Прежде чем он что-то возразил, я схватила горсть его гиней и запихала себе в карман. Потом высунулась из окна экипажа, вцепившись в раму, вылезла и забралась на козлы, рядом с кучером, как уличный мальчишка.
– Что такое? – вскинулся он.
Он уже натягивал вожжи, услышав, что кричали сзади.
– Гони! – взвизгнула я.
Он разинул рот.
Я набрала полный кулак гиней и сунула их ему в руки.
– Шулера! – крикнула я, перекрывая шум. – Не любят проигрывать. А мы их разорили. Гони свою клячу, и получишь двадцать гиней, когда будем на месте!
Он быстро оглянулся. Только капитан и еще двое-трое продолжали нас преследовать. Они не догнали бы нас, если бы чертова кляча в оглоблях была способна на что-то, кроме заплетающегося шага.
– Быстрее! – сказала я.
Кучер улыбнулся во весь щербатый рот.
– За двадцать гиней? – спросил он.
– За тридцать! – ответила я.
Он хлестнул лошадь кнутом по спине, и скотинка, вздрогнув, пустилась прихрамывающим галопом. Уилл высунул голову из окна и увидел, что мы отдаляемся от преследователей.
– Ура! – завопил он.
Я расхохоталась.
Потом взглянула вперед.
Какая-то телега, груженная чертовым сеном, преграждала нам путь. Она опрокинулась набок, и вокруг суетилось полдесятка человек, пытавшихся ее поднять, да остановились поглазеть пара молочниц и четыре-пять мальчишек-посыльных.
Кэб мог бы объехать телегу, если бы люди расступились, но они занимали всю дорогу.
Я оглянулась. Лицо у капитана Томаса было багровым, но он заметил, что мы застряли. Я увидела, как он улыбнулся.
– Держи вора! – заорал он.
Я сунула руку в карман.
– Дорогу, парни! – закричала я. – Держите!
Широко замахнувшись, я швырнула монеты – гинеи, серебро, медяки – прямо в небо. Мальчишки и молочницы ринулись на землю, прочь с нашего пути. Мужчины, пытавшиеся выправить телегу, растерянно посмотрели на меня, а потом тоже бросились ловить катящиеся монеты.
– Вперед! – приказала я.
Когда мы объехали телегу, я бросила еще горсть монет, и, откуда ни возьмись, набежали нищие и гулящие девки, мальчишки и воры, выскочившие из своих домов, и, толкаясь, спешно кинулись подбирать деньги.
– Сара! – с мукой воскликнул Уилл.
Я рассмеялась.
– Гляди! – сказала я, указывая назад.
Капитан Томас оттолкнул кого-то, торопясь прорваться сквозь толпу, и тот человек толкнул его в ответ. То, что начиналось как стычка, переросло в многообещающую уличную потасовку. Капитана Томаса грубо двинули в плечо и сгребли за воротник, не пуская дальше. Я отплясывала на козлах, махала нашим преследователям и вопила во все горло.
– Прощай, ловец голубей! – торжествующе орала я. – Прощай, куцый! Прощай, недоумок! Жалкий ты плут! Боров в доспехах!
Кэб круто повернул за угол, и я потеряла равновесие. Я упала на сиденье и ухмыльнулась кучеру.
– Высади нас возле конюшен на Дэвид-стрит, – сказала я, и он кивнул, направляясь, куда я велела.
– Ночь у вас, судя по всему, удалась, – заметил он.
Я с наслаждением потянулась, думая, что документы спасены, и Уилл спасен, и я сама спасена от Хейверингов и всей это господской жизни.
– Отличная ночь, – согласилась я.
Экипаж остановился на углу, и Уилл выбрался наружу. Покачал головой, глядя на меня.
– Боже правый, Сара! – воскликнул он. – Это же были почти все мои деньги!
– Я пообещала кучеру тридцать гиней, если он нас вывезет, – сказала я. – Выворачивай карманы, Уилл.
Кучер спустился с козел, а мы с Уиллом обшарили каждый карман своих сюртуков и бриджей. Собрали семнадцать гиней и несколько медяков.
– Я вас на слове ловить не стану, – сказал кучер. – Семнадцать – это по-честному, столько я с вас и возьму.
Он забрал монеты с неохотно протянутой ладони Уилла и поехал прочь, улыбаясь до ушей.
С лица Уилла можно было резать гравюру «Крестьянин, обобранный в большом городе».
– Сара, то были наши последние деньги! – произнес он. – Как мы, по-твоему, доберемся домой?
– Поедем верхом, – весело отозвалась я.
– Голодные? – спросил Уилл. – Денег на еду не хватит.
Я улыбнулась ему.
– Украду, – ответила я. – Или можешь созвать толпу, буду показывать конные трюки на площадях.
Сердитое лицо Уилла треснуло от смеха.
– Ну ты и мошенница! – сказал он. – По-хорошему, нельзя мне везти тебя в Широкий Дол, там живут честные люди, а ты – бандитка!
Я расхохоталась в ответ, мы повернулись и пошли по мощеной улице в конюшню.
Было еще рано, на боковых улицах стояла тишина.
Вдали слышались крики молочниц и водоносов; в конце улицы мимо нас проехала повозка ночного золотаря, за которой тянулось зловоние. Город еще не проснулся. Только рабочие люди, трудившиеся тяжелее всех, вставали в такую рань.
Грум ждал нас, он вытаращил глаза, увидев, в каком я состоянии и в каком состоянии его лучший костюм, и Уилл, чья рубашка висела сзади поверх брюк.
– Миледи… – беспомощно начал он.
– Придется мне оставить твой костюм себе, – радостно сказала я. – Но я пришлю тебе денег на новый, когда доберусь домой, и заплачу за услугу, которую ты оказал мне нынче ночью.
– Домой – это вон в тот дом? – с надеждой спросил он.
– В Сассекс, – ответила я.
Лицо у него вытянулось.
– Миледи, но вы же не сбежите, – сказал он. – Я места лишусь, если узнают, что я вас отпустил, и вам конец. Вернитесь домой, миледи, я скажу, что велите.
Он повернулся к Уиллу.
– Ты же знаешь, она не для тебя, – яростно прошипел он. – Я видел, как ты на нее смотришь, но ты же знаешь, она теперь леди Хейверинг. Ты ее погубишь, если увезешь!
Уилл коротко рассмеялся.
– Я ее увезу! Да на что она мне. Может ехать домой, если пожелает, я ей ничего велеть не могу, это все равно что ветру велеть, чтобы дул. Я получил то, за чем приезжал. Больше мне ничего не надо.
Я уже взялась за ручку на двери конюшни, но на эти слова обернулась и улыбнулась Уиллу, не скрывая своих чувств. То была улыбка женщины, знавшей, что ее всем сердцем верно любят. Для Уилла в целом мире никого не было и быть не могло, кроме меня, мы оба это знали. И для меня в целом мире никого, кроме него, быть не могло.
– Мне нужен Море, – сказала я. – А мистеру Тайяку – его лошадь. Положите на Море мужское седло, я поеду по-мужски.
Тут Джерри вслух застонал, но отправился в темную конюшню, и я слышала, как он заругался на Море, когда затягивал подпругу, а конь фыркнул.
Потом он вывел обеих лошадей на улицу. Копыта громко стучали по брусчатке, и грум тревожно заозирался.
– Что мне им говорить? – спросил он. – Когда спросят, где Море? Что мне сказать?
– Скажи, что ее милость приказала его подать, – коротко ответил Уилл. – Как ты мог с ней спорить?