вовремя врезали – немцы как увидели горящего «Хейнкеля», так сразу драться расхотели. Деревню только раздолбали сильно, но танкисты вроде еще утром оттуда уехали, так что обошлось. Комдиву от Хрюкина досталось на орехи, ну и нашему, Шубину, тоже перепало за компанию. Зато про тебя генерал вспомнил, Саблина, говорит, сразу видно по почерку. Чтобы, говорит, уже сегодня представление было…
– Тю, – удивился Виктор. По его мнению, бой был неудачным, он своей группой практически не руководил и вообще чудом остался жив.
– Кстати, – усмехнулся Иванов, – сейчас вот рассказали… Наши эфир немецкий прослушивали во время боя, так их летчик хвастался, что сбил своего двухсотого и двести первого… Сильны они заливать…
– Ни хрена себе! – снова удивился Саблин. – Это не он мне шкуру попортил? От с-сука…
– Хрен его знает, – Иван пожал плечами, – там «мессеров» как мух было. Я так понял, этот летчик в верхней четверке был, так что запросто… Я к тебе по делу вообще, – он понизил голос, – выручай.
– Чего случилось?
– Тут к нам филармония с концертом заявилась. Они вчера у танкистов стояли, которых сегодня бомбили, а завтра сюда. Я их видел, там такие девки… – Иванов причмокнул от удовольствия: – Персик, а не девки.
– Ну а я-то тут при чем? – непонимающе спросил Виктор. – Ты вроде без меня справлялся, и довольно успешно…
– У тебя вид героический, пораненный, – Иванов говорил сладким голосом змея-искусителя, – в повязке, с орденами, да еще к званию Героя представленный. Если мы туда вдвоем пойдем, все бабы наши будут.
– А один не справишься?
– Иди ты! Там же девки просто огонь. Они танкистам концерт давали. Танцевали – глаз оторвать невозможно. Как крутанутся, юбка выше ушей, а под ней такие ножки, – он плотоядно облизнулся. – У наших девок рядом не лежало, я тебе говорю…
– Вань, чего ты меня за советскую власть агитируешь и сказками кормишь? От меня чего надо?
– Я к ним уже пытался сунуться, отшили, – Иванов поник. – Но тут штука такая… когда сегодня бомбили, им тоже досталось – перепугались знатно. А потом, прямо рядом с их табором, сбитый «Хейнкель» упал, ну и сарафанное радио растрезвонило, что сбил его летчик-герой Витя Саблин.
– Решил на моем горбу в… рай въехать? – Виктор засмеялся и сразу скривился от боли. – Хреновое время ты, Ваня, выбрал, я сейчас могу им разве что смерть героя изобразить.
– Да ладно тебе цену набивать. Посидишь, поулыбаешься, может, познакомишься с кем-нибудь… Поехали! Я даже увольнительную на двоих у Шубина выбил. Давай, когда еще акрисулек помять удастся? Или тебя уже на девок не тянет?
– Все тянет, – буркнул Саблин, – только мне не до этого сейчас. Голову будто свинцом залили. Раскаленным…
– Не поедешь… – Иванов обиделся. – Вот это ты мне козу состроил…
– Слушай, – попробовал примириться Виктор, – ну зачем тебе я? Возьми любого, обзови его моим именем, повязку намотай, и все. Они что, документы спросят? Только с увольнительной засада…
– Увольнительная ерунда. – Усики Иванова победно поползли вверх. – А это вариант. – Он заулыбался в тридцать два зуба. – Ладно, спасибо за идею…
Иванов ушел минут через пять, довольный как слон, а Саблин, проводив товарища, неожиданно для себя заснул. Снились ему полуголые артистки неведомой филармонии, исполняющие канкан на крыле его «лавочки»…
…Звякали ключи, скрипели тормозами носящиеся по стоянке автомобили, трещали ручные помпы, перекачивая горючее из пыльных топливных бочек в прожорливые самолетные баки. Механики носились как наскипидаренные, но зычный голос Шаховцева все равно разносился над стоянкой, заглушал шум, подстегивая. Через час планировался еще один вылет, и нужно было успеть…
Подъехала полуторка с завтраком. Повариха, сидевшая среди термосов с видом выигравшего сражение генерала, недовольно поднялась, выцеливая, как бы поудачней слезть на землю. К крытому камышом навесу столовой потянулись летчики эскадрильи. Шли лениво, вразнобой. После боевого вылета есть никому не хотелось…
Настроение у Саблина было дрянным с самого утра. Ночью снилась всякая ерунда, оставив смутные, но тревожные воспоминания. Потом, перед вылетом, он неудачно запнулся, в результате на левом сапоге отстала подошва – оскалилась крокодильей пастью зубов-гвоздей. Как назло дядя Ефим – полковой сапожник, слег с фурункулезом, и пришлось кое-как латать их самому. Вышло хреново. Вдобавок, уже после вылета, он где-то неудачно прислонился, посадив на любимые синие бриджи масляное пятно…
– Лейтенант Ларин, – Виктор нашел отдушину, – какого хрена ползете в столовую, как стадо павианов? Что это такое? А ну построиться! Черт знает что! Вы в армии или в пионерлагере?
Летчики такому самодурству если и удивились, то вида не подали. Молча построились и молча пошли. Виктор остался. Есть не хотелось…
Потом мимо прошлепал Палыч, таща на широком плече кислородный баллон. Саблин снова не сдержался:
– Уже механиком звена стал, а все с баллонами таскаешься. Делать нечего?
Палыч остановился, брови у него задрались под самый рант выгоревшей синей пилотки.
– Развел пылищу, в кабине не продыхнуть. Это что такое? Бочку сделал, так едва прочихался… Убрать на хрен… помыть… вылизать…
Палыч послушал, послушал, потом плюнул под ноги и пошел дальше. Вступать в бесполезную свару он не собирался.
Виктору вновь оставалось выискивать крайнего и косить недобрым взглядом по сторонам. Показалась обшарпанная полуторка. Обдав пылью и вонючим дымом, она проскрипела рядом и остановилась. На обочину дороги спрыгнул водитель – невысокий горбоносый боец, полез в кисет за махрой. Саблин осклабился – оставалось только облаять этого водителя, и можно со спокойной совестью идти завтракать, благо настроение улучшилось и до нормы оставалось чуть-чуть. Он уже открыл рот, чтобы выплюнуть самые цветастые, самые сочные эпитеты…