Да разве не все равно, господа, ради практического результата - имеем ли мы дело с глупостью или с изменой. Когда все с большей настойчивостью Дума напоминает, что надо организовать тыл для успешной борьбы, а власть продолжает твердить, что организовать страну значит организовать революцию, и сознательно предпочитает хаос и дезорганизацию,251 что это, глупость или измена?»
Постоянно прерываемый бурными аплодисментами, Милюков закончил: «Именно во время войны и во имя войны, во имя того самого, что нас заставило соединиться, мы с ними теперь боремся. Мы имеем много, очень много отдельных причин быть недовольными правительством… Но все частные причины сводятся к этой одной общей: к неспособности данного состава правительства. (Аплодисменты). Это наше главное зло, победа над которым будет равносильна выигрышу всей кампании…»
На овации, устроенной П. Н. Милюкову большинством депутатов, заседание закрылось. Своей речью П. Н. Милюков достиг поставленных целей: оживил блок, укрепил свое положение лидера, нанес тяжелый удар правительству Штюрмера. Можно, однако, думать, что действительный эффект этой речи далеко превзошел истинные намерения оратора.
Неопределенность обвинений при всей резкости тона была чрезвычайно характерна. В сущности, «блок» ни в чем серьезном не мог обвинить правительство, кроме нежелания уступить место его кандидатам. В области внешней политики всего громче раздавались обвинения в том, что русское правительство не опубликовало свой проект польской автономии раньше, чем Германия (в конце октября) опубликовала свой. Практического значения это не имело, т. к. поляки более, чем обещаниями, интересовались реальным соотношением сил на театре военных действий. Русскую дипломатию также обвиняли в том, что она поддерживает греческого короля Константина: государь, действительно, считал, что несправедливо и нецелесообразно принуждать Грецию к вмешательству в войну. Но русский посланник поддерживал в то же время все шаги союзников, направленные к обеспечению интересов салоникской армии.
Во внутренней политике протестовали против того, что больной старик Сухомлинов из крепости был переведен под домашний арест. Говорили о «продовольственной разрухе», но по существу большинство Г.думы (правая часть блока и правые) одобряло политику министерства земледелия. Жаловались на цензуру, забывая, что в союзных странах, особенно во Франции, цензура была много строже.252 Но дело было не в частностях. Никто о них не думал. В страну с думской трибуны было брошено по адресу власти слово «измена». Было дано подтверждение, по внешности веское, зловещим слухам, роившимся в народе. Этого слова как будто только и ждали. Правительство распорядилось задержать речи Милюкова, Чхеидзе, Керенского, и газеты вышли с пустыми местами на месте думского отчета; тотчас же заработали в «общественных организациях», в частных домах и даже в правительственных учреждениях тысячи пишущих машинок и ротаторов; запрещенные речи в огромном количестве экземпляров стали распространяться по стране. Порою эти речи даже «дополнялись» и «усиливались». Упрощавшая молва в народе и в армии гласила: член Думы Милюков доказал, что царица и Штюрмер предают Россию императору Вильгельму…
П.Н.Милюков этого отнюдь не утверждал. Его речь была построена искусно: он только спрашивал, намекал, недоумевал; это не было обвинение, это не была клевета; это был скорее всего ряд инсинуаций. «Историческая речь, но она вся построена на лжи», - отзывался о ней В. Л. Бурцев. Сам автор, давая впоследствии объяснения,253 признал, что у него никаких реальных данных не было: он сказал не меньше, а много больше, чем знал на самом деле.
Правительство поспешило разослать союзным державам циркулярную телеграмму, опровергающую слухи о сепаратном мире. Оно продолжало запрещать в газетах помещение резких думских речей; но когда 3 ноября выступали В. В. Шульгин и В. А. Маклаков, их речи были распространены теми же кустарными способами. Листки «нелегальных» думских речей проникли широко и в армию через органы «Земгора».
