Читать интересную книгу Сага о Форсайдах 2 - Джон Голсуори

- Да, но ее не заставишь плясать под чужую дудку.

- Восставать против освященных веками институтов - неразумно: они слишком хорошо защищены.

- Да, - со вздохом согласилась Динни. - Все в руках богов.

- А они у них чертовски скользкие. Не подарите ли мне вашу фотографию? Лучше такую, где вы сняты девочкой.

- Надо посмотреть, что у нас сохранилось. Боюсь, одни любительские снимки. Впрочем, кажется, есть один, на котором мой нос не слишком вздернут.

Она подошла к комоду, вытащила один из ящиков и поставила его на бильярдный стол:

- Семейная фототека. Выбирайте!

Он встал рядом с ней, и они начали пересматривать снимки.

- Я лазила сюда много раз, поэтому моих карточек осталось мало.

- Это ваш брат?

- Да. А вот это он снялся, когда уходил на фронт. Это Клер за неделю до свадьбы. А вот я - видите, с распущенными волосами. Меня снял отец в первую послевоенную весну, когда вернулся домой.

- Вам тогда было тринадцать?

- Почти четырнадцать. Предполагается, что я здесь похожа на Жанну д'Арк, внимающую неземным голосам.

- Очаровательная фотография! Я отдам ее увеличить.

Дорнфорд поднес карточку к свету. Динни была снята на ней в три четверти, с лицом, повернутым к ветвям цветущего фруктового дерева. Снимок дышал жизнью: солнечный свет заливал цветы и волосы Динни, распущенные и доходящие ей до талии.

- Посмотрите, какой у меня восхищенный вид, - сказала девушка. - На дереве, наверно, сидела кошка.

Дорнфорд положил карточку в карман и опять нагнулся над столом.

- А эту? - осведомился он. - Можно мне взять обе?

На втором снимке Динни была уже постарше, но все еще с косами и круглым личиком; руки ее были сложены, голова чуть-чуть опущена, а глаза подняты кверху.

- К сожалению, нельзя. Я не знала, что она здесь.

Это была точно такая же карточка, какую она в свое время послала Уилфриду.

Дорнфорд кивнул, и девушка почувствовала, что он интуитивно догадался о причине отказа. Она смутилась и сказала:

- Впрочем, почему бы нет? Берите. Теперь это не имеет значения.

И вложила карточку ему в руку.

Когда во вторник утром Дорнфорд и Клер уехали, Динни посидела над картой, вывела автомобиль и отправилась в Беблок-хайт. Водить машину она не любила, но ее тревожила мысль о Тони Круме, которому в прошлую субботу не удалось, как обычно, взглянуть на Клер. На двадцать пять миль у нее ушло больше часа. Она оставила машину у гостиницы, где ей сообщили, что мистер Крум, видимо, у себя в коттедже, и пошла пешком. Тони, в одной рубашке, красил деревянные стены своей низкой гостиной. Еще с порога Динни заметила, как заходила у него в зубах трубка.

- Что-нибудь с Клер? - выпалил он.

- Ничего. Просто мне захотелось взглянуть, как вы устроились.

- Очень мило с вашей стороны! А я все тружусь.

- Вижу.

- Клер любит зеленоватый цвет, как у утиных яиц. Эта окраска - ' самая близкая к нему, какую я смог достать.

- Она как раз в тон потолочинам.

Крум, глядя мимо нее, сказал:

- Не верю, что Клер когда-нибудь поселится здесь со мной, но не могу не мечтать об этом, иначе жизнь теряет и цель, и смысл.

Динни дотронулась до его рукава:

- От места вам не откажут. Я говорила с Джеком Масхемом.

- Уже? Да вы прямо волшебница. Я сейчас. Вымоюсь, оденусь и все вам покажу.

Динни подождала его у порога, на который ложилась полоса солнечного света. Дом Крума представлял собой не один, а два соединенных вместе коттеджа, сохранивших свои глицинии, вьющиеся розы и соломенные крыши. Со временем здесь будет очень хорошо.

- Сейчас, - рассказывал Крум, - стойла уже готовы, в загоны подведена вода. Остановка лишь за лошадьми, но их привезут только в мае. Масхем не хочет рисковать. Меня это тоже устраивает, - пусть процесс закончится до их прибытия. Вы прямо из Кондафорда?

- Да. Клер сегодня утром вернулась в город. Она, конечно, велела бы передать вам привет, но я не сказала ей, что поеду.

- А почему вы приехали? - в упор спросил Крум.

- Из товарищеских чувств.

Он стиснул ей руку.

- Ах да, простите... Вам не кажется, - неожиданно спросил он, - что когда думаешь о страданиях ближнего, то самому становится легче?

- Не слишком.

- Конечно, вы правы. Сильное желание - все равно что зубная боль или нарыв в ухе. От этого никуда не уйдешь.

Динни кивнула.

