– Что-то ужасное здесь творится, все плачут и стонут. Стыдно, что взрослые мужи так плохо выносят боль. Может быть, люди конунга и смело сражались, но они совсем не по-мужски терпят боль.
Тормод говорит:
– Как твое имя?
Тот назвался Кимби. Тормод спрашивает:
– Ты был в бою?
– Да, – говорит он, – я был с бондами, и это было к лучшему.
– Ты не ранен? – спрашивает Тормод.
– Немного, – отвечает Кимби, – а ты был в бою?
– Я был с теми, чье дело лучше.
Кимби увидел на руке у Тормода золотое обручье и сказал:
– Ты, верно, человек конунга. Дай мне это обручье, и я тебя спрячу. Ведь бонды убьют тебя, если ты попадешься им.
Тормод говорит:
– Возьми обручье, если сможешь. Я потерял большее.
Кимби протянул руку, чтобы взять обручье, тут Тормод взмахнул мечом и отрубил ему кисть. Говорят, что Кимби терпел боль не лучше, чем те, кого он только что поносил. И Кимби ушел.
А Тормод остался в сарае. Он сидел и слушал, о чем говорят люди. Каждый рассказывал о том, что видел в этой битве и кто как сражался. Одни хвалили больше всего отвагу Олава конунга, а другие называли людей, которые вели себя не менее мужественно. Тогда Тормод сказал:
Грозен князь был в сердце,Он мечом червленым,Шед по Стикластаду,Путь врезал кровавый.Не бежал он смерти,Герой, созываяВязов вьюги – многоИх отличилось – Трота.[333]
CCXXXIV
Затем Тормод ушел из сарая и вошел в какой-то дом. Там было много тяжело раненых, и какая-то женщина перевязывала им раны. На земляном полу был разведен огонь, и она грела на нем воду для промывки ран. Тормод сел у дверей. Люди, которые ухаживали за ранеными, входили и выходили. Один из них, проходя мимо, повернулся к Тормоду, взглянул на него и сказал:
– Отчего ты такой бледный? Ты ранен? Почему ты не просишь, чтобы тебя полечили?
Тогда Тормод сказал такую вису:
Мглист челом, куда мнеC румяным равняться —На нас и не глянут —Мужем Наины кружев.Сегодня я бледенНеспроста, растратчикЗлата: много выжглоРан оружье данов.[334]
Тормод встал, подошел к огню и постоял там некоторое время. Лекарка сказала ему:
– Эй ты! Пойди-ка принеси дров, которые лежат там снаружи у дверей.
Тормод вышел, принес охапку дров и бросил ее на пол. Тут лекарка посмотрела ему в лицо и сказала:
– Ужас, какой он бледный. Что с тобой?
Тормод сказал:
Вот, страшит лещинуБрашен бледность наша,Никого, хозяйкаБус, не красят раны.Знай, от мощной дланиЛетели в нас стрелы.Рядом с сердцем, чую,Встал зубец железный.[335]
Тогда лекарка сказала:
– Покажи-ка мне твои раны, я перевяжу их.
Он сел и сбросил с себя одежду. Осмотрев его раны, лекарка стала ощупывать рану в боку и почувствовала, что там застряло железо, но она не могла определить, как глубоко оно вошло. В каменном котле у нее варилась смесь лука с другими травами, и она давала эту смесь раненым, чтобы узнать, глубоки ли их раны: если рана оказывалась глубокой, то из нее чувствовался запах лука. Она дала этой смеси Тормоду и велела ему съесть. Он говорит:
– Унеси это, я не голоден.
Тогда она взяла клещи и хотела вытянуть железо. Но оно сидело крепко и мало выдавалось наружу, так как рана распухла. Тогда Тормод сказал:
– Вырежь все вокруг железа, чтобы можно было ухватить его клещами, и дай их мне, я его вытащу.
Она сделала, как он сказал. Тормод снял золотое обручье с руки, отдал лекарке и сказал, что она может делать с ним, что захочет.
– Это хороший подарок, – говорит он, – Олав конунг подарил мне это обручье сегодня утром.
После этого Тормод взял клещи и вытянул из раны наконечник стрелы. На его крючьях зацепились волокна сердца, одни красные, другие белые. Увидев их, Тормод сказал:
– Хорошо кормил нас конунг! Жир у меня даже в сердце.
Тут он упал навзничь мертвый. Здесь кончается рассказ о Тормоде.
CCXXXV
Олав конунг погиб в среду в четвертые календы августа месяца. Войска сошлись около полудня, битва началась до мидмунди, конунг пал до нона, а темно было от мидмунди до нона99. Сигват скальд так рассказывает о конце битвы:
Худо нам без недругаАнглов. Пал, изранен,На поле – расколотЩит в руке – воитель.У Олава взялиЖизнь – он в бой неистовШел, а Дага бегствоСпасло, – в пляске Скёгуль,[336]
А еще он говорит так:
C неслыханной силойХерсиры шли – смертиОбрёк его в крикеХильд народ – и бонды.Там жердями ратныхКрыш такой поверженВождь, – их сотни в битвеПолегло – как Олав.[337]
Бонды не стали обирать убитых, так как сразу после битвы многих из тех, кто сражался против конунга, обуял страх. Но они все же сохраняли вражду к людям конунга и говорили между собой, что тела погибших с конунгом не следует готовить к погребению и хоронить, как полагается, и называли их всех разбойниками и преступниками. Но могущественные люди, чьи родичи погибли в этой битве, не слушали их и отвозили тела своих родичей в церкви и убирали их, как полагается по обычаю.
CCXXXVI
Торгильс сын Хальмы и его сын Грим отправились на поле боя вечером, когда уже стало темно. Они взяли тело Олава и перенесли его в заброшенную хижину, стоявшую в стороне от усадьбы. У них были с собой светильник и вода. Они сняли одежды с тела конунга, омыли его и завернули в льняное покрывало. Затем они положили его на пол и прикрыли ветками, чтобы никто из тех, кто мог зайти туда, не заметил его. Потом они вышли оттуда и пошли домой в усадьбу.