Прокурор. — Потом куда вы поехали?
Бойко. — Так продолжалось здесь несколько дней, и было расстреляно около 2 000 человек. После мы поехали в город Курск. Когда мы находились при гараже в городе Курске, шофёр Ганс Хери рассказал мне, как расстреляли людей в Курске. Он говорил, что несколько машин подъехало к тюрьме. В них были погружены арестованные, которых по приказу Радецкого отвезли к баракам и расстреляли. Ввиду нехватки патронов осталось нерасстрелянных 25 человек. Радецкому посоветовали, чтобы их отвезли в тюрьму и расстреляли в следующий раз, но он отдал приказ — обратно в тюрьму не возить, а убить их лопатами, винтовками и другими предметами.
Прокурор. — Следовательно, 25 человек, для которых не хватило патронов, были убиты винтовками и лопатами?
Бойко. — Да, винтовками и лопатами.
Прокурор. — Потом куда вы поехали?
Бойко. — Потом отряд выехал в Киев. Отсюда отряд поехал в Чернигов для борьбы с партизанами, но я заболел и остался в Киеве при местной команде. Я оставался на Институтской улице №5 в главном штабе.
Прокурор. — Главный штаб чего?
Бойко. — Главный штаб гестапо.
Прокурор. — Расскажите, что вы делали в Киеве?
Бойко. — Я работал в гараже. Шофёры, которые давно работали здесь говорили, что в Киеве каждый день происходят аресты в расстрелы. Я видел газовую машину, которая стояла в гараже. Она уходила утром и возвращалась к вечеру.
Прокурор. — Назовите, свидетель Бойко, фамилии гестаповцев, руководивших массовым уничтожением советских граждан в Харькове.
Бойко. — Штурмбаннфюрер Гранбель, оберштурмфюрер Фейнгольц, оберштурмфюрер Кирхе, оберштурмфюрер Фаст и его помощник Петерс.
Утреннее заседание суда 17 декабря
На утреннем заседании 17 декабря продолжался допрос свидетелей. Как и в предыдущие дня, зал переполнен народом. С напряжённым вниманием следят присутствующие за ходом судебного заседания, вскрывающего всё новые жуткие подробности преступлений, которые чинили немецко-фашистские захватчики в период временной оккупации Харькова и Харьковской области.
Перед Военным Трибуналом проходит группа свидетелей — бывших работников 1 армейского сортировочного госпиталя 69-й армии.
Показания свидетелей вскрывают во всех подробностях страшную трагедию, разыгравшуюся в госпитале, в котором находились раненые красноармейцы, после захвата Харькова немцами.
— То, что мне пришлось видеть и пережить в период немецкой оккупации, — говорит свидетель Джинчвиладзе, — просто не вмещается в человеческом сознании: в восьмом корпусе госпиталя было собрано 400 тяжело раненых, нуждавшихся в немедленной оперативной помощи и находившихся в операционной и готовящихся к очередной операции, когда раздался глухой взрыв. Навстречу мне с криком бежали, санитарки. Оказывается, к госпиталю подъехали, эсэсовцы и, предварительно заколотив все входные двери, бросили в помещение две зажигательные бомбы. Первый этаж моментально охватило пламя. Огонь перекинулся на кровати, где лежали раненые. С загоревшейся одеждой они поползли к окнам. Многие были так слабы, что, не успев проползти нескольких шагов, падали мёртвыми. Тех же, кто успел добраться до окон и вылезти на подоконники, пристреливали из автоматов эсэсовцы, оцепившие здание кругом. Нельзя передать словами то, что происходило в этот момент: горящие люди метались по палатам, им нигде не было спасения — в помещении бушевал огонь, а за окнами подстерегали пули. Такая же сцена разыгралась и во втором этаже, куда вскоре перекинулся огонь. Нам удалось спрятать группу раненых на лестничной клетке и, когда эсэсовцы, видимо, думая, что все раненые погибли в огне, уехали, вытащить их через окна на улицу. Из 400 человек, находившихся в корпусе, спаслось не более 50.
Раненых, оставшихся в других корпусах госпиталя, постигла та же участь. Назавтра в госпиталь вновь приехал отряд эсэсовцев, и начался массовый расстрел. Эсэсовцы обшаривали все углы, подвалы. Некоторых раненых вытаскивали во двор и там расстреливали, других приканчивали на месте. Эта кровавая расправа продолжалась 4 дня. Трупы убитых 12 дней лежали, во дворе и в подвалах. Гестаповцы не разрешали их хоронить.
