Но меня больше интересовали сюжеты, связанные с посольством.
Исаев рассказал, что раньше центр советской резидентуры на Ближнем Востоке располагался на Кипре, а теперь его перебросили в Израиль, к Бовину в посольство. Там 13 работников спецслужб, то есть четверть всех дипломатов. А в Сирии — всего двое, уточнил докладчик. Работники посольства возмущены «засильем спецслужб».
Пригласил Исаева. Попросил объясниться. Он сказал, что «про разведчиков» ничего не говорил. Поскольку пленку я уже прослушал, мне стыдно за него стало, неприятно с ним разговаривать. Ушел он.
Не могу понять Исаева. Зачем было нужно врать мне? Ведь он не мог не сообразить, что все равно посольство все узнает. Зачем было городить глупости на семинаре? Если для «красного словца», для того, чтобы дороже продать себя, то он просто низкий, безответственный человек. Если же он был уверен, что говорит правду, то он — самый обыкновенный, банальный предатель,
Послал телеграмму в Москву и поставил в известность «соседей».
Меня же одолели телефонными звонками. Сенсация! Надвигался скандал. Хорошо, что у посольства были налажены доверительные отношения с прессой. Удалось телефонными звонками блокировать материал. Перенервничали все. А профессор получил свои шекели и отбыл в Москву. Свобода.
На всякий случай: если верить цифрам профессора, у нас должно было бы работать 52 дипломата. А их было меньше 20-ти.
Еще раз хочу высказаться не против того, чтобы разведчики работали под «крышей» дипломатов. Но при соблюдении трех условий. Их не должно быть слишком много, лучше меньше, да лучше. Они должны быть квалифицированными специалистами. Они должны быть порядочными людьми. И проблем не будет. У меня, их почти не было.
ФЕВРАЛЬ-97
«Театр политического абсурда»: Хеврон за Бар-Она — Арафат или хар-Хома, или Государство Палестина — «А напоследок я скажу…»
Дискуссии вокруг Хеврона, столкновения политических взглядов и личных амбиций настолько наэлектризовали атмосферу, что разразился грандиозный скандал, получивший наименование «Бар-Он — Хеврон».
Введение в скандал можно датировать 10 января. В этот день на заседании правительства по предложению Нетаньяху юридическим советником правительства был назначен адвокат Рони Бар-Он. Министры ворчали, что премьер с ними не посоветовался, но послушались.
В прессе появились сообщения, что Бар-Он любит азартные игры и в Лондоне был замечен в казино (в Израиле казино нет). Бар-Он этого факта не отрицал. 13 января он отказался от назначения. Казалось бы, «инцидент исперчен»… Но не тут-то было.
22 января корреспондент 1-го канала телевидения Аяла Хасон заявила, что Нетаньяху назначил Бар-Она по просьбе лидера партии ШАС Арье Дери и что за этим назначением скрывается политическая сделка. Если Нетаньяху берет Бар-Она, то Дери обещает, что ШАС будет голосовать в кнессете за соглашение по Хеврону. К тому же Дери имел бы и личный навар: Бар-Он обещал спустить на тормозах уголовное дело, которое давно заведено на Дери.
Это была политическая бомба, эквивалентная нескольким килограммам тротила.
Поднялся невероятный шум. Надо иметь в виду, что и телевидение, и газеты в Израиле сплошь левые, антиликудовские. Поэтому тучи ядовитых стрел обрушились на Нетаньяху, Либермана, Анегби и Дери.
Нетаньяху гордо заявил, что он ни в чем не виноват и просит полицию разобраться в обвинениях, выдвинутых Хасон. Полиция (тоже, следует заметить не очень правая) не заставила себя просить. 18 февраля в течение 4 часов допрашивали премьер-министра. Кто был инициатором назначения Бар-Она? Кто настаивал? Кто поддерживал? На каких условиях?
«Телевизионный путч», «театр политического абсурда», «политическое землетрясение», «пир во время чумы» — так обозначалась ситуация в средствах массовой информации. Или — дезинформации, в зависимости от политических вкусов.
В середине апреля полиция завершила следствие и передала свои рекомендации в прокуратуру. 16 апреля было обнародовано, что полиция рекомендует привлечь к уголовной ответственности четырех человек: Нетаньяху, Либермана, Анегби и Дери.
Теперь решающее слово принадлежало государственному контролеру Эдне Арбель. 20 апреля она сказала это слово. Хорошо помню этот вечер. У меня в Савьоне уже начались прощальные приемы. На этот раз собирались «русские» парламентарии. Стол был накрыт. Но в рот ничего не лезло. У всех в головах было одно — что решит Арбель. Все — у телевизора. В 20.00 появилась Арбель. Решение было таково.
Дери привлечь к уголовной ответственности.
Относительно Либермана продолжить следствие.
Против Нетаньяху и Анегби уголовных дел не возбуждать, так как недостаточно улик.
На следующий день выступил Нетаньяху и сказал: «Да, я ошибался, но ничего противоправного не совершал». И обрушился на журналистов.
Постепенно страсти улеглись.
Посольство отмечало, что скандал вокруг дела «Бар-Он—Хеврон» усилил поляризацию израильского общества. Усилилась и напряженность внутри правительства. Нетаньяху не мог не видеть, что большинство министров держали нос по ветру и ждали, как развернутся события. Вместе с тем, министры попытаются использовать шанс, чтобы «окоротить» премьера, приблизиться к центру принятия решений. Впереди полоса длительных и болезненных разборок.
20 февраля официально объявил в посольстве о своем уходе. Просил тех, кого это радует, проявить интеллигентность и скрывать свои чувства.
Относительно точного срока пока была неясность. Мы с Примаковым договорились, что мне дается три месяца после операции — и концы. Концы эти были как раз 20 февраля. Но врачи мне сказали, что для полной гарантии они хотели бы понаблюдать меня еще три месяца. Поначалу мне казалось, что это чисто технический вопрос, какая разница — три месяца туда или сюда. Написал министру. Но вдруг обнаружилось, что тут не техника, а непонятная мне политика. Ну, дадим еще месяц и хватит. Грубо говоря, мне дали понять — чем быстрее уедешь, тем лучше.
Хотелось мне плюнуть на все и уехать. Уж больно противно чувствовать, когда тебя выталкивают. Но потом рассудил: ну, хлопну дверью, удовольствия получу на пару недель. А коленки мне нужны до конца жизни. Так что перетерплю это унизительное положение. Уеду 20 мая.
Так я решил. Но тягомотина продолжалась…
Еще в начале года правительство приняло решение начать строительство в Восточном Иерусалиме еврейского квартала на горе Хар-Хома. Это замкнуло бы круг еврейских поселений вокруг Восточного Иерусалима. Вроде бы министр внутренней безопасности возражал, призывая вспомнить о буре, которую вызвало открытие туннеля Хасмонеев. Но Нетаньяху настаивал.