За всем слежу — много читаю, делаю заметки, все это нужно для жизни.
Был на даче у Н. В. Подгорного, встретились хорошо, вспомнили былые дела. В разговоре с ним подтвердилось мое мнение и заключение, что у нас подслушивание телефонных разговоров установлено на самом высоком уровне и почти за всеми руководителями. Все об этом хорошо знают, но молчат — боятся открыто против этого протестовать. Осуществляют это органы КГБ. Но по чьему указанию все это делается? И даже за нами в нашем теперешнем положении установлена агентурная слежка и во всех местах подслушивание телефонных разговоров и встреч между собой — это позорное явление. Продолжая далее разговор, Подгорный мне рассказал, что как-то он позвонил Мазурову, хотел с ним переговорить, так ему его «служба» сказала, чтобы он по этому телефону не звонил. Как-то, еще в бытность членом политбюро ЦК КПСС, состоялся разговор Полянского с Брежневым. Последний любил в трудных ситуациях, в особенности когда с ним начинают по какому-либо вопросу не соглашаться, заявлять, что при такой ситуации он работать не может и что подаст заявление об уходе. Как-то при одном из таких заявлений Брежнева ему прямо в глаза сказал Полянский: «Что ты пугаешь нас своим уходом, уйдешь, другой придет». При этом заявлении Брежнев просто скис. С тех пор он начал преследовать Полянского и своего «добился» — убрал его. Правда, Полянский в свое время всячески старался «угодить» Брежневу, даже посвятил ему свои стихи, в которых он сравнивал Брежнева с Ильичем, а октябрьский Пленум ЦК КПСС, на котором был освобожден Н. С. Хрущев, — с Октябрьской революцией. Это уже явно перехватил Полянский и докатился до такого позорного явления в погоне за «милостью» от Брежнева, но не помогло и это.
Я рассказал Подгорному, что встречался в Железноводске с Семичастным В. Е., бывшим председателем КГБ СССР в период подготовки Пленума ЦК в 1964 году. Семичастный мне рассказал, что ему Брежнев предлагал физически избавиться от Н. С. Хрущева путем устройства аварии самолета, автомобильной катастрофы, отравления или его ареста. Все это Подгорный подтвердил и сказал, что Семичастным и им все эти «варианты» устранения Хрущева были отвергнуты. А Семичастный заверил Брежнева и Подгорного, что он все сделает, чтобы войска не вмешивались в «конфликт» во время проведения пленума, для чего он лично вызывал к себе для беседы «особистов» из воинских подразделений МВО. Обо всем этом когда-нибудь станет известно И как в этом свете будет выглядеть «наш вождь»? Подгорный остался очень обижен на Брежнева не за сам факт его освобождения, а за отношение к нему как товарищу, который столько для Брежнева сделал. Сколько вместе работали, а сейчас остался совсем за бортом, забытый всеми и вся. Написана картина Президиума XXV съезда КПСС. В первом варианте был Подгорный. Сейчас эта картина висит в Третьяковской галерее — Подгорный убран. В заключение беседы Подгорный сказал: «Брежнев находится в плену группы подхалимов, льстецов, нечестных, не партийных людей».
«Невозможно никогда сочетать власть с демократией и философией». «Есть такие «историки», которые, наврав с три короба, боятся взять на себя ответственность за те или иные утверждения — ссылаясь на «авторитетные» источники». Позорно, что «великие» труды — «Малая земля», «Возрождение», а теперь и «Целина» становятся по воле отдела пропаганды ЦК «настольной» книгой пропагандиста, включаются в школьную программу, изучаются в университетах марксизма-ленинизма (!!!). По ним проводятся «теоретические конференции» во всех инстанциях и творческих союзах, даже военных округах. Перед этими «трудами» все «померкло». Нет Сталинграда, блокады Ленинграда, Курско-Орловской дуги, обороны Москвы — все сходится на «Малой земле», кажется, большей битвы и не было за всю Великую Отечественную войну. А Брежнев — основной «герой» всех сражений. Все это миф. Так же, как и «Возрождение». Неужели в Донбассе, Харькове, Полтаве, в любом уголке страны, где были разрушения, меньше работали, чем в Запорожье и Днепропетровске под руководством Брежнева? Почему тут не показана роль ни ЦС КПСС, ни тем более ЦК КПУ, который возглавлял тогда Н. С. Хрущев? Какая же это объективность в освещении истории? Обычная самореклама и отсутствие элементарной партийной скромности.
