В Бостон прилетел из Алма-Аты наш давнишний приятель Игорь Мандель, по сути — больше чем приятель: он был сыном Аниной сослуживицы по институту народного хозяйства, приходил к нам еще мальчиком, школьником, впоследствии мы присутствовали на его свадьбе и следили за различными перипетиями его жизни. Он располагал к себе — умом, эрудицией, добротой. В Алма-Ате он отпечатал на компьютере моих «Эллинов» и, отправляясь в командировку в Штаты, прихватил с собой дискету с текстом. И я, и он полагали, что некто, стремящийся бороться с антисемитизмом, сумеет издать мою книгу... Но все попытки ни к чему не привели, результат оказался нулевым...
Игорь приехал в Бостон, чтобы прослушать в Гарварде курс лекций. Мы с Виктором заехали за ним в гостиницу, где он жил, платя 150 долларов в сутки. Мне показалась эта цифра какой-то астрономической: мы с Аней, помимо фудстемпов на 200 долларов, получали в месяц 157 долларов, и это на все про все... В тот день я впервые ощутил, что значат деньги здесь, в Америке...
Игорь был все такой же — эрудированный, прямой и резкий в суждениях, с внимательными, холодноватыми, светлыми глазами, на донышке которых таилась изредка выплескиваемая наружу скептическая усмешка... Но что-то новое просматривалось в его внешнем облике — что-то размашисто-самоуверенное, вальяжно-независимое, в чем проступало стремление «быть как американцы». То же ощущалось в его вызывающе-яркой одежде, невероятной для прежнего Игоря... Но главное состоялось за столом, который с ресторанным шиком накрыл Виктор, последнее время работавший кем-то вроде помощника официанта в придорожном ресторане. Потом, когда за окнами стемнело, а над океаном загорелись яркие звезды, мы перешли на балкон, продолжая возникший спор...
Дело в том, что Игорь привез из Алма-Аты большой конверт с письмами наших друзей и знакомых, и в письмах этих, спустя четыре года после нашего отъезда, сочетались боль, тоска, безнадежность — пожалуй, это, последнее, и угнетало больше всего: безнадежность... С них, с этих-то писем все и началось...
К тому времени, когда мы встретились, Игорь переменил квартиру на более обширную, в центре города, приобрел машину и, помимо занятий бизнесом, работал в консалтинге. Как живут, что едят, чем перебиваются другие, как сам он заявил, его не интересует. Между прочим, наши знакомые здесь, в Америке, получали весьма «благополучные» письма, в них говорилось, что люди как-то устраиваются, приспосабливаются; наши же друзья и близкие бедствовали и, ненавидя прошлое, с его ГУЛАГами и тотальным контролем партии, не могли обрести место в новой обстановке. И вот мы, за хлебосольным столом, на котором располагались всевозможные закуски, ароматное, только что из духовки, сочное мясо, бутылки с вином и пепси-колой, под звездами и веющим с океана свежим ветерком, за тысячи и тысячи километров от России, от Алма-Аты, рассуждали о бедах, от которых сами ушли...
Вопрос был коренной для русской литературы, да что там — литературы... Для всей российской жизни, и не только российской... Вопрос о цели и средствах... Игорь отстаивал право на любые средства, которые в конце-концов приведут к благу для всего народа (под «благом» разумелся капитализм), ради такой цели можно и пострадать... Мы вспоминали «слезу ребенка», растущую страшными темпами смертность, миллионы появившихся беспризорных детей, небывалое количество туберкулезных, замершие предприятия, безработицу, грабящую страну «элиту», осуществляющую так называемую «приватизацию»... Спор наш был бесконечен. И самое странное (для меня) заключалось в том, что Виктор поддерживал Игоря Манделя...
Они думали, что горой стоят за «новую страну», «новое общество», хотя на самом деле ими владела старая, кровавая идеология. Жертвы, жертвы, жертвы... Жертвовать жизнями одних ради жизней других... Кто дал на это право? И от чьего имени вершится страшный этот суд? И — во имя чего: как и прежде, «во имя счастливого будущего»?..
Я впервые видел перед собой бизнесмена. Его мать была коммунисткой — не от нее ли унаследовал Игорь жестокие принципы, которые им руководили?.. Но ведь и сам он кое-что испытал в жизни: поехал в Одессу с отличной диссертацией по экономике — и получил отказ: только что из института, куда он обратился, уехал в Израиль молодой ученый, защитивший диссертацию, вдобавок с такой же фамилией «Мандель», и директор огорченно, с рассчетом на понимание, разводил руками... А позади у Игоря была армия... Были годы жизни в терзающих личность условиях диктатуры отпетых мерзавцев, жуликов и демагогов... И после всего этого... Что вело его, если не собственная выгода?..
Но продолжать спор мне не хотелось. Мы встречались еще несколько раз, и я видел, как переменился отзывчивый, чуткой в прошлом человек, бизнес что-то стер, вымыл из его сердца, прибавив жестокость, безжалостность... Мелочи, мелочи, мелочи...
Что же до Виктора и Анечки, то мы расстались друзьями. Правда, у меня остался неприятный осадок от публикаций Виктора: не требовалось особой храбрости, чтобы, обретаясь в Америке, поносить уже приказавшую долго жить советскую власть... Но чем занимались так называемые «демократы» в России? Гребли денежки, хапали взятки, становились банкирами, держателями акций... Виктор же, человек добрый, мягкий, семейственный, довольствовался положением «шестерки», хотя при всем том во всю изобличал советскую власть...
4.Из Бостона мы возвращались на автобусе той же компании «Грейхаунд». Снова за окнами тянулись «русские» леса, аккуратные, словно нарисованные на картинке фермы, городки, похожие один на другой... Но теперь мы были полны Бостоном. И вспоминали прекрасный музей искусств с экспонатами, не только связанными с когда-то обитавшими на территории Массачусетса индейцами, но привезенными из Египта, Греции, романских стран. Причем особенно сильное впечатление произвела картина Гогена, изображавшая художника в окружении гаитян и гаитянок, то сидящих на траве, то играющих, танцующих, лазающих по деревьям — и подпись: «Кто мы? Откуда? Куда идем?» Библейский этот вопрос я поставил заголовком к одной из глав моих «Эллинов», но здесь он касался не только евреев, а всего человечества... Поблизости от музея искусств находится музей Изабеллы Стьюарт Гарднер — коллекция картин и скульптур эпохи Ренессанса... В солнечное утро мы ходили по улицам Бостона, отведенным для еврейского праздника, здесь на столах громоздилось множество книг, и по недорогим ценам, кое-что мы купили... Но в память особенно врезалась бухточка, к ней привез нас Виктор: с высокого берега открывался вид на полосу синей, как летнее небо, воды и на хоровод белых, как чайки, яхт, отраженных в зеркально-спокойной поверхности маленького залива... Такая безмятежность, такая полнота счастья, такая отрешенность от всякой суеты и мелочности струилась от этой бухточки, что оторваться от нее значило — что-то потерять, утратить...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});