Они согласились, так что я остался один с молодым господином. Я принялся рассказывать ему, как обычно, — о Данфарри, о том, как удивятся те, кто дразнил меня Ослом, когда увидят меня на здоровых ногах, если он когда-нибудь придет в себя, чтобы я смог отправиться домой, вот так.
— И что ты будешь делать, если вернешься? Деревенские лошади уже забыли тебя за столько-то времени, — это прозвучало так тихо, что я едва не прозевал.
— Ну, они помн… Черт! Это ты со мной говоришь или я — сам с собой?
— По большей части, мы говорим не настолько похоже.
— Черт! Проклятье! Я сейчас… я сейчас скажу им… госпоже и принцу.
— Не уходи. — Он потянулся и вцепился в мою руку. — Пожалуйста…
— Нет. Никуда я не денусь. Я останусь тут. Я могу просто крикнуть им, если ты не против.
— Нет… то есть… если ты подождешь немного.
Он боялся. Не так, как боялся жутких вещей в своей голове. Не по-трусливому боялся. Он сказал мне, как это странно, что меня он знает лучше, чем своих родителей, и как принц был у него в голове, но это совсем не то же самое, что встретиться с ним на самом деле, или что-то вроде этого.
Я согласился, что это и впрямь странно. Мои родители умерли или сбежали, когда я еще был сосунком. Я не мог представить, что было бы, если б они пришли за мной, знали обо мне больше, чем я о них, да еще, если б до кучи между нами были какие-то кровавые клятвы и смертоубийство.
— Все, что я знаю, — это что тебе не надо их бояться, — сказал я ему. — Ты для них дороже всего на свете.
Мы немного поговорили о других вещах, о лошадях и драках на мечах, о том, как я работал на конюшне в Комигоре, а он даже этого и не знал, и как он заметил меня за окном зала совета в Авонаре, когда я следил за ним снаружи. И пока мы говорили, полог палатки откинулся, и вошли госпожа с принцем. Молодой господин обернулся к ним, хоть у него все еще были завязаны глаза. Потом он глубоко вздохнул и сказал:
— Думаю, я в порядке.
ГЛАВА 47
КЕЙРОН
Конечно, с ним было не все в порядке. Пройдет еще много времени, прежде чем мы узнаем, каковы последствия суровых испытаний Герика. Мы все еще не были уверены, смертный ли он, потому что он не ел и не пил в течение девяти дней. Но в ту самую ночь мы сняли повязки, и оказалось, что у него вновь есть глаза — прекрасные карие глаза, в точности как у его матери. К нашей радости и облегчению, он мог ими видеть.
Вскоре он снова смог есть, даже не нуждаясь в тех травках и микстурах, которыми Келли лечила меня от тошноты, пока моя кровь не очистилась от последних остатков рабской еды. Тем днем, когда Герик впервые заговорил, через десять дней после того, как мы покинули Зев'На, он вышел из палатки и отправился погулять на солнце вместе с Паоло.
Он не говорил о том, что с ним сделали лорды, или о том, сколько еще в нем осталось их ядовитых заклинаний, и с самого начала его метало между спокойной терпеливостью и напряженной раздражительностью. Самым тревожным было то, что, когда он злился, его глаза застилала серая пелена. Я не видел признаков того, что он сохранил свою исключительную силу, кроме чар, свойственных всем юным дар'нети, чей основной талант еще не прорезался. Я был убежден, что его плохое настроение отражало приступы жажды той силы, которую он утратил. Я наткнулся на отголоски его переживаний, когда исцелял его, — он использовал магию, чуждую всему, что я знал, но его упорная скрытность препятствовала расспросам о ней. И с самого начала он ясно дал понять, что не хочет, чтобы я рассказывал ему что-либо о том, как я или другие дар'нети получают магическую силу для поддержания наших разнообразных талантов. Нас с Сейри беспокоил его переменчивый характер, но мы оба признали, что этого и следовало ожидать. Нам просто придется быть терпеливыми. И мы горько сожалели о его детстве, утраченном в пустынях Зев'На.
