матери, а потому никак не могла выйти замуж. О любом женихе мать после знакомства с ним принималась рассказывать такие подробности, что дочка тому тут же отказывала. А потому к ней со временем совсем перестали свататься, боясь, как бы старуха не ославила их на всю деревню.
Звали ту предсказательницу, кажется, Нурзифа, и мне было непонятно, как она, столько лет прожив рядом с русскими, совершенно не знала языка, на котором все ее соплеменники свободно изъяснялись. Однако Асхат объяснил, что иначе дар ее может пропасть, если она начнет думать и говорить по-русски.
Так это или нет, сказать не могу, но если действительно она не могла нарушить древнего правила для избранных и не рискнула вместе со всеми воспользоваться возможностью перейти из мира предков в иной, как считается, более цивилизованный, ради сохранения своего дара, честь ей и хвала за это. Ее несвобода, добровольное ограничение в общении имеют свою цену. Она осталась одна со своими духами и покровителями, не признающими цивилизационных законов, лишив себя общения с чуждыми по вере людьми, приобрела возможность жить в своем собственном мире, нам недоступном.
Взять хотя бы моего Джоя, отказавшегося от наших совместных прогулок и начавшего действовать в одиночку. Он решил жить по правилам свободного поиска загулявших самок и получил по заслугам. А еще много раньше его дальние собачьи предки отказались жить на свободе, пристали к людям под их опеку и вынуждены были принять правила, по которым живем мы, люди. Но при этом многие из них хотят оставаться свободными и… платят за то своими жизнями. Законы природы и цивилизации противоречат друг другу, и принявший одну сторону становится врагом стороне противоположной…
Абзац четвертый
Когда мы вошли в дом, где жила Нурзифа, то Асхат, поздоровавшись, вытащил из рюкзака кулечек с конфетами и печеньем, дав тем самым понять, что мы пришли к ней с добрыми намерениями. Старуха, сидевшая перед кухонным столом, где были разбросаны обычные гальки небольшого размера, числом штук десять, а может, и больше, даже не повернула голову в нашу сторону. Лишь что-то пробормотала, и Асхат тут же перевел мне, что она давно нас поджидает, но вот ее старшей дочери нет, а потому ничем нам помочь не может. Но та скоро должна объявиться, как говорят камушки, по которым Нурзифа определила, что она уже спешит домой. Так что нужно лишь немного подождать.
Я спросил, не может ли сам Асхат служить переводчиком, но он ответил отрицательно, потому что гадалка говорила хоть и по-татарски, но на каком-то ином наречии, и он не все ее слова понимает. Дочь, румяная и улыбчивая женщина лет сорока, вскоре действительно появилась, и Нурзифа тут же принялась ее строго отчитывать. Я поинтересовался, за что мать так строго ей выговаривает, и она охотно пояснила, вот у подружки долго задержалась, а она и недовольна, потому как ждет вас со вчерашнего дня.
Я не удержался и задал наивный вопрос:
— А как она знает, где вы были? И откуда ей известно, что мы еще вчера собирались к ней приехать?
Та в ответ засмеялась и как бы отмахнулась, давая понять, что мать ее знает все на свете, хотя телевизора или радио у них нет.
— Они ей не нужны, — пояснила она, — зачем деньги тратить, когда она и без них может обходиться и знает обо всем, что происходит на свете, а уж в нашей деревне и подавно…
— Ну, а вы можете так же, как она, гадать и предсказывать? — принялся выведывать у нее тонкости непонятного для меня и многих дара.
— Вроде могла, когда совсем маленькой была и в школу не ходила. Мать не хотела пускать, но из сельсовета пришли, настращали, делать нечего, пошла в школу. Только после этого ничего у меня не получалось. Как мать ни пыталась научить меня гадать. Все одно так, как у нее получается я гадать не могла, — не вдаваясь в подробности, охотно рассказывала она, словно речь шла об умении вышивать или управлять машиной.
Нурзифа же тем временем мельком глянула в мою сторону, собрала в горсть камушки и рассыпала их перед собой, а потом стала что-то быстро говорить. Асхат и ее дочь с полуулыбкой начали по очереди переводить ее слова.
— Она говорит, что вы занимаетесь тем-то и тем-то, но не все у вас получается, но нужно подождать, и на другой год, — она назвала даже месяц, какой, уже не припомню, — у вас получится то, что задумали.
Асхат спросил ее еще о чем-то. Та вновь взяла камушки и опять рассыпала их на старой полинялой клеенке, а потом произнесла несколько фраз. В ответ на ее слова Асхат отрицательно покачал головой и, обернувшись ко мне, сказал:
— Ошиблась она…
— В чем именно?
— Сказала, сколько у тебя детей, а ведь неправильно, однако, — и он назвал число моих детей, названное Нурзифой.
— Нет, Асхат, все правильно она говорит, ты просто знаешь лишь тех детей, что сейчас живут вместе со мной. Но старший сын живет в другом городе, и я тебе о нем не говорил. Как-то речь не заходила…
Он удивленно хмыкнул, и старуха продолжила излагать все новые и новые сведения из моей биографии. Все было верно, несмотря на некоторую расплывчатость формулировок. Ей были доступны лишь общие, главные факты из моего прошлого. Мне стало не то что страшно, но как-то неуютно оттого, что меня будто бы раздевают, показывая все мои изъяны, скрытые под одеждой, и я попросил прекратить гадание. Зачем мне знать то, что мне и без того известно… Теперь я понимаю, почему церковь запретила обращаться к гадалкам, — не всем положено знать то, что знает лишь один человек о самом себе. И Бог. А уподобляться Ему… Не только грешно, но и опасно.
Абзац пятый
На другой год нагрянул к Нурзифе уже без Асхата с группой местных телевизионщиков, снимавших фильм о сибирских татарах. Та приняла меня, как старого знакомого, спросила, сбылось ли то, что она мне напророчила. Покорно кивнул головой и предоставил сгоравшим от любопытства телевизионщикам узнать все, что они хотели. Нурзифа как-то отрешенно и даже покорно, словно по необходимости бросала свои камушки и говорила, говорила, говорила, а ее дочь тут же переводила, приводя то одного, то другого в смущение. Уже перед самым отъездом кому-то пришла в голову мысль узнать, долго ли на своем посту пробудет наш президент. Нурзифа даже не прикоснулась к своим камушкам, а назвала точную дату его отставки. Вот тут я усомнился