В каюту я пришел совершенно пьяный. Не то чтобы специально надрался, но этот день был последним рабочим днем на плантациях, завтра нам предстояло начать работы по отключению ферм от всех систем питания, демонтажу мастерских, отправке вещей со склада наверх для погрузки. На это отводились сутки, эвакуация должна была начаться утром послезавтра.
Дик предложил отметить завершение работ, и мы отлично посидели в подсобке, заедая брагу шоколадными сухариками и громко обсуждая, чем станем заниматься на Гебе. Я подробно рассказал, какой дом построю для Рады, какой для мамы, а какой для нас с Нором. Дик спорил, доказывая мне, что надо сразу строить большой дом для всех, чтобы все могли друг другу помогать в случае необходимости. Я возражал — дома должны быть разные, чтобы никому не мешать, но недалеко, поскольку мало ли что может случиться. К общему мнению мы не пришли, но расстались вполне довольные друг другом.
В каюту я ввалился, счастливо улыбаясь и предвкушая, как расскажу Нору о нашем новом доме. Честное слово, я буквально видел его: большой, светлый, с огромными окнами, из которых видны море и высокие, до неба, деревья.
Но Нор не захотел ничего обсуждать. Посмотрел так, что я почувствовал себя слизью на дне танка, сказал сквозь зубы:
— Ты невыносимо мерзкий, когда пьяный. Смотреть противно.
Я хотел объяснить, что я не пьяный — просто сегодня на фермах праздник, а раньше у меня болели спина и ноги. Хотел, но неожиданно для себя обиделся. Конечно, Нору тоже наверху доставалось, однако он не таскал на себе неподъемные тюки и ящики. Не скреб танки, счищая мерзко воняющую клетчатку, не задыхался от паров антисептика. Сидел в учебном зале — чистенький, аккуратный, — дышал прохладным воздухом и жрал в перерывах мандарины. Конечно, почему бы и нет, если папа постарался и пристроил на теплое место. А мой отец оставлял для рейдеров ящики потяжелее, потому что кто из нижних, кроме нас, умел носить на себе грузы?
В общем, я так ему и сказал, хотя язык у меня слегка заплетался, и больше всего мне хотелось упасть в постель и уснуть. Но Нор стоял между мной и кроватью, щуря красные от усталости глаза и кривя губы в какой-то странной гримасе. Я шагнул вперед, отодвинув его с дороги, сел на стул и принялся стаскивать с себя тяжелые ботинки. Узел на одном как-то неудачно затянулся, мне никак не удавалось его развязать, тогда я плюнул и завалился на одеяло в одном ботинке. Не было у меня сил с ним возиться.
Нор молчал, наблюдая за моей борьбой со шнурками. Это ужасно раздражало, и я уже хотел крикнуть, чтобы он не таращился на меня так, словно у меня две головы или по десять пальцев на каждой руке. Но тут Нор повернулся и вышел из каюты, аккуратно прикрыв за собой дверь. У меня перед глазами покачивалась лампочка — вместе с потолком, и от раскачивания как-то сразу замутило. Я перевернулся на живот, ткнул кулаком подушку, выругался и закрыл глаза.
Я не сомневался, что Нор скоро придет. Побегает по коридорам и вернется.
84
Возвращаться я не намеревался.
По крайней мере, сегодня.
Отвратительное ощущение — словно в тебя не просто плюнули, а еще и растерли потом — не оставляло ни на секунду. Мне некуда было идти, но ложиться в постель с пьяным Веном, так и не сумевшим раздеться, я тоже не собирался.
Удивительно, как мало надо, чтобы волшебное чувство нежности сменилось стойким ощущением брезгливости и неприятия. Всего лишь увидеть пьяные глаза и кривую ухмылку. Всего лишь услышать запинающийся голос, ставший на полтона или тон выше, озвучивающий то, что, наверное, вертелось на языке и по-трезвому. Всего лишь понять, что ты — никому не нужный дурак, навоображавший себе незнамо чего.
Пространство знает, как я бежал сегодня домой. Как ждал встречи. Как мне это было надо, черт возьми!
Нас в группе осталось шестьдесят два, и пять минут назад мы закончили последний тест, результат которого «Отличная посадка!» еще мерцал на моем мониторе.