— Знаешь, нам надо поговорить об этом. — Я придерживал спутанные ветви ивы, чтобы Сейри могла спуститься на берег ручья, где гладкие, плоские камни грелись на полуденном солнышке.
Она отказалась от протянутой мной руки, словно принять мою помощь значило каким-то образом принять и мою точку зрения. Ступая с одного камня на другой, она наполовину перешла ручей и села на валун, окруженный бегущей водой.
— Не сейчас. Нам нужно еще несколько дней.
— Ответ будет тем же, Сейри. Я не могу остаться. Он не может идти. Мы должны решить, где спрятать его.
Мне нужно было вернуться в Авонар. Я был его правителем, и мой народ не знал, жив я или мертв. Наставники в смятении, война не окончена, а моя ответственность за Герика и Сейри не могла заслонить собой прочие обязанности, которые я унаследовал вместе с данным мне телом. Но я не осмеливался взять Герика с собой ни через Пропасть, ни даже по Мосту. Лорды истерзали его, когда мы бежали из Зев'На, оставив уязвимым и беззащитным погружаться в хаос. Я не знал, какие длительные последствия могли иметь эти соприкосновения с Пропастью. И я хотел, чтобы он был настолько далеко от Зев'На, зидов и войны, насколько это возможно. Ему требовалось время и расстояние, чтобы залечить свои раны, прежде чем мы отважимся снова идти по Мосту.
Я дошел до ее камня и поднял ее на руки. Она дрожала.
— Тассайе… тассайе… тише, любимая.
Я погладил ее по волосам, пытаясь успокоить.
— Ты — его исцеление, как всегда была исцелением для меня. Он слушает тебя, гуляет с тобой, позволяет тебе заботиться о себе… и беспокоиться о себе. Ты так далеко вывела его из тьмы; ты пройдешь с ним и оставшийся путь.
Сейри была нашей силой. Нашей надеждой. С тех пор как я узнал ее, в самые черные дни, в смятении безумия, она стала путеводной звездой, чей чистый, немеркнущий свет направлял меня в дороге. И это видели все, кроме нее самой.
Несмотря на все мои усилия, Герик оставался болезненно замкнут рядом со мной и редко говорил в моем присутствии. Страх ли это, обида ли, ненависть? Я слишком мало общался с детьми — да и какой опыт мог бы подарить мне понимание того, что перенес мой сын? Герик вынужден остаться, значит, и Сейри оставалась тоже, а мне нужно было уходить.
— Я вернусь так скоро, как только смогу. Она зарылась лицом мне в шею.
— Это нечестно.
— Но мы оба знаем, что это правильно. А теперь снова вернемся к вопросу: где вы будете в безопасности?
Последнее, чего я желал в этом мире, — это оставить Сейри снова. Мы потеряли столько лет, и, хотя я поверил в то, что я — тот самый Кейрон, которого знала она, — по крайней мере, пока не смотрел в зеркало, — было ясно, что мы не можем вновь соединиться так, словно ничего не произошло. Нам тоже требовалось время и спокойствие. Но ни времени, ни спокойствия у нас не было, и, если Сейри с Гериком не могут вернуться со мной в Авонар, нам надо будет отыскать для них тихое пристанище до поры, пока мы не сможем соединиться вновь. Не Комигор. Сам Герик не был готов вернуться к прежней жизни, и мы не знали, будет ли готов когда-нибудь. И не Данфарри. Я не мог оставить жену и сына всем трудностям жизни там, где Сейри десять лет провела, отчаянно выживая, и куда Дассин отправил меня, чтобы снова найти ее. Оправиться после их испытаний тоже будет непросто. И, что важнее, Дарзид… лорд Зиддари… знал и про Данфарри, и про Комигор. Сейри отстранилась и наклонилась, чтобы набрать воды во фляжки, которые она носила на поясе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});