Читать интересную книгу Великая Скифия - Полупуднев Виталий Максимович

Ему надели на руки холодные браслеты и грубо дернули за цепь.

– Пошевелись!.. Чего глаза вытаращил?

Кто-то презрительно рассмеялся.

Пахнуло густым и тяжелым духом. Это был запах многих скученных в одно место человеческих тел, покрытых потом от напряженной работы, но лишенных возможности поддерживать себя в чистоте и опрятности, запах эргастерия, отравленное дыхание тюрьмы.

Фарзой хорошо знал этот тошнотворный дух рабского стойла. Его знали все, кто жил в ту эпоху. Человеческое стадо, соединенное общей упряжкой и со стоном влачившее вперед тяжелую колесницу античного общества, являлось естественным и повседневным добавлением к той прекрасной картине, которая называлась античной цивилизацией.

Князь попал в число рабов-кандальников, прикованных на всю жизнь к веслу, не могущих рассчитывать ни на какое снисхождение.

Было время, когда он спокойно взирал на гребцов-невольников, как взирают на рабочую скотину. Ему и в голову не приходил вопрос о том, как чувствуют себя эти скованные цепями люди. Хорошо или плохо?.. Тем более он не пытался сравнивать себя с ними или допустить, что и он может оказаться в их положении.

Необычная мысль, что он пленник и даже может стать рабом, впервые мелькнула у него во время плавания на «Евпатории». Тогда же он почувствовал нечто подобное жалости к гребцам, среди которых находился и Данзой, но это были мимолетные переживания.

Как богатый не может понять бедного, так и свободный не в силах прочувствовать весь ужас рабства.

И вот сейчас, когда цепь звякнула о палубу и кузнец, приковавший его к веслу, ушел, Фарзой словно проснулся и стал осматриваться вокруг.

«Арголида» стояла в керкинитидском порту и готовилась к отплытию в Херсонес. По палубе топало много ног, далеко разносились разговоры и смех понтийских моряков. Корабль, загруженный зерном, значительно осел, стал как бы ниже, приземистее.

Гребцы располагались вдоль бортов в три этажа, имея верхнюю палубу над головой, в виде крыши. Со стороны моря их защищала дощатая обшивка с амбразурами для весел. Амбразуры были узкие, как бойницы, и позволяли выдвигать весла лишь на определенную длину. Весла имели особые утолщения, благодаря которым они не падали в море, даже если их не удерживали гребцы.

Обязанностью каждой пары гребцов было выдвигать одно весло по команде и также по сигналу опускать его в воду. Ритм работы обеспечивал флейтист. Гребли, сидя на скамьях, одна выше другой. Когда кибернет кричал: «Суши весла!» – рабы наваливались на весла грудью и прижимали их к коленям. При этом весла поднимались из воды и замирали в горизонтальном положении в виде красивой гребенки, все как одно. Горе тем, чье весло оказалось ниже или выше других или покачнулось, нарушив общий порядок. Удары палкой, площадная брань, лишение пищи и воды – все шло в ход против «ленивого, нерадивого дармоеда», как называли в таких случаях гребца.

Нарушение дисциплины влекло за собою наказание не только виновника, но и его напарника и всех гребцов одной стороны корабля. Рабы следили друг за другом, как того требовали надсмотрщики, дабы не допустить проступков со стороны любого из сотоварищей и не нести за них жестокой кары.

Фарзой оказался свидетелем расправы гребцов с одним из своих собратьев, обвиненном в лености, за что все они оказались лишенными пищи на полдня.

Зачинщиком расправы был напарник провинившегося, он ударил несчастного кулаком наотмашь с криком:

– Что же, мы должны работать за тебя?

Сосед хлестнул «преступника» цепью и со злобой прохрипел:

– Ты ленишься, старый осел, а нас морят голодом!

Обозленные голодные рабы вскочили со скамей, били его ногами. К счастью, не все могли дотянуться до него, их не пускали цепи. Его спасли стражи, но уже помятого, еле живого.

– Скоты! – кричал надсмотрщик. – Вы причинили царской казне убыток! Если раб умрет, я заставлю вас отработать его стоимость!.. Я вычту его цену из вашей пищи!..

Звероподобные, обросшие бородами, оборванные люди возвратились на свои места, бросая исподлобья мрачные взгляды.