Показания Джинчвиладзе дополняет свидетель, профессор Катков, являвшийся к моменту этой трагедии заместителем начальника и фактически исполняющим обязанности начальника госпиталя. Его показания с неоспоримой ясностью устанавливают, что это чудовищное преступление было заранее обдумано, подготовлено и организовано гитлеровцами.
— Накануне трагедии, — показывает Катков, — в госпиталь явился немецкий офицер и приказал сосредоточить всех раненых в одном из корпусов, где, как он заявил, будет госпиталь для русских. Когда это было сделано, к госпиталю подъехали эсэсовцы, оцепили корпус, в котором мы начали сосредоточивать раненых, и подожгли его зажигательными бомбами, а тех, кто, спасаясь от огня, пытался выскочить в окно, расстреливали из автоматов. Назавтра немцы начали обходить помещения остальных корпусов — палата за палатой, подвал за подвалом. Подойдя к какому-либо помещению, они вначале бросали туда несколько гранат, давали очередь из автоматов и затем, войдя в помещение, добивали тех, кто ещё оставался в живых. Каким-то чудом уцелевшие раненые рассказывали мне потом, что впереди немцев шёл офицер, который освещал карманным фонарём все углы. Подходя к каждой кровати и убедившись, что человек мёртв, он говорил: «Капут» и шёл дальше.
Не довольствуясь этими зверствами, немецкие изверги распяли одного из тяжело больных, прибив его гвоздями к стене во дворе госпиталя. Вокруг распятого собралась кучка немцев, они весело хохотали, а многие фотографировали свою жертву.
Все присутствующие с огромным удовлетворением восприняли приведённые свидетелем Катковым факты исключительной самоотверженности и патриотизма русских женщин. Рискуя жизнью под немецкими пулями, женщины, фамилия которых, к сожалению, остались неизвестны, проникали на территорию госпиталя, приносили раненым, уцелевшим от расправы, еду , ухаживали за ними, как родные матери и сестры.
Следующей допрашивается свидетельница Сокольская, работавшая медицинской сестрой в 1 сортировочном госпитале. Её показания полностью подтверждают всё, о чём говорили на суде предыдущие свидетели.
Я находилась 14 марта в помещении госпиталя, когда раздался взрыв. Это немцы бросили зажигательные бомбы. В здании начался пожар. Раненые, спасаясь от мучительной смерти в огне, сползали с кроватей, но большинство тут же падало. Но и тем из них, кто добрался до окон, не удалось спастись. Немцы подстерегали их и расстреливали из автоматов.
Свидетельница Сокольская рассказывает о неслыханном преступлений гитлеровцев во дворе госпиталя. В одном из подвалов они нашли человека, который ещё был жив. Несчастного выволокли во двор и хотели тут же пристрелить. Один немец уже поднял было автомат, но другой ему что-то сказал, и оба громко захохотали. Первый немец куда-то убежал и быстро вернулся с молотком и гвоздями. Оба немца набросились на полуживого человека и, сорвав с него одежду, начали прибивать его к стене на потеху себе и другим немецким извергам.
Сильнейшее впечатление на всех присутствующих произвело краткое показание свидетельницы Козловой. Во время кровавой бойни, учинённой гитлеровскими извергами, в госпитале погиб её муж, который находился там на излечении.
— Когда я пришла в госпиталь, — рассказывает Козлова, — я не узнала здания. Вместо корпуса высились обгоревшие развалины. Внутри здания я увидела множество трупов. Ими было завалено всё помещение. Чтобы пройти из одной комнаты в другую, приходилось буквально шагать по трупам, среди них я нашла обезображенный труп своего мужа.
О кровавой растраве с советскими людьми, учинённой фашистами в Сокольническом лесопарке, показал проживающий на территории парка свидетель Беспалов. Из окна своего дома, на расстоянии каких-нибудь 150 метров, он трижды видел, как гитлеровские звери уничтожили несколько тысяч советских граждан, в том числе много детей, женщин, стариков.
— Несколько часов, — рассказывает Беспалов, — немцы возили арестованных к заранее приготовленным ямам. Всем было приказано раздеваться. Тех, кто сопротивлялся, избивали и насильно, сорвав одежду, живыми втаскивали в ямы и затаптывали ногами. Вещи, отобранные у раненых, немцы собрали, погрузили на машины и с песнями уехали.
Через несколько дней в то же место была привезена большая партия женщин и детей. Лес огласился громкими криками и плачем.