разбора, зачастую не имеющими среднеспециального образования и элементарных понятий интимной гигиены. Антон чувствует, что стремительно деградирует, объятый удушающими лапами провинции. Глядя на бесконечный личностный тупик и финансовое прозябание, он решает оставить мать и бежит спасаться в центр, искать себя на культурном поприще. Однако тут по фантастическому и счастливому стечению обстоятельств юннаты из курируемого Антоном кружка в одной из своих экспедиций обнаруживают на берегу Ингиря необычную улитку, которая, как выясняется, науке неизвестна и, вполне может быть, относится к реликтовому, давно вымершему виду. Вдохновленный Антон начинает борьбу за то, чтобы увековечить свою фамилию в латинском названии улитки, стать достойным дальнего предка и заново возвысить славное имя Чичагиных.
Помимо этого, Антон предлагает изменить герб города и вместо не пойми зачем присутствующего на гербе Чагинска ерша, которого в Ингире уже сто лет никто не ловил и который, в сущности, есть возмутительный элемент, поместить на щит благонадежную улитку. По поводу этого вопроса в мэрии имеются серьезные сомнения, однако Антон утверждает, что его предок — адмирал Антиох Чичагин еще в восемнадцатом веке в своей переписке с княгиней Дашковой указывал, что леса, логи и нивы в среднем течении Ингиря богаты множеством редких и необычных животных, и утверждал, что самолично видел на его берегах отпечатки вроде крокодильих, наблюдал, как огромный рак утащил под воду селезня, и записал рассказ поселян, у которых гигантская черная птица похитила двухмесячного поросенка. Адмирал полагал, что сии явления подлежат исследованию и тщательной каталогизации, поскольку, без сомнения, развитие промышленности и крестьянского хозяйства приведет к тому, что эти существа или исчезнут, или будут вытеснены в самые дальние и безлюдные куты северной земли. Посему, по мнению Антоши, адмирал Чичагин был первым русским экологом, защитником исчезающих видов, и фактически можно было утверждать, что недавнее обретение улитки произошло по прямому и недвусмысленному предвидению адмирала, а следовательно, размещение улитки на гербе вместо ерша закономерно и даже обязательно.
Однако устремления Антона неожиданно сталкиваются с серьезным противодействием в лице местного ветеринара Бусыкина. Бусыкин утверждает, что улитку он обнаружил еще семь лет назад, о чем имеются соответствующие записи, более того, он, Игорь Бусыкин, подал все полагающиеся документы на включение улитки в районную Красную книгу и прочую ее регистрацию. И по праву первооткрывателя ветеринар тоже выразил желание быть увековеченным в названии и сказал, что настойчиво будет это право отстаивать, а Антону Чичигину он рекомендует идти в известном направлении мелкими шагами.
Между тем Антон Чичигин, узнав про эти подлые пропозиции, реализовал деятельное несогласие с позицией Бусыкина, осуществившееся в нападении на ветеринара недалеко от его клиники «Чуга». В схватке, впрочем, Антон ни славы, ни виктории не снискал, напротив, был быстро повержен, а впоследствии и унижен ветеринаром, вроде тщедушным с виду, но мастером боевого самбо и уличных приемов борьбы. После инцидента, видимо для закрепления успеха, позорный ветеринар распространил многочисленные диффамации — в частности, обнародовал, почему город переименовали в Чагинск, хотя раньше он назывался Чичагинск.
А переименовали его потому, что в соседней области слово «чич» означает неприличное название мужеских причиндалов, кроме того, небезызвестно, что в годы обучения в Сыктывкарском педагогическом училище Антона дразнили Чич Комар и обижали по этому признаку. Поражение было полным. Улитку назвали именем злокозненного ветеринара, а Антона стали звать исключительно Чичем.
И скоро к отрицательным величинам стало стремиться не только качество, но и количество его личной жизни. Из образовательного учреждения он вынужден уволиться; отчаявшись найти дорогу к свету, Антон погружается в неминучий русский делирий и окончательно смиряется с этим…
С платформы отбывал поезд. Пригородный, состоящий из четырех грязных вагонов, один почтово-багажный, три пассажирских.
Я проснулся.
Поезд гудел и уходил на восток. Кажется, Кострома — Свеча.
Я подошел к кассе, тупо осведомился про автобус. Автобус уже уехал. Глупо было спрашивать, почему меня не разбудили, сам виноват. Спросил, не появилось ли билетов на запад, их не появилось. Так…
На креслах лежала забытая кем-то из пассажиров газета. «Чагинский вестник», сегодняшний номер, свежая, значит, Кондырин успел напечатать, посмотрим…
Я поспешил на воздух. Около восьми, до открытия «Чаги» оставался час, пришлось расположиться на скамейке и переждать это время, читая газету. Передовица называлась «Сны Энцелада», в качестве иллюстрации на странице была размещена довольно остроумная и чрезвычайно детальная карикатура в брейгелевском духе.
Берег Ингиря возле РИКовского моста.
Как в «Крокодиле». У бабушки на чердаке лежало несколько стопок старых «Крокодилов», карикатура из «Чагинского вестника» вполне могла быть напечатана даже на обложке одного из номеров.
С холма в небо целилась ракета, напоминавшая «ФАУ-2», только с прорезанными круглыми иллюминаторами. Цепляясь за край иллюминатора, на ракете висел человек, сильно похожий на мэра Механошина. Сразу под ним, вгрызаясь зубами в щиколотку мэра, болтался худой длиннорукий человек, он умудрялся доставать левой рукой из кармана Механошина валюту, а правой драть шевелюру другого претендента, низвисящего, в милицейской форме. А этот уже не висел, а стоял на плечах трех сотрудников. Еще несколько человек с явно значимыми, но не опознаваемыми мною лицами азартно мутузили друг друга под ракетными соплами.
От этой борьбы и оттого, что кто-то успел стащить кирпичи из фундамента, ракета кренилась в сторону реки. Чтобы удержать ее в вертикальном положении, на ракету были накинуты канаты, канаты тянули худосочные невеликие чагинцы и почему-то одна овчарка. На лицах людей, держащих ракету, читался умеренный энтузиазм.
С западной стороны воздвижение корабля воодушевлял батюшка с кадилом, с восточной — Паша Воркутэн: он, вихляя коленями на дощатой эстраде, исполнял свой новый хит «Космос-космосок».
Через мост верхом на огромном чучельном зайце, напоминавшем троянского коня, ехал Сарычев; заяц крепился на колесах, а толкал его опять Механошин. РИКовский мост от веса зайца покосился и явно падал, в воде возле первой опоры в позе атланта стоял мэр Механошин. Мэр держал мост, от напруги глаза Механошина выпучились, но не узнать его было нельзя, видимо, изобилием Механошина художник старался подчеркнуть его многовекторную сущность.
А сразу за Ингирем, на том месте, где сейчас был котлован, возвышался курган. На вершине в кресле-качалке сидел джентльмен в ковбойской шляпе: в одной руке флажок с логотипом НЭКСТРАНа, в другой сигара. Джентльмен напоминал Светлова, за его спиной меж двух поросших чагой берез красовалась издевательская растяжка «Поехали!», возле ног его сидел Механошин с протянутой кепкой и надеждой в лице. Чуть поодаль, стиснутая узами носочного питона Кузи, Зинаида Захаровна пребывала с загадочным лицом.
Я тоже присутствовал у ног Светлова, но не в непосредственной близости, а в некотором отдалении. С гусиным