Идти было все-таки легче, нежели по открытой, голой степи, дышавшей зноем.
Так прошли около двадцати верст. День клонился к вечеру. И вдруг шедшие в авангарде московские гренадеры Кутузова увидали, что степная балка кончается и дорогу сжимают горы.
– И скажи, кто понастроил этакие горы? – подымая вверх головы, удивлялись солдаты.
– Да, без них шли бы свободнее!
– Кабы туда взобраться, все легче было бы…
– А ты еще попробуй взобраться, тогда и говори! – усмехались старики.
Двигаться ночью по горам было во всех отношениях трудно и неудобно.
– Стой! – скомандовал Кутузов.
И мгновенно от одного конца походной колонны до другого пронеслось это: «Стой!»
Люди и лошади, уставшие за день, остановились с удовольствием.
Подполковник Кутузов поехал к генерал-аншефу Долгорукову, который следовал в середине колонны. Командующий армией согласился с мнением подполковника Кутузова и приказал становиться на ночлег.
В свежем вечернем воздухе особенно четко звучали людские голоса, ржание коней. Уже трещали под топорами кусты, которые рубили для костров, и звенели ведрами разыскивающие воду артельные старосты, готовясь варить кашу. А некоторые солдаты, измученные целодневным походом, не дожидались ужина и укладывались тут же, у своей ружейной пирамиды или у лафета пушки под густым южным небом.
Темнота все сгущалась и все плотнее накрывала балку, смешивая гренадер и мушкатер, карабинеров и гусар. И в этой темноте еще ярче становились огни весело горевших костров.
Генерал-аншеф собрал у себя в палатке командиров. Он не хотел рисковать – двигаться со всей своей армией в горы. Чтобы не оказаться зажатыми среди ущелий, Долгоруков решил оставить на месте два батальона пехоты и два полка кавалерии прикрывать тыл. А остальным семи пехотным батальонам произвести поиск на Алушту.
Он рассказывал о своем плане собравшимся.
– Вам, Валентин Платонович, – обратился Долгоруков к генералу Мусину-Пушкину, – я поручаю сделать поиск. Лазутчики говорят, что визирь устроил где-то по дороге, в горах, передовое укрепление. Вы постараетесь занять его, но дальше пока не предпринимайте ничего: главный лагерь у Алушты защищают семь батарей. А я с двумя батальонами пехоты останусь здесь, чтобы вы были спокойны в спине.
– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство!
– Всю конницу я оставлю при себе: с ней в горах все равно делать нечего. Наши кони – не ихние, татарские, которые скачут по горам, как козы. Жаль, что не у всех господ командиров местные кони!
– У Михаила Илларионовича хороший конь, – похвалил Мусин-Пушкин.
– Да, настоящий горский, – подтвердил подполковник Кутузов.
– Он вас в горах вывезет, – сказал командующий. – Вот и все, господа. А теперь – отдыхать!
Румянцов тут же, у походного костра, собственноручно написал бы приказ, а Долгоруков, этот хлебосольный московский барин, а не полководец, никакого письменного приказа генералу-Мусину-Пушкину не дал. Он писать не любил и часто говаривал: «Я человек военный и в чернилах не окупай!»
И командиры разошлись по своим частям.
III
Генерал-поручик Мусин-Пушкин выступил в 1 поход еще до зари: предстояла самая трудная часть пути.
Московский гренадерский шел в авангарде. Подполковник Кутузов ехал вместе с проводником Ахметом впереди гренадер.
Войска вступили в ущелье. Пехоте сразу же пришлось перестроиться: гренадеры едва проходили по четыре в ряд. Узкую, тесную дорожку с обеих сторон крепко сжали горы, все склоны которых были покрыты лесом.
Дорога шла то вверх, то вниз, извиваясь вокруг горы. Она кружила, петляла. Одно и то же место проходили по нескольку раз. Вот дорога идет под нависшим уступом скалы, напоминающим кусок сломанной арки. А через полчаса ту же арку русские солдаты видят уже где-то внизу.
Под ногами хрустел осыпающийся мелкий щебень или стучал твердый, чистенький, словно отполированный, плитняк.
Несмотря на то что солнце еще не взошло и не было жарко, с солдат уже катил пот. Пехота шла напряженно, как по льду, то и дело скользя. Кони ступали осторожно, прижав уши. Единороги двигались сегодня медленнее, осмотрительнее: ездовые боялись засесть в какой-либо расщелине или свалиться с гаубицей в ущелье. В одном месте, у поворота, проводник Ахмет вдруг осадил коня.
– Что такое? – оглянулся своими быстрыми, зоркими глазами Кутузов. Он все время ехал, настороженно глядя вперед – нет ли где засады? И не очень доверял проводнику-татарину.
– За поворотом начинается такая дорога! – закрутил головой Ахмет и стал слезать с коня. – Надо подтянуть подпруги!
Кутузов дал знак. Гренадеры остановились. Приказ «остановиться» облетел с быстротой молнии всю колонну русских войск, все эти две тысячи восемьсот пятьдесят человек пехоты. Люди охотно остановились, снимая гренадерки, вытирая потные лица и шеи. Артиллеристы подкладывали под колеса единорогов камни, чтобы гаубицы не катились назад.
– Молодая! – говорил канонир, поглаживая свою гаубицу. – Вместе со мной на службу поступила.
– Ты гляди, хорошо ли подложил? Еще сунется под гору, – не шутя заметил ефрейтор.
– Не сдвинется, дяденька. А кабы сорвалась, беда! – глянул вниз солдат.
– Тебя ждать не стала бы! – засмеялись товарищи.
– Зачем остановились? Турки? – спрашивали сзади. Как бы в ответ им из авангарда шло по цепи:
– Артиллерии и верховым: подтяни подпруги!
Михаил Илларионович слез и внимательно осмотрел, исправно ли у него седло.
А гренадеры, отдыхая, переговаривались:
– А нам что осмотреть?
– Подметки…
– До чего насклизли – идти нельзя!
– Тебя бы, Павлуша, подковать, как того вола, восемью подковами, ты бы легше пошел!
– А что, думаешь, худо было бы?
И вот колонна тронулась дальше.
Обогнули отвесную скалу, которая тянулась вверх, как стена. Сквозь кусты можжевельника внизу глянулась пропасть, а дальше шла такая немыслимо крутая тропинка, что Михаилу Илларионовичу стало не по себе.
Извилистая тропинка вся была завалена камнями. Она лепилась у горы по самому краю обрыва. По ней не пройти и трем человекам.
– Справа по двое! – обернулся Кутузов.
«А как же тут пройдут двенадцатифунтовые гаубицы?» – подумал он.
Колонна стала спускаться. Из-под ног гренадер сыпались камни и с глухим шумом падали в пропасть.
Кутузов невольно оглядывался: а его гренадеры все целы?
Тропинка все суживалась, а иногда и вовсе пропадала. Крепконогий маленький горский конь Михаила Илларионовича шел твердым шагом, не останавливаясь. Кутузов бросил поводья: он чувствовал, что конь лучше его знает, как идти по такой немыслимой дороге.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});