Теперь Доннован Уайт называл фамилию, номер шлюпки, к которой приписывался пилот, и назначение самого пилота. Сначала озвучивались первые пары пилотов — те, что заступали на вахту при старте с Корабля, затем — вторые и третьи. Список бортинженеров уже лежал в специальной директории в сети — их распределили вчера вечером.
Имена звучали одно за другим, моего все не было, и согруппники уже начали поглядывать на меня с ухмылками — мол, ну что, обломился, штрайб? тебя все-таки выкинули?..
— …Септимус Миллет — шлюпка номер десять, первый пилот. Эхойя Дранг — шлюпка номер десять, второй пилот, — закончил перечисление третьей смены Уайт.
Это были пятьдесят девятый и шестидесятый. Все. Распределение закончено. Можно было вставать и уходить. Но я сжал зубы и сидел, упрямо глядя на преподавателя. Для чего-то же все это было надо — безумная усталость, ломота в костях, сводимые судорогой пальцы, песок в глазах и мерцающее «Отличная посадка!»? Для чего-то я изучал, как работают радиоизотопные двигатели, как использовать их для торможения и поворота, как потом отстреливать с минимальной отдачей, как на бороводородных реакторах при неизвестных погодных условиях производить снижение… Для чего-то же я до обиды упорно бился в закрытые двери!
— Поскольку на последнем занятии глупо отчислять лишних, — Уайт отвел от меня глаза и щелчком стряхнул невидимую пылинку с рукава темно-синего кителя, — Сейл Морриган и Аденор Раду назначаются запасными пилотами. Морриган приписывается к пятой шлюпке, у Раду — шлюпка номер три, первый борт.
Первый борт! Плазмопатрон ему в задницу! Адмирал. Опять Адмирал! Позаботился.
— Простите, сэр, — я поднялся с места, — есть ли возможность перевести меня на другую шлюпку? Ведь запасной пилот…
— Вы слишком много себе позволяете, Раду, — скривив губы, Уайт в очередной раз окинул меня презрительным взглядом. — Запасных пилотов берут не для количества, если вы не в курсе, а чтобы избежать любых случайностей. На пятой шлюпке будет эвакуироваться лазарет. На третьей — командование. Никаких осечек и неожиданностей там произойти не может: какая бы нежданная хворь не сразила пилотов, эти шлюпки должны опуститься на Гебу целыми и невредимыми со всеми пассажирами на борту. Ясно?
— Сэр, тогда могу ли я поменяться с Морриганом?
— Нет, — отрезал он. — Личная просьба Адмирала назначить вас под его командование.
Так я и знал! Дальнейший спор не имел никакого смысла. Я опустился обратно на стул.
— Что, штрайб, папашу стесняешься? Лажануться боишься? — прошипел слева Дранг.
— Разговоры! — прикрикнул Уайт, едва я развернулся к шептавшему. — Все свободны. Дранг, Миллет, Паркер, Робардис, Кидс, Гувер — останьтесь.
Задвигались стулья, зашумели люди, поднимаясь и направляясь к выходу. Я вышел последним.
И почти сразу увидел его — в углу коридора, под вьющимся зеленым кустом, жался Крис. Я по привычке улыбнулся, собираясь шагнуть навстречу — давно не видел, соскучился, а перегруженный мозг совершенно отказывался вспомнить, почему мы до сих пор не встретились. Но едва он поднял на меня виноватые голубые глаза — на меня головной болью обрушилось воспоминание. Наверное, я сразу переменился в лице, потому что Крис тут же зажмурился.
— Если хочешь ударить — ударь! — предложил он взволнованным и отчего-то снова ломающимся голосом, хотя, насколько я помнил, эту подростковую проблему он уже преодолел.
— Нет, не хочу, — сказал я. Странно, с чего он решил, будто я его буду бить? Никогда ничего подобного не делал. — Ты зачем пришел?
— Я… Норик, мне бы… Мама говорит, что… ну, я извиниться.
— Мама послала извиниться? — перевел я. — Не стоит, правда. Только из-за мамы — не стоит.
Он потеребил завязки на серой куртке учащегося и глухо спросил:
— А если… из-за меня? Ты бы простил?
— Не знаю, Крис. Мне надо подумать. Я сейчас плохо соображаю.
— Ладно, — не стал возражать он, только ссутулился еще больше. Помолчал. Я устало привалился к пластику стены рядом с ним. — Мама по тебе скучает.