- А тут еще весна! - усмехнулся Крум. - Словом, между "нравился" и "люблю" - большая разница. Я в отчаянии, Динни. Я не верю, что чувства Клер ко мне могут измениться. Если бы уж ей было суждено полюбить меня, то она полюбила бы именно теперь. А раз она меня не любит, я здесь не останусь. Лучше уеду в Кению или еще куда-нибудь.

Она посмотрела в его доверчивые глаза, устремленные на нее в ожидании ответа, и ощутила волнение. Клер - ее сестра, но разве она знает чтонибудь о ней, о глубинах ее души?

- Не стоит загадывать наперед. На вашем месте я не отчаивалась бы.

Крум сжал ей локоть:

- Простите, что без конца болтаю о своей навязчивой идее. Но когда день и ночь...

- Знаю.

- Мне придется купить двух козлов. Лошади ослов не любят, да и козлов обычно не жалуют, но я хочу, чтобы у загона был домашний, обжитой вид. Я раздобыл для конюшни двух кошек. Как вы думаете, это полезно?

- Я разбираюсь только в собаках и - теоретически - в свиньях.

- Пойдемте завтракать. В гостинице недурная ветчина.

Больше Тони речь о Клер не заводил. Угостив Динни "недурною ветчиной", он усадил девушку в ее машину и проехал миль пять в сторону Кондарфорда, объявив, что обратно пройдется пешком.

- Бесконечно признателен вам за ваш приезд, - поблагодарил он, безжалостно стиснув ей руку. - Это очень по-товарищески с вашей стороны. Привет Клер.

Он повернул и пошел назад тропинкой через поле, на прощанье помахав Динни рукой.

Остальную часть обратного пути Динни думала о своем. Хотя югозападный ветер все еще не улегся, солнце то выглядывало, то скрывалось, и тогда начинала сыпаться колючая, как град, крупа. Загнав машину на место, девушка позвала спаниеля Фоша и направилась к новому свинарнику. Ее отец уже был там и осматривал постройку, как настоящий генерал-лейтенант подтянутый, зоркий и немного чудаковатый. Отнюдь не уверенная, что здание когда-нибудь в самом деле наполнится свиньями, Динни взяла отца под руку:

- Как идет сражение за "свинград"?

- Вчера заболел один из каменщиков, а плотник повредил себе большой палец. Я говорил со стариком Беллоузом, но ведь нельзя же, черт возьми, накидываться на него за то, что он хочет занять своих людей подольше. Я симпатизирую тем, кто держится за своих рабочих, а не путается с разными там союзами. Он заверяет, что к концу следующего месяца все будет готово, но едва ли справится.

- Конечно, нет, - поддержала отца Динни. - Он уже дважды давал обещание.

- Где ты была?

- Ездила навестить Тони Крума.

- Что-нибудь новое?

- Нет. Я только сообщила ему, что видела мистера Масхема и что тот не откажет ему от места.

- Рад за него. Он парень с характером. Досадно, что он не военный.

- Мне очень жаль его, папа: он любит по-настоящему.

- На это все жалуются, - сухо отозвался генерал. - Ты видала, как ловко сбалансирован новый бюджет? Мы живем в эпоху сплошной истерии: каждое утро к завтраку тебе подают очередной европейский кризис.

- Все дело в наших газетах. Во французских шрифт мельче, поэтому они и тревожат человека вдвое меньше. Я, например, читала их совершенно равнодушно.

- Да, виноваты газеты и радио: все становится известно еще до того, как произойдет. А уж заголовки - те в два раза крупней самих событий. Как почитаешь речи и передовицы, так тебе и начинает казаться, что мир впервые попал в такой переплет, хотя он испокон века в какомнибудь переплете, только раньше из-за этого не поднимали шум.

- Но без шума не удалось бы сбалансировать бюджет, дорогой!

- Да нет, просто сейчас все так делается. Но это не по-английски.

- Откуда нам знать, папа, что по-английски, а что - нет.

Генерал наморщил обветренный лоб, и по его изборожденному лицу поползла улыбка. Он указал на свинарник:

- Вот это по-английски. В конце концов мы всегда делаем то, что нужно, хотя и в последнюю минуту.

- Ты это одобряешь?

- Нет. Но еще меньше я одобряю истерику, как лекарство от всех болезней. Разве стране впервые оставаться без денег? Эдуард III был должен чуть ли не всей Европе. Стюарты не вылезали из банкротства. А после Наполеона мы пережили такие годы, с которыми нынешний кризис даже не идет в сравнение. Но эти неприятности не подавались вам ежедневно к завтраку.

- Значит, неведение - благо?

- Не знаю. Мне просто противна та смесь истерики с блефом, которая составляет теперь нашу жизнь.

- И ты согласился бы упразднить голос, возвещающий райское блаженство?

- То есть радио? "Отживает порядок ветхий и другим сменяется, а господь творит свою волю путями многими, чтобы не прельстился мир никаким новшеством единым", - процитировал генерал. - Я помню, как старик Батлер в Хэрроу сказал на этот текст одну из лучших своих проповедей. Я - не рутинер, Динни; по крайней мере, надеюсь на это. Я только думаю, что люди стали слишком много говорить. Так много, что уже ничего не чувствуют.