После этой беседы у меня наступило непонятное чувство — тягости и одновременно облегчения. Облегчения, очевидно, потому, что я ухожу от многих грязных дел в «больших» политических кругах, оттого, что я больше не буду причастен к росту культа Брежнева, которому рано или поздно придет позорный конец. Думаю, что пока есть какие-то силы, я найду себя в другом, более благородном деле.
24 апреля. Имел разговор с Подгорным, Полянским, Андроповым. Все им рассказал о моем разговоре с Брежневым и моем решении (вернее сказать, моем принуждении) уйти в отставку. Для некоторых мое решение было неожиданным. Подгорный знал всю обстановку и обещал все сделать, чтобы мне была дана достойная обеспеченность.
25 апреля. Утром почувствовал себя очень плохо — сердечный приступ. Приехавшие на дачу врачи уложили меня в постель.
26 апреля. В 10.00 открылся Пленум ЦК. Я лежу больной. Врачи подозревают предынфарктное состояние. Строго-настрого приказали лежать в постели. Чувствую себя очень плохо, пытаюсь что-то читать — ничего решительно не идет в голову. Вижу, что моя бедная Иринка тоже мучается, переживает, но старается держаться и еще подбадривать и меня. Завтра будет все решено, и я стану никем и ничем. Опасаюсь, что все обещания и увещевания Брежнева останутся пустыми словами, такими же, как он мне говорил о моем переходе на работу в Москву: «Положись на меня». Но я вижу, убедился в том, что на него полагаться ненадежно, более того — даже опасно.
27 апреля. Закончил работу Пленум ЦК КПСС. Черные силы сделали свое грязное дело. Я уже не в составе руководства — пошел на «отдых по состоянию здоровья». Народ ухмыляется: ведь всем известно и видно, что в составе политбюро я был самым крепким человеком и довольно работоспособным. Организаторы моей травли — Брежнев, Суслов, Щербицкий и Ко — торжествуют «победу». Но рок судьбы не минует их. Они когда-нибудь понесут ответственность за все свои деяния. Я жертва зависти, трусости, клеветы. У Брежнева не хватало смелости, а главное — не было желания отбросить все, отмести от меня всю клевету, дать возможность восторжествовать справедливости, если такая вообще существует среди руководства. Г. И. Воронова тоже освободили от обязанностей члена политбюро, он тоже жертва. Брежнев его боялся и невзлюбил за его откровенность, принципиальность. Он так же, как и я, не обладает гнусными качествами беспринципности и соглашательства во всем и вся, а главное — с «вождем». В общем, Воронова тоже «съел» Брежнев. Членами политбюро избраны: А. А. Гречко — министр обороны, Ю. В. Андропов — председатель КГБ. По этому поводу много разговоров среди партийного актива: «Брежнев через армию и КГБ укрепляет свои политические позиции в партии — после такой акции его «культ» уже будет укрепляться. Все это воспринято в партии и народе с большой опаской. Членом политбюро избран А. А. Громыко — министр иностранных дел. Сейчас в составе политбюро 15 человек. Какая крайняя необходимость была нарушать решения съезда?
Поздно вечером после окончания пленума мне на дачу позвонил Д. С. Полянский. Он высказал сочувствие и подбодрил. Вкратце рассказал содержание процедуры моего «освобождения»: Брежнев, выступая, сказал, что «Петр Ефимович дважды был у меня и ставил вопрос о своем освобождении в связи с ухудшающимся здоровьем. Вот его заявление, его сегодня нет на пленуме по состоянию здоровья, он просил рассмотреть его вопрос в его отсутствие. Вносится предложение освободить его от обязанностей члена политбюро ЦК КПСС в связи с уходом на пенсию по состоянию здоровья». Такое решение и принял Пленум ЦК. Я подумал, какое лицемерие, вероломство, нет правды, справедливости, нет защиты от клеветы, беззакония и вероломства. Почему у нас так повелось, что подлецы, хотя и временно, берут верх, уничтожают вчерашнего товарища, и защиты нигде не найдешь? Ночь не спал — было очень плохо, тяжело. Врачи успокаивают. Я-то и сам знаю, что моя жизнь теперь зависит только от самого себя. Собрать все силы и еще быть свидетелем гибели всех подлецов моей травли и нарушения всех партийных норм.
