«Неужели Учур вернулся?» — испугалась она.
Услышав знакомое покашливание брата, встревожилась еще больше, но постаралась не подать и вида, когда тот вошел.
— Кучук? Как же ты вспомнил в конце зимы, что у тебя есть сестра? Или ты пригнал моих овец?
— Я не к тебе, я к Дельмеку! — отмахнулся тот, присаживаясь у огня и оглядывая жилище. — Что, его опять нег? Вари мясо, Сапары! Я уехал голодный…
Сапары недоверчиво посмотрела на Кучука, откинула дверь и удивленно уставилась на какой-то тюк, притороченный к седлу. Отвязала, внесла в аил, развернула: тажуур с аракой, большой кусок баранины, стопка лепешек… Что это с ним случилось?
Довольный произведенным эффектом, Кучук широко растянул губы, подмигнул сестре:
— Поараковать решил с Дельмеком… Весна идет, заботы ведет!
— С Дельмеком? — спросила Сапары растерянно. — Уехал Дельмек!
— К обеду, может, вернется?
— Н-не знаю… Да зачем он тебе?
— Должок за ним, — вздохнул Кучук, — и — немалый!
— Ничего он тебе не должен больше!
— Э-э, сестра… Об этом я не с тобой говорить буду! За всю зиму — ни скота, ни денег… Разве так можно с родственниками? У меня тоже свои убытки, понимать надо… Зима крутая была, для скота голодная… Поправлять теперь мне мои дела надо!
— С зайсана Марыша получи! — зло бросила Сапары, устанавливая казан на огонь. — Сам меня послал к нему чегедеки его женам шить! Хотя и знал, что не мастерица ему была нужна, а наложница!
Кучук недовольно заворочался. Есть, конечно, маленькая вина его в том, что сделал Марыш с сестрой… Но ведь дело-то прошлое. Да и Марыш в долгу не остался: двух коней подарил и барана-вожака, денег бумажных толстую пачку… По нынешним-то ценам не за всякую девку столько дают, когда замуж берут!
— Ладно, — сказал он миролюбиво, — не прикручивай ремнем двери к железной скобе… Чего старое вспоминать?.. За коня мне Дельмек еще остался должен.
— Ничего он тебе не должен! Ты ему должен!
— И та-тай! — покачал головой Кучук. — Кричишь, как кедровка! Тебе что, трудов твоего мужа жалко?.. Все наживете!
— Уехал Дельмек, — вздохнула Сапары. — Совсем от меня уехал! Еще летом.
У Кучука выпала трубка изо рта.
Аил догорал, когда Учур подъехал к нему.
Обхватив голову руками, он опустился на корточки и замычал, как смертельно раненый марал-сыгын. Потом ударил себя кулаком по колену, выругался… Все сыпалось, как камни с горы! Отец исчез, Чейне увез Ыныбас, Сапары опротивела, а теперь вот и Барагаа, которую он сам оставил связанной, сгорела.
Он резко встал. Звякнули колокольчики на шубе. Покосился на бубен, привязанный к седлу. Может, самому себе покамлать и отогнать от души Барагаа злых духов? Учур шагнул к коню, снял бубен, шлепнул ладонью по его твердой коже. Он глухо и обиженно зарокотал, требуя, чтобы его нагрели…
Подземные чудовища ютпа еще прячутся. Вызовут ли их голоса девяти светлых дев, что спят в колокольчиках?
Бубен нагрелся от огня аила, и голос его стал громким…
И тотчас какое-то неистовство овладело Учуром: померк свет дня, а пламя от горящего аила разрослось до неба. Он издал вопль боли и отчаяния, затоптался, захрипел, колотя изо всех сил по гулкой коже, заклейменной священными знаками вселенной. Быстрее и громче… Еще быстрее… Еще громче!..
Все замелькало у него перед глазами, в душе родился и запел во весь голос какой-то неосознаваемый и непонимаемый им ранее восторг, который овладевал во время камланий отцом и дедом… Учур прыгал, падал, снова вскакивал. Потом бросил бубен на землю и стал яростно топтать его ногами, крича что-то невообразимое, брызгая во все стороны пенной слюной и слезами…
Учур не помнил, когда он свалился от усталости. И сколько лежал в обмороке, тоже не помнил. Когда же очнулся и сел, стояла ночь, в темном небе подрагивали звезды. Аил сгорел, и только робкие пленки дыма поднимались от дотлевающего тряпья и кошемных ковров. Он обошел пепелище, наткнулся на куски обгорелого мяса и костей, пошатнулся… У Барагаа ведь не было мяса! У нее ведь из еды вообще ничего не было! Значит, это все, что от нее осталось?
Шатаясь, как будто он только что опорожнил целый та-жуур араки, Учур вернулся к месту своего недавнего камлания, поднял порванный бубен, покачал головой: теперь ему Эрлика ничем не ублажить и никакого снисхождения от него не дождаться…
Учур загреб ногами дымящиеся остатки аила, добавил к ним вязанку хвороста, сверху положил сломанный бубен, содрал с головы шапку с перьями филина. Дождался, когда разгорится хороший огонь, снял шубу, начал срывать с нее лягушек и змей, заплетенных в косицы, шкурки дятлов, колокольчики…[175]
Он сломал бубен, он больше не может и не будет камлать! Пока не очистится!..
Пока не вернет все то, что так быстро и бездумно растерял!..
Взял коня за повод, повел за собой. Куда, на какую тропу?
На этот вопрос учур не знал ответа.
Узнав от сестры всю правду, Кучук поморщился и уныло покачал головой:
— Мало я попользовался от твоего мужа-лекаря!.. Что же ты мне не призналась еще тогда, после непогоды? Я уже нашел тебе нового мужа и только не знал, как отобрать тебя у Дельмека!
Сапары горько усмехнулась. А она-то думала, что он ее плетью вдоль спины вытянет! А он…
— У него много скота?
— Много. Его стада больше моих, но он еще держит пуховых коз. А это сейчас выгодно. Я бы тоже хотел завести себе пуховых коз!
— Ну и сколько пуховых коз мой новый муж даст тебе за меня?
— Договоримся. Я постараюсь не прогадать!
— Да, ты не прогадаешь, Кучук.
Сапары потемнела лицом и упала на орын, кусая подушку. Ничего ее брат не понял! Но теперь она знает хотя бы, почему Кучук так люто не любит остальных своих братьев — их нельзя продать, за них не дадут даже облезлой кошки! Его бы больше устроило, если бы все они были женщинами! Женщина в его глазах — товар ходовой, его всегда можно выгодно пристроить!..
Успокоившись, Сапары вернулась к очагу.
— Он кто, мой новый муж? — спросила она тихо. — Старик?
— Какая тебе теперь разница? — рассмеялся Кучук. — Главное, что он богач!
— А что мне пользы от его богатства? Я буду сыта, у меня будет много одежды, я буду спать на шелковых подушках и чесать мужу пятки, когда он храпит?
Кучук опять ничего не понял. Пожал плечами:
— Ну, о подушках я ничего не знаю, а вот пару новых чегедеков он тебе сделает! Я его заставлю!
Сапары достала трубку, набила ее табаком, протянула брату:
— Возьми. Больше у меня ничего нет.
— Зачем мне твоя трубка? У меня своя есть!