постоянных учений принесли ему безусловное превосходство над всеми флотами мира.
— «Виктория» впереди, — сказал Харди, передавая Хорнблауэру подзорную трубу. — Сигнальный мичман! «„Триумф“ — флагману. Имею на борту…»
Пока Харди диктовал, Хорнблауэр смотрел в подзорную трубу. Длинную-предлинную колонну возглавлял трехпалубник под адмиральским флагом на грот-мачте, широкие полосы по бортам сверкали на солнце. Флагман Джервиса при Сан-Висенти, Худа в Средиземном море, Нельсона при Трафальгаре. Теперь это флагман Тоскливого Джимми — так жестоко шутит судьба.
На сигнальном фале «Виктории» распустились флажки.
Харди диктовал ответ.
— Адмирал приглашает вас к себе, сэр, — сказал он, закончив и поворачиваясь к Хорнблауэру. — Надеюсь, вы сделаете мне честь, воспользовавшись моей гичкой?
Гичка «Триумфа» была покрашена лимонно-желтой краской с черной каймой, весла тоже; команда была в лимонных фуфайках с черными шейными платками. Хорнблауэр садился на кормовую банку — рука еще ныла от крепкого пожатия Харди — и мрачно думал, что никогда не имел средств наряжать команду своей гички. Это было его больное место. Харди, должно быть, богат — призовые деньги после Трафальгара и пенсион почетного полковника морской пехоты. Лучше не сравнивать. Харди — баронет, богатый, прославленный, а он сам — нищий, безвестный, в ожидании суда.
На борту «Виктории» его приветствовали честь по чести — морские пехотинцы взяли на караул, фалрепные в белых перчатках козыряли, боцманские дудки заливались свистом, капитан на шканцах с готовностью протянул руку — странно, ведь перед ним человек, которого вскорости будут судить.
— Я — Календер, капитан флота, — сказал он. — Его милость в каюте и ждет вас.
Он повел Хорнблауэра вниз, на удивление приветливый.
— Я был первым на «Амазонке», — напомнил он, — когда вы служили на «Неустанном». Помните меня?
— Да, — ответил Хорнблауэр. Он не сказал этого сам, боясь, что его поставят на место.
— Как сейчас помню — Пелью тогда о вас рассказывал.
Что бы ни говорил о нем Пелью, это могло быть только хорошее. Именно его горячей поддержке Хорнблауэр был обязан своим повышением. Со стороны Календера очень любезно заговорить об этом в трудную для Хорнблауэра минуту.
Лорд Гамбир, в отличие от Харди, не позаботился о пышном убранстве каюты — самым заметным ее украшением была огромная Библия в окованном медью переплете. Сам Гамбир, насупленный, с отвислыми щеками, сидел под большим кормовым окном и диктовал писарю, который при появлении двух капитанов поспешно ретировался.
— Доложите пока устно, сэр, — велел адмирал.
Хорнблауэр набрал в грудь воздуха и начал. Он вкратце обрисовал стратегическую ситуацию на момент, когда повел «Сатерленд» против французской эскадры у Росаса. Самой битве он уделил лишь одно или два предложения — эти люди сражались сами и легко восполнят пропущенное. Он рассказал, как изувеченные корабли дрейфовали в залив Росас, под пушки, и как подошли на веслах канонерские шлюпки.
— Сто семнадцать человек были убиты, — сказал Хорнблауэр. — Сто сорок пять ранены, из них сорок четыре умерли до того, как я покинул Росас.
— Господи! — воскликнул Календер. Его поразило не число умерших в госпитале — соотношение было вполне обычное, — но общее количество потерь. К моменту капитуляции из строя вышло больше половины команды. — Томпсон на «Леандре» потерял девяносто два человека из трехсот, милорд, — продолжил он.
Томпсон сдал «Леандр» французскому линейному кораблю у Крита после обороны, заслужившей восторг всей Англии.
