Читать интересную книгу Письма и документы (1917-1922) - Ю Мартов

Осенью 1920 г. Мартов отправился в Берлин, чтобы организовать заграничное представительство партии меньшевиков761. Приехал он туда больным человеком -- туберкулез легких. Через несколько месяцев ему пришлось слечь. Началась борьба с болезнью. Но Мартов не прекращал своей деятельности. Осенью 1922 г. этому приходит конец. Мартов подает в отставку. Он не в состоянии больше принимать участие в редактировании "Социалистического вестника"762. Наступил период умирания. Мартова не стало 4 апреля 1923 г.

Борис Сапир763

Голландия, ноябрь 1989

Послесловие

к российскому изданию

Многое, если не все, начинается в детстве. В детстве (в семье было семеро детей) Юлий Мартов придумал фантастический город Приличенск -- мир, построенный на началах правды, справедливости, добра. Всякий. кто считал себя жителем Приличенска, должен был жить по его законам. Юный Мартов безоговорочно и навсегда принял их. Приличенск остался для него моральным прибежищем на всю жизнь...

Еше в самом начале политической деятельности случилось событие, которое ярко высвечивает сущность личности Мартова. За распространение антиправительственных листовок полиция арестовала нескольких товарищей Мартова по политическому кружку. После долгих тяжелых допросов один из них -- Александр Ризенкампф -- не выдержал и показал, что прокламации получил от Мартова. Арестовали и Мартова. Когда через несколько месяцев арестованных выпустили, знавший об этом Мартов, встретив Ризенкампфа, радостно приветствовал его. Потрясенный Ризенкампф, плача, пробормотал: "Юлий Осипович, голубчик, ведь я же выдал вас на распятье, на крест". Позднее, вспоминая об этом, Мартов писал: "В его (Ризенкампфа. -- Авт.) падении я увидел прежде всего доказательство того, насколько мы все вышли неподготовленными, невооруженными на путь манившей нас борьбы". И только. А в 1921 г. в письме к П. Аксельроду Мартов с осуждением напишет о психологии людей, абсолютно не способных понять другого человека. В этом было одно из отличий его характера и ума от ленинских. Ленин стремился сокрушить и сокрушал идейного противника; Мартов -- убедить или переубедить его.

По свидетельству многих совершенно разных людей, Мартов был человеком кристально чистой души, ничего не искавшим для себя лично, совершенно не обуреваемым властолюбием, презиравшим демагогию, интриги и ложь.

Он начинал вместе с Лениным, но одним из первых (уже в начале века) понял опасность возникновения большевистского диктаторства в создании так называемой "партии нового типа", подчиняющей "массу" вождям. В этом был смысл его борьбы по вопросу об уставе партии на съезде РСДРП. Вплоть до падения монархии Мартов боролся против ленинского "вождизма". Для него в названии "социал-демократия" вторая его часть значила не меньше, чем первая. Мартов был политиком, готовым к соглашению, компромиссу. Он был социалистом, который считал, что надо преобразовывать, а не разрушать. После крушения монархии он видел растущую радикализацию "низов" и, понимая, к чему она может привести, призывал к созданию коалиции левых сил (включая большевиков), своего рода "народного фронта". Далеко не все, в том числе и среди меньшевиков, разделяли этот взгляд. Мартова упрекали даже в пособничестве большевизму. Многие, например А. Потресов, считали, что коалиция без представителей буржуазных партий, прежде всего кадетов, невозможна. "Мы не можем скинуть со счетов нашего естественного союзника, данного нам историей, -- писал Потресов. -- В стране, которая страдает от недостаточности капитализма, нельзя говорить, что буржуазия раньше, чем она упрочит порядок, уже вся перешла в лагерь контрреволюции". Это было верно, но все-таки не учитывало конкретной политической ситуации, выражавшейся, в частности, в факте радикализации "масс", в их бунтарской психологии, отторгавшей "цензовиков", т.е. буржуазию. Коалиция социалистов с кадетами, существовавшая с мая 1917 г., исчерпала себя и после корниловского "мятежа" уже не имела поддержки. Идея Мартова состояла в том, чтобы, исключив скомпрометированных кадетов, создать новую -- "однородно-социалистическую" коалиционную власть. В такое правительство должны были войти представители всех революционно-демократических партий. По словам Мартова, с "коалиционно-оборонительной канителью Церетели--Керенского было бы покончено. Это позволило бы левому коалиционному правительству осуществить реформы, обеспечивающие ему широкую поддержку народа. В результате большевизм, который Мартов в частных письмах называл даже "разбойничьей шайкой", был бы блокирован. Во всяком случае, идея Мартова давала шанс. Были все основания рассчитывать, что осенью 1917 г. "однородно-социали-стическое правительство" может найти поддержку и в демократических кругах "верхних" социальных групп. В таком случае гражданской войны можно было избежать.