На место избитого раба приковали Фарзоя. Князь огляделся и увидел, что сидит на грубой деревянной скамье, имея слева весельную амбразуру, а справа и выше – того самого черномазого невольника, который начал самосуд над своим напарником.

У их ног лежало орудие печального труда – весло, рядом валялся грязный соломенный мат. Фарзой принял его за постель для гребцов. Лишь после он узнал, что такими матами в холодное время затыкается на ночь весельная амбразура. Никаких подстилок для людей не полагалось. Они ложились по двое и старались согреться один около другого.

– Новенький! – хрипло, на ломаном греческом языке сказал сосед. – Видно, еще не махал веслом никогда!.. Сколот, пленник?.. Жаль, что я не могу говорить на вашем языке. Мидийцы плохо понимают скифов и парфян.

– Говори по-эллински, – ответил князь, – я пойму тебя. Да, я сколот, попал в плен к Диофанту.

– Что же вы так плохо воевали?.. Разбили вас понтийцы! А вы разбежались, вояки!

– Нет силы, что могла бы победить понтийцев! – странно высоким, кликушеским голосом крикнул дальний гребец, загремев цепями.

– Молчи, ты, – пробасил другой, – пока не получил по зубам! Тоже оракул!

Фарзою стало не по себе. Он видел, что рабы ведут себя как-то странно, и тут же подумал, что нечеловеческие условия существования этих людей не могли не повлиять на их мысли и чувства. Истязуемые надсмотрщиками, они сами ожесточились. Лишенные человеческих утех, они стали походить на скотов. Рабство изломало не только их жизнь и изменило их внешность, но изуродовало и души их и мысли. «Вот и мне суждено стать таким же!» – с невольным страхом подумал князь.

– Кем же ты был в войске? Начальником или воином?

Фарзой вздрогнул от этого вопроса. С трудом нашелся:

– Да… воином!

– Ага!.. А одет ты неплохо!.. Уж очень много на тебе одежды, надо поделиться! Ты мне шапку-то отдай, а мою себе возьми. И знай, что я старший над тобою, учить тебя буду… как надо грести веслом!

И, не ожидая согласия, он стащил с новичка шапку и епанчу. Фарзой ощутил в руках какую-то липкую кучу тряпок, просаленных и провонявших. Это была шапка его «старшого». Он с гримасой выпустил ее из рук. Шапка плюхнулась под ноги.

– А, не хочешь, – раздался за спиною голос. – Давай ее сюда, она мне пригодится!

Заскорузлая рука протянулась из-под скамьи и ухватила то, что здесь называли шапкой.

– Молчать! – заревел надсмотрщик, внезапно появляясь. – По местам!

– Еду несут!.. Еду!.. Тише вы!

Цепи загремели и сразу затихли. Все рабы уселись на скамьи и замерли в нетерпеливом ожидании.

Пахнуло чем-то кислым и будто мясным. Кто-то жалобно заскулил. На него зашикали.

– Мясо! – не выдержал один.

Раздатчик стукнул его по голове черпаком.

– Бери чашку-то! – сосед всунул в руки князю деревянную долбленую чашку. – Да смотри, все не сжирай, оставь мне половину! А сожрешь – бит будешь!

Раздавали похлебку с мясом павших на поле битвы лошадей. Пахло варево не так уж плохо. Кислый дух шел от лепешек, выпеченных из отрубей и жмыха.

«Старшой» улучил момент и, запустив грязную пятерню в чашку Фарзоя, достал оттуда мясо и с довольным смешком отправил его себе в рот.

– Ты голоден, возьми себе все, – предложил Фарзой.

Тот не отказался и съел две порции под завистливые замечания окружающих.

Ужин закончился очень быстро.

– Закрывай окна! – скомандовал надсмотрщик.

Амбразуры были заткнуты соломенными ставнями. Сразу стало темно.

– Ложись, кончай разговоры!.. Благодари богов и царя Митридата, да и меня, кормильца вашего, за милость и сытный ужин!

– Слава Митридату! Благодарение богам! Вечная удача кормильцу нашему!.. – привычным бормотанием отозвались гребцы.

Невольники устраивались на покой, но разговоры и шепот продолжались.

– Вот ты был воином, – говорил сосед, – а я, брат, у самого Митридата конюхом был!.. Ух и ел я тогда! Ты ничего такого в своих степях отроду не видывал!