После паузы, достаточной для уяснения всей абсурдности вопроса, в зале, конечно, начнется оживление. Советский ученый, очевидно, приготовил что-то сногсшибательное, если начинает свой доклад с такой оригинальной шутки. И когда участники конгресса будут основательно заинтригованы, на экране диапроектора появится салфетка.
— Вот это решение,— скажет он в наступившей тишине,— сделано ЭВМ в течение четверти часа, а вот это—одним весьма далеким от науки молодым человеком в течение сорока секунд, достаточных для того, чтобы записать его, то есть практически мгновенно...
Что тогда начнется в зале! А что начнется, Анатолий Николаевич представить уже не мог, потому что никогда еще ни один ученый в мире не делал подобных заявлений с трибуны международного конгресса. Ах, черт! Ну и положение!
Ветерок, тянувший от темно-зеленой воды, холодил не только лицо, но и, кажется, душу Анатолия Николаевича.
Теперь только и надежды, что выстудят те, остальные «избранники», на существование которых т намекнул. Сколько их и что за люди? Рискнут ли поставить на карту свой авторитет во имя истины, которую невозможно доказать? Может быть, кто-то из них сидит сейчас в зале конгресса, решает ту же проблему? «...Критерием истинности научного факта является возможность его воспроизведения. На этом стояла и будет стоять наука». Незыблемый принцип, убийственный для всего неопределенного, случайного! На нем сконструированы мозги любого человека, занимающегося наукой — от академика до аспиранта. Он раздавит себя как муху. Сам. При полном уважении и сочувствии аудитории. Горе одиночке!
Так... А если подождать, пока выступят другие? Мыслишка, конечно, трусоватая, но ведь твоей трусости никто не увидит. Можно один раз в жизни...
Нет, нельзя. Другие-то не глупее. Они тоже сейчас обдумывают этот заманчивый вариант и придут к тому же выводу. А вывод прост. Если пропустить назначенный день, то по той же логике можно пропустить и следующий. Потом еще. И еще. И с каждым пропущенным днем будет возрастать вероятность оказаться гласом вопиющего в пустыне. А там забудется, сотрется в памяти. Нет, пришелец все рассчитал точно, с полным знанием человеческой души...
В здание, где проводился конгресс, Анатолий Николаевич вошел все с тем же настроением нерешительного больного. Можно, конечно, отказаться и жить с гнилым зубом, но что это будет за жизнь?
У входа в конференц-зал к нему бросился взволнованный Володя:
— Наконец-то, Анатолий Николаевич! Мы тут все извелись. Через полчаса демонстрация, а вас все нет и нет.
Анатолий Николаевич успокаивающе похлопал его по плечу и вполне деловитым тоном спросил:
— Установка в порядке?
— Да, все отлично, сейчас только проверяли. Это будет сенсация, Анатолий Николаевич!
— Возможно, возможно...
Он тихонько прошел на сцену и занял место с краю. Председатель, канадский кибернетик, однако, заметил его и, улыбнувшись, сделал короткий, приветственный жест рукой. Анатолий Николаевич кивнул в ответ. В зале тоже отреагировали на его появление: задвигались, заговорили, так что англичанин, выступавший с докладом, сделал выразительную паузу, ожидая тишины. Да, идеи его принципа, изложенные в тезисах к докладу, заинтересовали многих. Его выступления ждали.
Интересно, уважаемые коллеги, как вы примете одну небольшую, но существенную поправку к принципу? Фантастика! Чушь!.. Может быть, в самом деле следовало обзавестись медицинским заключением?
Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, Анатолий Николаевич заглянул в программу: «Некоторые вопросы принятия решений в условиях неопределенности». Тоже неопределенность. Многие сейчас интересуются неопределенностью. Анатолий Николаевич почувствовал легкую зависть к солидному, уверенному в себе докладчику. Нет, он не из «нашей» компании, и ему не приходится сейчас решать проблему, отнюдь не научную, но тем не менее властно требующую решения.
Англичанин, рыжеватый низенький мужчина в очках, говорил обстоятельно и размеренно, с особой тщательностью произнося звук «р» и «инговые» окончания.
«...Как известно, главная трудность подобных задач состоит в том, что последствия от принятия положительного либо отрицательного решения зависят от неизвестной ситуации...»
Вот именно, подумал профессор, задерживая внимание на этом, в сущности, азбучном положении, ситуация известна только мне. Те, кому я ее перескажу, обязаны принять ее как неизвестную. Вывод?
«...Степень неприемлемости последствий, выражаемая условными единицами — потерями, которые может понести активное лицо...»
О да, потери! Активное лицо, то есть научный мир, обязано четко представить себе, какие последствия для самой философии научного познания могут выйти, если принять всерьез его заявление. И если только не выступят другие, одновременно и независимо... Да... задача!.. Мохову проще: он актер. Явление пришельца задело нервный узел его философии, дав пищу для сугубо гуманитарных интерпретаций будущего. Но философия его, если судить строго, однобока и эмоциональна и вряд ли будет принята всерьез...
Вероятно, не зря он предоставил свободу выбора, не зря обратился именно к ученому. Может быть, не так уж назрела необходимость корреляции научного прогресса? Если бы опасность была очевидной, он принял бы конкретные меры. По крайней мере, выразился бы точнее. Уж тебе-то мог бы сказать прямо. Следовательно, в принципе...
Нет! Проклятый клочок бумаги! Это же факт, предъявленный именно тебе, но не просто частному лицу, а представителю земной цивилизации. Утаить его — значит взять на себя ответственность решать за все человечество. И так плохо, ж эдак не лучше.
...Англичанин отвечал на последнюю записку. В глубине сцены Володя ж двое сотрудников уже возились с доской, подтаскивая ее поближе...
Председатель сделал Анатолию Николаевичу приглашающий жест — пора. Профессор нечувствующими пальцами развязал тесемки своей папки. Зачем? Неужели он будет делать доклад? Он поднялся. В виске его мелко пульсировала жилка. А может быть, все-таки это был гениально сыгранный спектакль? Все от начала и до конца: и сцены в институте, и разговор в ресторане, и прогулка по ночному городу. А задачу жрецов внушили, когда находился в бессознательном состоянии...
Может быть. Все может быть в этом бесконечно сложном мире.
Что же делать? Что?
Профессор поднялся и пошел вдоль стола к трибуне...
РАССКАЗЫ
Эдуард Геворкян. ПРОЩАЙ СЕНТЯБРЬ! (Высшая мера)
Каждое утро в мое окно стучится нечто.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});