— Не следует путать, — с оправданной назидательностью говорили ей, — небо и землю. Теперь ты этого путать не должна. На земле у людей одна жизнь, в небе — другая. На земле человек один, в небе он уже другой. Конечно, эта разница не бросается в глаза, ее надо уметь почувствовать. И это одна из задач бортпроводницы. Ясно?
— Нет, не совсем, — говорила она. — Я вот тоже человек. Что же, поднявшись в небо, я стану другой? На себя непохожей? Я уверена, что буду такой же.
— Нет, и ты в чем-то будешь уже не такой… Хоть в чем-то.
Такие примерно разговоры велись с Надей в свое время. Конечно, после первых же полетов она поняла: речь шла о тонких, не всегда заметных психологических изменениях, игнорировать которые работник Аэрофлота, профессионал, просто не имеет права. И еще Надя поняла: эти изменения касались не только других, но и ее! Поняла она все это с замечательной быстротой умного, раскованного человека.
А когда поняла, начала осваиваться.
Закон сервиса во все времена и всюду основывался на простых житейских понятиях: удобстве, приветливости, вежливости, спокойствии. Учить этому вроде бы излишне. Однако Надя очень быстро увидела, как по-разному это соблюдается разными людьми. Уже в первых тренировочных полетах, на практике, она заметила: одному бортпроводнику пассажир пишет благодарность, при виде другого ищет валидол…
К первым личным наблюдениям относилось и это, связанное уже с пассажирами: оторванный от земли человек охотно демонстрирует свою капризную беспомощность. Ничего не поделаешь, размышляла она, авиационная техника совершенствуется легче, чем психология пассажира, который ею пользуется. «Вот о чем говорили со мной мои наставники», — улыбалась она.
Так начиналась Надина новая жизнь.
Она быстро научилась правильно держать поднос, устойчиво ходить по салону, не класть салфетку сверху на горячий бифштекс, правильно пользоваться внутрисамолетной связью и другими вещами, необходимыми в полете.
Труднее оказалось другое: поднимаясь на борт, оставлять на земле все свои личные проблемы, огорчения и даже неуемную радость. «Встретился лицом к лицу с пассажирами — отсеки все, что способно влиять на твое настроение» — таков был неписаный закон.
Взяла и этот барьер.
Люда Помазанова, работник справочной службы Аэрофлота, вспоминала: после первых самостоятельных рейсов Надя обязательно подходила к ее стеклянной будке, и, если в зале не было пассажиров, они обменивались новостями, иногда просто перебрасывались словами. Надя заметно, сильно менялась внешне: походка, манеры, но внутренне оставалась, пожалуй, такой же, какой ее увидели здесь впервые: лицо светилось добротой, а улыбка предназначалась только тебе, так казалось.
Иногда она рассказывала истории, которые случались в полете, или передавала веселые сценки. «Я, правда, ни разу не слышала, — говорила Л. Помазанова, — чтобы она в своих рассказах хотя бы чуточку злорадствовала или там над кем-то смеялась, а таких ведь немало, вы знаете. А она — нет, даже если речь шла о совершенно несуразном, нелепом поведении кого-нибудь из пассажиров. Этого не было никогда».
Многие ее подруги подтверждают: злорадство Наде было неведомо.
— После каждого рейса, — как-то сказала Надя Дусе Мининой, — должен оставаться «осадок», осадок от общения с людьми, которых мы встречаем.
Закончила она свою мысль в том смысле, что от тебя самого во многом зависит, будет ли в этом осадке хоть несколько золотых крупинок.
Если «крупинки» были, она непременно делилась богатством с другими. Однажды после очень сложного рейса — вначале долгая задержка из-за погоды над всем побережьем, затем из-за наземных неполадок — она, вернувшись, рассказала не о мытарствах рейса, что было бы, в общем, естественно, а о встрече с супружеской парой, которая произошла у нее в самолете. Люди были уже немолодые, рассказала она, мужчина был, наверное, лет на десять старше жены, но они подходили друг другу настолько, что разницу эту трудно было сразу и увидеть… В самолет они сели молча и вообще не участвовали в общем разговоре, который касался, конечно, погоды и задержки рейса.
Так получилось, рассказала подругам Надя, что пассажирам дважды приходилось подниматься в самолет и уходить из самолета — знаете, как это часто бывает. Реакция, конечно, была шумная. Только эти люди, муж и жена, молча, спокойно и даже чрезмерно осторожно спускались, а затем дважды поднимались по трапу, не сказав ей, бортпроводнице, ни слова.
В салоне, когда все уходили, оставались лишь три женщины с маленькими детьми. Когда объявили третью посадку, эта пара снова поднималась последней, тоже молча, даже печально, как показалось Наде, и движения их были так предупредительны, а женщина к тому же была так чрезмерно внимательна к мужу, что Надя, даже поймав себя на том, что так смотреть на людей просто бестактно, не смогла тем не менее оторвать от них взгляда. В этот раз женщина несла цветы, она прикрывала их ладонью от дождя. Потом, на середине трапа, он взял у нее букет и сказал с улыбкой: «У меня он тоже не будет под дождем». Так и держал в левой руке букет, а правой перехватывал мокрый поручень. Надя, по ее словам, обратила внимание не только на их трогательную заботу друг о друге, но и на усилия, с которыми мужчина поднимался наверх. Особенно заметными эти усилия стали перед последней ступенькой, ведущей уже в салон… Лишь случайно выяснилось, что пассажирами этими были известный профессор, хирург С.Н.Т., попавший несколько лет назад в тяжелую автомобильную катастрофу, и его жена, тоже врач. Хирург лишился ноги, повредил позвоночник, был буквально «сшит» коллегами, но снова освоил прежнюю жизненную высоту и продолжал работать, словно ничего не случилось. Единственное изменение, происшедшее с тех пор в его жизни, заключалось в том, что в любую служебную командировку он отправлялся теперь со своей женой — его помощником, его другом, его врачом. Но это было ее, а не его условие…
Рассказывая подругам об этой встрече, Надя, по их словам, повторяла: «Если бы я знала, если бы знала, как ему трудно было входить и выходить из самолета и обратно, разве я не оставила бы их в салоне? Конечно, оставила бы», — говорила она.
Но вот прошло немного времени, и она, кажется, поняла то главное, что заставило ее тогда так волноваться, а затем постоянно вспоминать об этой встрече.
Надя впервые увидела, как гармонично и цельно в одних и тех же людях соединялись совершенно противоположные на первый взгляд качества: нежная, теплая человечность и непреклонная, стальная воля.
Вот какое открытие осталось в конце концов от той встречи, какой золотой осадок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});