концентрацию уже на первом “Кифен Вальдернеский” и совершенно не вдуплялся, о чем говорит церемониймейстер, потому что, блин, то было одно огромное предложение и краткосрочная память вампира не настолько надежна и велика, чтоб запомнить всю ту, вероятно, связанную и логичную речь.
— Правом, данным мне королем, я приведу приговор в действие. Объявляю о начале церемонии титулолишения графа Кифена Вальдернеского. — у графа тихо поползли глаза на лоб. Так-то было только вступление?
— Желает ли кто-то выступить ходатаем графа и разделить с ним ношу? — задал вопрос церемониймейстер, окидывая взглядом присутствующих, Степан слабо вскинул голову.
Эй, эй! Какая еще ноша? Он здесь, чтобы избавиться от нее, а не взвалить!
Граф в тот миг страстно жалел, что променял книгу о традициях и дворцовых церемониях на анатомию вампиров и так и не прочитал первую.
— Я желаю. — раздался голос герцога Касара. Попаданец искоса бросил взгляд на герцога, насколько позволяло его положение.
— Разделите бремя равно или же возьмете лишь часть? — равнодушно раздалось от церемониймейстера.
— Равно. — герцог тяжело вздохнул и направился к склонённому Степану.
— Герцог, а что вообще происходит? — прошептал Степан, когда Касар точно так же опустился на колено и склонил голову.
— Не переживай, всё в порядке. — тихо ответил герцог, ободряюще улыбнувшись.
— А что сейчас будет? — со смутным опасением уточнил попаданец, слабо шевельнув затекшей ногой.
— Будет ритуал, который я придумал и утвердил. — с досадой вздохнул Касар.
Больше граф не спрашивал, закрыл рот и пытался не думать о том, с какими ритуалами, придуманными герцогом, он уже познакомился.
Церемония обещала стать запоминающейся.
— Заносите! — приказал мужчина, незаметная дверь за его спиной распахнулась и трое слуг внесли котел с углями, серебряные ножницы на подушке и два штыря с каким-то символом на конце.
— Это же не то о чем я думаю, да? — слабо пробормотал попаданец, кося взгляд на слуг.
— Это именно то, о чем ты думаешь. — вяло усмехнулся герцог. Церемониймейстер спустился со ступенек и внимательно осмотрел ритуальные артефакты.
— Вы не могли придумать ритуал помягче? — прошипел граф, уже представляя, как будет больно. И даже не подумал в тот миг, что по меркам Касара, широко известного Кровавого Герцога, это и так очень мягко, почти нежно.
— Так он же для преступников, изменников короны и убийц, с такими мягко нельзя. — пожал плечами Касар, оставаясь спокойным, в отличие от явно нервничающего графа.
Слуги опустили клейма в угли.
— Вы, конечно, правы, но мы-то с вами как в эти категории затесались? — громким шепотом возмутился Степан, вздрогнув, когда что-то звякнуло.
Приготовления были закончены
— Ну, я убил достаточно, чтоб стоять тут. — пожал плечами герцог, — А ты, видимо, как хороший приемник, не отстаешь. — с ехидством поддел Касар и попаданцу захотелось истерично рассмеяться.
— Это не то, чем можно гордиться. — сквозь зубы выдохнул он.
— Следи за дыханием и не сжимай сильно зубы. — посоветовал герцог, последние слова заглушили грузные шаги церемониймейстера, и графа отчего-то прошиб холодный пот.
Утешение по типу “да ладно, это не будет хуже пыток в Априоше”, уже не действовало. Он собирался провести замечательный легкий и радостный день, а не снова проходить через какую-нибудь сугубо обязательную и болезненную фигню.
Степан поморщился, когда голову резко дернули назад, натянув небрежно собранную косу. Чиркнули ножницы, и короткие неровно отрезанные волосы противно защекотали шею и линию челюсти.
Церемониймейстер двинулся к герцогу. Волосы Касар были распущены и черной волной падали до середины спины.
Герцог не подал виду, когда его бесцеремонно дернули назад, оставался беспристрастен, когда волосы натянули так, словно собирались выдрать с корнем, а не остричь. Но когда первых прядей коснулись ножницы и с тихим то ли хрустом, то ли чирканьем отрезали, вампир переменился в лице.
Это было настолько заметно, что даже боковым зрением Степан заметил изменения, до этого мгновенья попаданец старался не смотреть в ту сторону, чтоб не начать откровенно пялится и не заставлять герцога чувствовать себя неловко, но…
Граф взглянул на Касара, у того на лице ходили желваки, герцог прикрыл глаза и сцепил зубы до скрежета, церемониймейстер словно намеренно медленно, неоправданно долго остригал вампира.
И то, что для Степана было просто неприятной процедурой, для герцога — настоящее унижение.
Безмолвное борение и подавляемый гнев четко отражались на суровом лице Касара, церемониймейстер гадко, ехидно улыбался, чувствуя превосходство и власть над двумя ничтожными горделивыми вампирами.
А Степану не понимал, зачем герцог пошел против своей гордости, против самого себя, ради какого-то рандомно выпавшего ему попаданца.
Последняя прядь оказалась отрезана, и церемониймейстер положил ножницы на подушечку, поднесенную слугой.
— Герцогу Касару Вальдернескому и Кифену Вальдернескому запрещается пользоваться зельями и заклинаниями, дабы вернуть себе волосы. Носите свой срам, свое бесчестие, и пусть они напоминают вам о ваших грехах. — выплюнул церемониймейстер обязательные церемониальные слова. Небрежно бросил пучок состриженных волос в котел, в углях на минуту вспыхнул яркий огонь.
Касар вернул голову в прежнее положение, снова попытался ободряюще улыбнуться, но улыбка его дрожала. Поэтому ободряюще улыбнулся Степан.
Герцог ненавидел присутствующих здесь всей душой, ненавидел унизительный обряд острижения, который даже не он придумал, и прерывисто дышал, не давая бессильной ярости вырваться наружу.
Его растоптали, над ним насмехались, потешались, втоптали в грязь и единственное, что держало — это мысль, что переселенец Кифен, в отличие от него, действительно ни в чем не виноват, но несет наказание на равных с самыми ужасными преступниками.
Поэтому Касар делил ношу Степана с ним пополам — брал ответственность за то, что Кифену пришлось стать вампиром и графом, за то, что счастья попаданцу теперь никогда не видать, ведь не бывают вампиры счастливы.
— Клеймо! — раздался приказ и церемониймейстеру подали первую металлическую жердь, накаленную добела. Он вновь обошел вампиров, приметился и с силой впечатал клеймо в лопатку.
Герцог не издал ни звука, не вздрогнул, даже дыхание его не сбилось, лишь глаза напряженно смотрели в пол.
Степана же доводило до тошноты тихое шипение и резкий запах жженой плоти, потому что слишком знакомо, слишком ярко накрывали ненужные воспоминания.