В заседании 4 ноября военный министр Шуваев и морской министр Григорович (будто по совету министра народного просвещения гр. Игнатьева) взяли слово для заявления о том, что война, согласно воле императора, будет доведена до победы. Ген. Шуваев привел цифры поразительного увеличения военного производства. «Если сравнить с январем 1915г., - говорил он, - производство 3-дюймов. орудий возросло в 8 раз, гаубиц - в 4 раза, винтовок - в 4 раза, тяжелых снарядов - в 9 раз, 3-дюймов. - в 19,7 раз, взрывателей - в 19 раз, бомб - в 16 раз, взрывчатых веществ - в 40 раз, газов - в 69 раз… Низко кланяться надо нашим артиллеристам… Господа, враг сломлен и надломлен… Нет такой силы, которая могла бы одолеть русское царство»,
Члены Г.думы горячо приветствовали обоих министров, но тотчас же придали их выступлению особый смысл. «Военный и морской министры, - сказал Милюков, - на стороне Г.думы и народа…», «Речь» писала, будто ген. Шуваев, подойдя к Милюкову, сказал ему: «Благодарю вас…» Вероятнее, что военный министр просто благодарил всех депутатов, окруживших его с приветствиями…
«Бедный старик, - писала о Штюрмере государыня, - как подло о нем и с ним говорят в Думе» (4.XI). «Но, - добавляла она (7.XI), - «т. к. он играет роль красной тряпки в этом сумасшедшем доме, лучше ему на время исчезнуть».
Государь находился в Ставке. Думские события дошли до него не сразу. Военный и морской министры выступили без его полномочий; он их, однако, не осудил. Государь счел, что Штюрмер явно не в силах справиться с положением. «Я упрекаю его в излишней осторожности», - писал он государыне (8.XI). «Я боюсь, что с ним дела не пойдут гладко… Я не понимаю, в чем дело, но никто не имеет доверия к нему».
Обходительный, отнюдь не волевой человек, Б. В. Штюрмер, пришедший к власти под знаком благожелательности к Думе и к общественным организациям, не был способен дать надлежащий отпор натиску думского блока. Государь решил заменить его А.Ф.Треповым, человеком более твердым и энергичным.
Дума между тем прервала свои заседания, ожидая, что за выступлением военного и морского министра последуют дальнейшие шаги. Блок уже становился на точку зрения бойкота кабинета Штюрмера. А. Ф. Трепов пожелал сделать военно-морской комиссии сообщение о Мурманской ж.д.; А. И. Шингарев созвал комиссию, и она больше двух часов обсуждала, допустить ли министра в свое заседание; большинство, наконец, на это согласилось, но около половины членов комиссии ушло.
Когда 11 ноября в газетах появился указ об увольнении Штюрмера, в думских кругах стали говорить, что первый успех достигнут, но что нельзя почить на лаврах. «Случившееся грозит затемнить смысл совершающегося», - писала «Речь» и ставила дальнейшие условия: увольнение Протопопова, возвращение к власти Сазонова; Трепову к.-д. орган давал понять, что думская комиссия достаточно ясно показала свое отношение к нему… «Московские Ведомости» Л. Тихомирова (11.XI) предсказывали: «Уходом неугодных думской оппозиции министров дело не ограничится: пойдет еще более яростная агитация за то, чтобы портфели были отданы не кому иному как генералам от революции. На меньшем не примирятся ни в коем случае».
В бюро блока, однако, возникли споры. Прогрессивные националисты готовы были удовлетвориться достигнутым. Но делегаты общественных организаций настаивали на продолжении борьбы. «Самый факт победы Думы вызвал большое удовлетворение», - говорил кн. Львов (16.XI), но - «удовлетворение не полное, - говорил А. И. Коновалов (Военно-промышленный комитет). - Власть должна опираться на общественные круги, а Трепов - сподвижник Штюрмера». - «Нас ни в чем не удовлетворили; тот же Штюрмер, только более ласковый» (И. В. Годнев). П. Н. Милюков стоял за выжидательную тактику. Он был доволен. «1 ноября - эра, - говорил он. - Теперь и у рабочих впечатление - руководящая роль Думы».
Эти настроения и толки были известны и государю. В Ставку, куда 13 ноября прибыла государыня, были вызваны Трепов и Протопопов. Туда же прибыл и председатель Г.думы Родзянко. Государь сначала предполагал заменить управляющего министерством внутренних дел; но при создавшейся обстановке он счел, что это было бы всеми воспринято как полная капитуляция перед требованиями блока и только вызвало бы ускоренный штурм власти. А. Ф. Трепову, который высказывался за отставку Протопопова, государь повелел работать с теми коллегами, которых он выбрал.
19 ноября А. Ф. Трепов прочел свою декларацию в Г.думе. Как и Штюрмер при своем первом выступлении, новый министр говорил о желании сотрудничать с Думой и общественными организациями. Он также впервые сообщил, что союзники согласились предоставить России Константинополь и проливы. Но исторические заветы и национальные интересы России в тот момент оставляли почти всех совершенно равнодушными.