— Я видел, — коротко отозвался Калеб.
Я неверно истолковала его жест с моей рукой — на самом деле Калеб пересматривал мои воспоминания.
— Тебе не кажется это странным — такая жажда заполучить меня у других волков?
— Изегрим использует остатки своих способностей и ментальную связь, чтобы влиять на более слабых или подчиненных ему волков. Это именно ему ты нужна.
— Вунворт сказал мне, что его привлекает желание обладать моим даром, используя меня.
— Он прав. Это и не удивительно, Вунворт хорошо знает Изегрима.
— Но кто он такой — Изегрим? Его знают в легальной Своре?
— Знают. Он был случайно обращен, попал в Свору, где главной парой были родители Вунворта. Став старше, Изегрим попробовал противостоять родителям Вунворта, потерпел неудачу и ушел создавать свою семью, но в итоге примкнул к этой. Насколько мы смогли разузнать, не он начал создание Своры семь лет назад, а просто в итоге победил главного, и по какой-то причине Волчица побежденного объединилась с Изегримом. Нам пока не известно ни сколько их, ни то, кем является Волчица.
— А есть у них старые волки?
Калеб удивленно нахмурился.
— Думаю, что есть — ни смотря ни на что, Свора ведет себя почти по закону легальной стаи. Кто-то должен напоминать им законы, раз их не истребили еще семь лет назад. Пока нелегалы ведут себя тихо — их не будут трогать.
Он умолк, подняв голову и смотря на меня. Я рассеяно улыбнулась в ответ, но заметив, как его задевает это, положила руку на щеку. Вскоре ладонь будет пахнуть так же замечательно, как и его кожа, только вот что почувствует Калеб, когда его коснется запах заживающей плоти.
— Почему ты спрашиваешь?
— Еще пока и сама не знаю. Было что-то в мыслях волков, чему я не придала значения, потому как была занята, защищаясь от них. Теперь же меня это мучает.
— Защищаясь от них, — будто эхо повторил мои слова Калеб.
Я провела пальцем вдоль его губ, пытаясь нащупать, как эти слова звучат на ощупь. Но конечно же не почувствовала, только холодное дыхание коснулось моей руки. Мы были с ним близки так давно, и я почти с болью ощущала его тело рядом, зная, что сегодня мне вряд ли будет суждено испытать это вновь.
— Разве тебя это не пугает? — тяжело вздохнул Калеб, выхватывая меня из мечтаний о его теле, и вдоль моей кисти пробежали мурашки.
— Что именно? — я чувствовала, что поддаюсь усталости, веки мои тяжелели в этом умиротворении.
— То, что ты можешь противостоять волкам, и творить с их сознаниями?
— Меня это радует! — я непонимающе смотрела на Калеба. Да что тут может пугать — теперь я не была слабым человеком, меня боялись, даже больше чем я их.
Но Калеба мой ответ опечалил. Веки дрогнули, лицо сделалось тяжелым и серьезным, будто бы он был поставлен перед выбором.
— Нельзя так быстро поддаваться искушению — я же тебе говорил, что ты еще не обладаешь своим даром. Он делает тебя уязвимой и опасно самоуверенной.
— Самоуверенной — да, но не уязвимой. Сомневаюсь, что теперь они рискнут подступиться ко мне.
— Еще как рискнут, — горько отозвался Калеб, — даже если Волчица не давала добро на твое похищение ранее, теперь даст — ее точно испугает твой дар, а значит заинтересует.
— Не понимаю, разве ты не рад, что я могу постоять за себя!? Я теперь наравне с вами, а в ментальном смысле даже сильнее, — в порыве злости, я не сразу поняла, как по-детски и вызывающе прозвучали мои слова.
Калеб с недоверием смотрел на меня, будто бы увидел впервые, и я почувствовала, как этот взгляд не только охлаждает пыл возражения, но и проясняет мысли. И что хуже больно бьет в самое сердце. Калеб почти чувствовал отвращение, глядя на меня, и оно передалось мне.
Калеб поднялся быстрее, чем я успела что-либо сказать в оправдание этих глупых эгоистичных слов. Рики перекочевал ко мне на колени, туда, где раньше покоилась голова Калеба. Сам же Калеб молча собрал свои рисунки и карандаши, и я ничего не могла выдавить из себя, понимая, почему он уходит, да и почему презирает тоже.
— Мы плохо на тебя влияем. Все мы, не только Прат, а я в особенности. Я не могу найти другого объяснения тому, что ты ведешь себя столь высокомерно, говоря о своем даре, и превосходстве над нами — твоей семьей.
— Калеб, что ты… — я не хотела верить тому, что сейчас он уйдет, ведь еще нет и десяти часов вечера, но понимала — мои слова больно задели его. Ему была неприятна мысль, что такая заносчивость у меня вызвана общением с ним. На сцену вышел восьмидесяти четырехлетний Калеб — и он не был зол, он был разочарован.
— Встретимся завтра, — отчужденно и как всегда вежливо отозвался Калеб, не глядя на меня. — У меня нет сегодня настроения.
Я бы хотела вскочить за ним и догнать, почувствовать насколько он зол и расстроен, но меня удержали на месте спящие тяжелые тела близнецов. Калеб скрылся как раз до того, как я почувствовала на щеках слезы. Ушел, даже не поцеловав!
Неужели ему было до того противно? И неужели это я, только что говорила о себе, в стиле Прата?! Мне стало ужасно гадко, но хуже было то, что я уже не могла без восхищения вспоминать, как разделалась с волками. Казалось, что все в моей семье были удивлены новой грани моего таланта, но я и не подозревала, что может скрываться за моим тщеславием. А что если и родители не столь рады тому, как я говорю о своих способностях? Страх Бет и Теренса по этому поводу я почувствовала ранее. Им было страшновато узнать, что я могу оказаться для их сознания не только Проводником, но и разрушителем. Они успокаивали себя тем, что я их друг, и им никогда не придется узнать о моей губительной силе, но если что-то измениться? Я даже представить боялась, что именно может меня заставить навредить им.
После ухода Калеба, мою душу охватил страх перед своей бездушностью, которую я всегда ставила в вину Прату.
Тоску не рассеяли даже Терцо и Самюель, вернувшись с охоты, во время которой они хотели побыть вдвоем. Их лица не были ни чем опечалены, я слышала, как они шутили и смеялись в холе, и поэтому заставила себя хоть на время придать лицу беспечный, но и усталый вид. Усталость изображать не пришлось, я была вымотана, а размолвка с Калебом придала моей усталости остроту.
— Еще не спишь? — Терцо и Самюель вошли в комнату в обнимку. Их лица светились, идеально белые и красивые — сытость сделала свое, забрав последствия легких «перекусов» во время становления Бет и Теренса. Не смотря на то, что они были в простых спортивных костюмах, их хоть сейчас можно было ставить на обложку журнала с какой-нибудь сладкой подписью типа «Адам и Ева», и им бы позавидовали любые модели. Как же я их любила! И как горько было понимать, что мои слова, сказанные Калебу, могут ранить их столь же сильно, как и его. Подавив чувство вины, я постаралась улыбнуться.