Размышления вслед. (Из магнитофонных записей 1992–1993 годов)
У каждого времени свои приметы. Вот, например, в тридцать третьем году у меня родился первый сын Борис. Метрическая запись интересная у моего сына: где родился — на заводе. А почему так? Потому что завод огромный, 35 тысяч рабочих тогда уже работало. Этот завод в Харькове. Весь поселок заводского типа. На заводе советская власть своя, вот и пишут: где родился, где женился? — На заводе, на заводе…
Удивительный у нас народ. В сорок первом году это было, когда уже война началась. Приехала группа молодых ученых. Это были одногодки мои, закончившие физические, химические институты. А тогда уже начали сооружать оборонительные рубежи, копать рвы противотанковые, окопы, дзоты и т. д. — и все это делали тысячи человек. Труд неимоверный! А начали уже бомбить Харьков. Страшно бомбили! Ну пришли эти ребята ко мне и говорят: «Петр Ефимович! У нас есть идея». — «Какая?» — «Нет взрывчатки, чтобы рыть рвы. А если бы заложили взрывчатку, взорвали, оставалось бы только расчистить». — «Но и у нас нет взрывчатки. Где я вам возьму?» — «У нас есть предложение, как организовать производство взрывчатки». — «Где?» — «На заводе шампанских вин». — «Давайте поедем туда». Поехали туда с ребятами, директору завода рассказали. Тут уже не до шампанских вин. И мы сделали первую партию — 100 кг взрывчатки! За неделю все это сделали. И поехал я с ними на полигон, испытали. Идеально! Как заложили, взорвали — такая канава образовалась! Расчистить, и все. Вот такое «шампанское» пришлось мне с друзьями производить…
Я часто возвращаюсь мысленно к событиям шестьдесят четвертого года, когда Никиту Сергеевича устранили, причем недостойным образом. Хотя и я причастен к этому, я каюсь. Каюсь, но эта боль меня не оставляет, хотя главными заговорщиками были Брежнев и Подгорный.
Думаю, читатель разобрался в муках моей памяти. Но оценку событиям, своей роли в них хотел бы еще раз высказать.
Это мне запомнилось на всю жизнь. На Президиуме ЦК перед октябрьским пленумом Никита Сергеевич Хрущев сказал: «Я вижу, что все подготовлено. Я бороться с вами не собираюсь. Вы мои единомышленники. Если вы так ставите вопрос, я готов уйти. Но я не буду писать заявление. Напишите заявление — я подпишу».
Он сам даже заявление не писал. Кто писал заявление, я не знаю, не помню просто. Он подписал.
Потом говорит: «Вы мне разрешите сказать пару слов на пленуме?» Все буквально ошалели. Если Никита Сергеевич на пленуме скажет «пару слов», он может пленум повернуть! Ведь что скажет — никто не знал.
Брежнев ответил: «Нет». Суслов просто закричал: «Нет!» А у Никиты Сергеевича на глазах слезы появились. Потекли слезы, понимаете? Вот бывает так, когда человек не плачет, а текут слезы. Бывает… Этого нельзя забыть.
Никита Сергеевич Хрущев достойно себя держал. Очень достойно.
Что это было? Я считаю, что это был заговор. Почему? Да какая же это демократия, когда первый секретарь ЦК жив-здоров и не знает, что собирают пленум? Ведь без его ведома собрали пленум! Это уже заговор. За спиной. Самый настоящий политический заговор. Но провели его через пленум — «демократию» продемонстрировали. Но это самый настоящий заговор. И я, значит, тоже заговорщик…
Он даже не знал, что членов ЦК уже собрали на пленум. Он и не знал, что будет пленум! Ему об этом сказали только в тот вечер, когда на 18 часов назначили пленум… Узнав об этом, он сказал: «Я на пленум не пойду — решайте без меня». Его начали просить: «Никита Сергеевич, ну надо!»
Я бы на его месте не пошел. Видно, он был уже раздавлен. Он очень добропорядочный человек был. Когда меня освобождали по моему заявлению, я не пошел на пленум.
Хорошо помню Хрущева в президиуме, за столом. На него жалко было смотреть. Жалко! А как только решили вопрос — он ушел. Уехал.
Он не прощался с членами президиума. Уехал сразу и больше не появился. Говорят о том, что якобы он подошел к каждому члену президиума, попрощался, сказал несколько теплых слов и т. д. Нет. Он несколько слов сказал на президиуме. И все. Чтоб прощаться с каждым — этого не было.
Была ли альтернатива Брежневу? Ситуация была такая: два человека было. Вначале говорили о Подгорном и Косыгине. Но Косыгин сразу отказался, сказал, что он не партийный работник и после Никиты Сергеевича не сможет… И Подгорный тоже сказал, что после Никиты Сергеевича садиться на его место не имеет морального права.
О Брежневе и речи не было. Его Подгорный назвал…
Как я уходил на пенсию? Поработал я год почти в Москве заместителем председателя Совета министров СССР. Началось гонение на моих сыновей.