28 апреля. Позвонил мне Г. И. Воронов и сказал: «Ну вот, Петр Ефимович, мы с тобой и стали коллегами по решению пленума. Ну что сделаешь? Против существующего ныне вероломства не устоишь. В чем мы виновны, никто ничего не может сказать, да и защиты не у кого искать, сплошной произвол. Вчера я разговаривал с Н. В. Подгорным. Я ему сказал: «Вот как бывает — всякое дерьмо, которое в свое время ползало перед Петром Ефимовичем, теперь подняло голову, клевещет и льет всякую грязь. По существу, бьют лежачего, а для этого не нужно ни смелости, ни храбрости — это все низко и подло. Не нашелся человек, который бы прекратил все эти безобразия. Нет, наоборот, помогали всему этому позорному явлению, поощряли. Все это наводит на грустные размышления, и это позорно для руководителя». Что я мог сказать Г. И. Воронову? Поблагодарил его за участие, высказал и ему свое сочувствие. Больше ничего не мог сказать — мне было обидно и больно за себя, за «наши» порядки, за все, что творится в партийной элите.
Итак, прошел мой первый день «пенсионера». Снова много раздумий. Я подавлен, но горд за свой честный, безупречный труд, за честное и доброе отношение к людям, меня никто не может упрекнуть в противном. Всякая сволочь, травившая меня, — это временное явление. Им кажется, что они торжествуют. Нет, гнусный, нечестный человек не может быть гордым и счастливым человеком. Расплата ведь все равно придет. Мне сейчас главное — не потерять себя. Начать писать заметки по моим дневниковым записям. Авось пригодится для истории.
30 апреля. Утром были врачи, относятся очень внимательно. Ночью в 2 часа 15 минут был первый сильный сердечный приступ, ночь провел тревожно — очень болело сердце.
Поступили первомайские поздравления. Многие порядочные люди не забывают. Было много телефонных звонков, в том числе и от А. В. Сидоренко, был хороший теплый разговор. Все относятся с должным пониманием к случившемуся со мной. От руководства ни слова, пригласительного билета на первомайскую демонстрацию не прислали. Прикрепленных убрали. В метро, на улице идет много разговоров по произошедшим событиям в политбюро, люди высказывают сожаление и недоумение. Трудно понять, что происходит. Придет время, все станет ясным. А пока что непомерно раздувается «культ личности» Брежнева. По этому поводу даже не удержался «Голос Америки»: не преминул сказать свое «слово», далеко не лестное. Только в передовой «Правды» шесть раз упоминается фамилия Брежнева — все его «непревзойденные заслуги, гениальность, проницательность, мудрость», что он «выдающийся политический деятель эпохи, что формирует политику мира во всем мире». Как это все затаскано, как не стыдно ему самому и организаторам всей этой шумихи, а ведь все это когда-то скажется на самом «гении».
Но самая большая трагедия в том, что этим мы развращаем народ, партию, особенно молодежь. Нам перестают верить, а этим самым мы сами же подрываем нашу идеологию.
Май 1973 года.
Вот и Первое мая. За несколько десятилетий я впервые не участвую в празднике, для меня это большая тягость. Но отчасти и облегчение, что я не буду видеть некоторые физиономии «деятелей».
На первомайские праздники из Киева приехали Виталий, Алла и внучата Дима и Алеша — уже это облегчает немного тяжесть.
2 мая. В 11.00 позвонил мне Д. С. Полянский. Из всех «единомышленников» и товарищей один он решился позвонить мне и поздравить с праздником, поинтересоваться, какое у меня самочувствие. Все остальные молчат, как будто бы и не было товарища, с которым работали на политической арене не один десяток лет. Вот «чуткость», цена слов и заверений Брежнева.
Мне еще больше тяжело и потому, что я многое знаю, вижу, чувствую и со многим не мирился и не могу мириться. Ибо многое делается во вред народу, нашей стране. Никто глубоко и объективно, без прикрас и лакировки не разбирает и не анализирует сущность, содержание, перспективу развития нашей экономики, социальных вопросов, истинного роста материального благосостояния своего собственного народа, развития настоящего технического прогресса. Но самое страшное, что постепенно, но неуклонно народ перестает верить нам, постепенно, но неуклонно теряет веру не только в наши слова и обещания, а и в нашу идеологию. Мы много пишем, шумим во всех средствах массовой информации о наших «неимоверных» успехах, обольщаемся ими, бахвалимся, а дела-то у нас не так уж и хороши, как мы себе пытаемся их представить. «Культ» Брежнева, его восхваление процветают просто непомерно. Горько и обидно, что наша страна с таким трудолюбивым и талантливым народом сползает все больше в сторону сырьевого придатка капиталистического мира. Мы безрассудно торгуем нефтью, газом, рудой, лесом, обкрадываем наше и будущее поколения, этим варварским способом истощаем наши природные, невосполнимые сырьевые ресурсы.