— Мне это известно, — сказал Гамбир. — Пожалуйста, продолжайте, капитан.
Хорнблауэр поведал, как наблюдал за разгромом французской эскадры, как Кайяр повез его в Париж, как он бежал и чуть не утонул. О замке де Грасай и путешествии по Луаре он упомянул вскользь — это не адмиральского ума дело, — зато похищение «Аэндорской волшебницы» описал в красках. Тут подробности были важны, потому что британскому флоту в его разносторонней деятельности, возможно, пригодятся детальные сведения о жизни нантского порта и навигационных трудностях нижнего течения Луары.
— Фу-ты господи, — сказал Календер, — как же вы это преспокойно выкладываете. Неужели…
— Капитан Календер, — перебил его Гамбир, — я уже просил вас не поминать имя Господне всуе. Я буду очень недоволен, если это повторится. Будьте добры, продолжайте, капитан Хорнблауэр.
Оставалось рассказать только о перестрелке с лодками возле Нуармутье. Хорнблауэр продолжил так же официально, однако на сей раз его остановил сам Гамбир.
— Вы упомянули, что открыли огонь из шестифунтовой пушки, — сказал он. — Пленные гребли, и надо было вести корабль. Кто заряжал пушку?
— Я, милорд. Мне помогал французский лоцман.
— Мм. И вы их отпугнули?
Пришлось Хорнблауэру сознаться, что он потопил две из трех посланных в погоню лодок. Календер присвистнул удивленно и восхищенно, Гамбир только сильнее нахмурился.
— Да? — сказал он. — А потом?
— До полуночи мы шли на веслах, милорд, потом задул бриз. На заре мы встретили «Триумф».
В каюте наступило молчание, нарушаемое лишь шумом на палубе. Потом Гамбир шевельнулся.
— Полагаю, капитан, — сказал он, — вы не забыли возблагодарить Господа за ваше чудесное избавление. Во всем происшедшем усматривается перст Божий. Я поручу капеллану в сегодняшней вечерней молитве особо выразить вашу благодарность.
— Да, милорд.
— Теперь изложите ваше донесение письменно. Подготовьте его к обеду — надеюсь, вы доставите мне удовольствие, отобедав с нами? Тогда я смогу вложить ваш рапорт в пакет, который отправляю их сиятельствам.
— Да, милорд.
Гамбир глубоко задумался.
— «Аэндорская волшебница» может доставить депеши, — сказал он.
Подобно любому адмиралу в любой точке земного шара, он вечно терзался проблемой — как поддерживать связь, не ослабляя основную эскадру. Неожиданно свалившийся с неба тендер оказался для него подарком судьбы. Он все еще думал.
— Вашего лейтенанта, Буша, я назначу на нее капитан-лейтенантом, — объявил он наконец.
Хорнблауэр даже задохнулся. Если офицера назначают капитан-лейтенантом, это значит, что через год он почти наверняка станет капитаном. Это право повышать в звании и составляло самую ценимую из адмиральских милостей. Буш заслужил награду, однако удивительно, что Гамбир решил повысить именно его — у адмирала всегда найдется любимый лейтенант, или племянник, или сын старого друга, который ждет первой вакансии. Можно представить, как обрадуется Буш. Вот и он на пути к адмиральскому чину — теперь до собственного флага надо только дожить.
Однако это не все, далеко не все. Произвести первого лейтенанта в следующее звание значит поощрить его капитана. Своим решением Гамбир публично — а не просто в личной беседе — признал действия Хорнблауэра правильными.
— Спасибо, милорд, спасибо, — сказал Хорнблауэр.
— Конечно, она — ваш трофей, — продолжил Гамбир. — Правительство купит ее по возвращении в Англию.
Об этом Хорнблауэр не подумал. Еще не меньше тысячи фунтов в его кармане.
— Вот вашему старшине привалило, — хохотнул Календер. — Вся доля нижней палубы достанется ему.
Это тоже