Мартова либо не понимали, либо, скорее всего, и не хотели понимать. Шла яростная политическая борьба. В этой смуте и левые, и правые рассчитывали использовать собственные возможности. Один из самых трезвых политиков России правый кадет В. Маклаков впоследствии (в 1923 г.) писал, что ошибкой многих умеренных политиков была враждебность к социализму вообще. Они, считал Маклаков, не хотели понять, чего добивался "разумный социализм", поскольку видели его только в ленинском выражении и исполнении. Между тем на Западе многие политические деятели уже тогда принимали социализм и социал-демократию как государственное, национальное движение. Ленин же отвергал идею Мартова, так как хорошо понимал, что в любом коалиционном правительстве, в том числе социалистическом, он и его партия не будут играть решающей роли: иное его не интересовало. Последующие события полностью подтвердили это.

Октябрьский переворот 1917 г. стал для Мартова тяжелым ударом: пролетариат, в "классовое сознание" которого он верил, пусть только часть его, но все-таки пошел за большевиками. Захват власти, который осуществили большевики, он назвал "отвратитель-ным". В письме к П. Аксельроду он писал: "Самое страшное, что можно было ожидать, свершилось -- захват власти Лениным и Троцким в такой момент, когда и менее безумные люди, стоя у власти, могли бы наделать непоправимые ошибки". Но Мартов боролся. Даже в тот момент, когда Зимний уже должен был пасть, он отчаянно призывал большевистских вождей остановиться, прийти к соглашению со всей демократией, с другими социалистическими партиями ради избежания гражданской войны и предотвращения гибели демократических завоеваний в России. Тщетно. Когда Мартов уходил со съезда Советов, его остановил большевик Акулов. "А мы думали, -- сказал он, -- Мартов будет с нами". Мартов остановился, помолчал минуту и ответил: "Когда-нибудь вы поймете, в каком преступлении вы участвовали". Победителей уже ослепил блеск неожиданно легкой победы и базраздельной власти. Через несколько дней после Октябрьского восстания Лев Троцкий горделиво заявил: "Мы взяли власть. Всякая власть есть насилие, а не соглашение". Ленин называл тогда Троцкого "лучшим из большевиков".

Мартов резко выступил против Брестского мира как деяния, разрушавшего Россию. Но на протяжении всей гражданской войны, стремясь отвратить торжество реакционных, реставраторских сил, он пытался "выправить революцию", выправить в непримиримой, но только политической борьбе с большевистским режимом. "Мы, -- писал он, -- за преторианско-люмпенской стороной большевизма не игнорируем его корней в русском пролетариате, а потому отказываемся организовывать гражданскую войну против него". В вооруженной борьбе с большевиками Мартов видел только новые ужасы уничтожения людей. В обращении "Долой смертную казнь!" он писал: "Гражданская война все более ожесточается, все больше дичают в ней и звереют люди, все более забываются великие заветы человечности, которым всегда учил социализм. Не могу молчать!" Друг Мартова меньшевик Р. Абрамович вспоминал, как на заседаниях ВЦИК Мартов, ссутулившись, хромая, кашляя, шел на трибуну и "хрипел что-то не совсем внятное, обращаясь к Ленину. А Ленин смотрел в сторону, чтобы не встретиться глазами со своим бывшим самым близким другом". Время для переговоров, убеждений ушло. Как писал эмигрантский историк Д. Мельгунов, Россия уже двинулась вдаль с "ленинским фонарем" в руках.

Пожалуй, раньше других Мартов понял суть большевизма как "партии войны". "Война, -- писал он, -- перманентно питает не только большевистский террор и мировой ореол большевизма, но и самый большевизм как противоестественную систему азиатского управления. Поэтому большевизм кровно заинтересован в том, чтобы война была перманентной, и бессознательно шарахается в сторону, когда перед ним встает возможность мира". Большевизм был способен выиграть войну, но мир раньше или позже обрекал его на разложение. История подтвердила правоту Мартова. Позднее к той же мысли пришли и многие либеральные деятели, например В. Маклаков и П. Милюков. Большевизм погиб не от внешнего удара, а в результате своей неспособности длительного существования в условиях мира и экономического соревнования.