Читать интересную книгу Время гарпий - Ирина Дедюхова

— Но ведь вакхические традиции …это, наверно, немножко бескультурье, — осторожно заметил Николай.

— Рассуждаешь сейчас, как Холодец! Он всегда подчеркивал свою близость к «искусствам и ремеслам», имея, прежде всего, в виду ювелирное искусство, несколько пережимая его сомнительную «элитарность», — улыбнулась Эвриале. — Ты же понимаешь, что это — всего лишь снобизм глухого душой нувориша, старающегося определи всему цену. Поэтому и все виды изобразительных искусства раньше относили всего лишь к ремеслам. Искусством в античности считалось то, в результате чего возникал нетленный нерукотворный образ и запечатлевался в душах, делая их понастоящему богаче, полнее. А такого рода вещи должны пройти испытание временем.

Они посмотрели на стул, где только что восседали часы, но стул был пуст, а часики тряслись на бронзовых львиных ножках под шейк возле Гели. Она что-то радостно орала и запрокидывала стройные ножки в костюме из балета «Баядерка».

— Аполлон при этом осуществлял связь этого художественного образа с небом, а Дионис придавал ему страсть и связь с землей, — продолжила Эвриале. — И эту связь воплощали Мельпомена и Талия с венками плюща на голове. Вместе вы олицетворяете театр жизни, жизненный опыт. И сегодняшний сон у моря — это та маленькая награда за то, что вам приходится пережить, чтобы соединить в себе небо и землю.

— А это… важно? — спросил Николай, в душе которого кольнули не растаявшие до конца острые льдинки ночных страхов.

— Коленька, это всегда было крайне необходимо! — засмеялась Эвриале. — Не верь этим сомнениям, они от абсолютно бесчувственного Холодца, от его зависти ко всем живым, способным в своей душе сотворить целый мир. Ты даже не знаешь, до какой степени он завидует даже возможности испытывать душевную боль, не говоря о более высоких и сладостных чувствах! Вы говорите о них вместе с Талией, олицетворяющей любовь ко всему сущему, саму юность жизни! Веселись, пока молод, познавай жизнь и люби ее — когда придет зрелость!

К столу подбежала абсолютно счастливая Геля, закатывающаяся почти безумным хохотом, одной рукой она схватила деревянный шампур с источавшим сладостные ароматы шашлыком, а другой — вцепилась Николаю за руку и повлекла за собой к шелестевшему темному морю, отливавшему бирюзой. Там «битлы» в закатанных до колен черных брюках исполняли свои старые хиты. Эти песни слушала когда-то его мама на заграничных пластинках, которые раньше вместо симок продавали на рынках цыгане вместе с помадой и тенями для век. Краем глаза он увидел, как улыбавшаяся своим мыслям Эвриале щелкнула ногтем по хрустальному флакону Талии — и в нем неистовой силой заклубился золотой песок.

17. Каллиопа

Сойди же с неба, о Каллиопа, дай,Царица Муз, мне долгую песнь — пускайТо флейты ль звук, иль голос звонкий,Дивные ль струны кифары Феба,Вы слышите? Иль сладко безумье такПрельщает слух и зренье мое?..

Квинт Гораций Флакк «Ода Каллиопе»

Иногда ей казалось, что до зимнего равноденствия ей не дотянуть, когда постепенно иссякало присущее ей упрямство. Все ближе к ней прорывались успокаивающие вкрадчивые голоса: «Зачем тебе это надо? Смирись… Будь как все! Ведь это ненормально, думать, будто что-то может зависеть от того, что ты напишешь. Клинические особенности бреда мессианства при психических расстройствах шизофренического спектра как раз и предусматривают возникновение озарения, пророчества, откровения, видения, экстатические переживания, глоссолалии… Они известны не одно тысячелетие. Они неоднозначно воспринимаются в психиатрии… Стоит тебе проговориться кому-то о том, что ты видишь и чувствует, пожизненная психушка тебе обеспечена! Если за шесть тысяч лет человечеством не выяснено, при каких условиях эти состояния являются выражением религиозного опыта, а при каких относятся к психопатологии, так ты думаешь, будто ваша районная психиатрия будет лбы разбивать ради тебя? Всем надо раз и навсегда избавиться от тебя!

Смирись! Зачем тебе это надо?.. Будь как все!»

Она могла определить разницу между проекцией чужого сознания и собственными размышлениями, поскольку долго анализировала, как мыслит человек, когда на него никто не пытается оказать давление вполне апробированными методиками гипноза на расстоянии. Чужая назойливая мысль не могла передать воспоминание, образ. Вернее, можно было при определенных усилиях вытащить какие-то странные обрывочные образы, стоявшие за мыслью про «бред мессианства».

Одно время ей это было даже любопытно, поскольку такое словосочетание она слышала лишь от прокурорши, изображавшей при ней психиатра-эксперта, но знала, что как раз употребление таких терминов при подэкспертном является признаком непрофессионализма.

Странно, но за чужими мыслями, давившие на ее сознание строго в рабочее время с перерывом на обед, — возникали какие-то картины, которые она точно раньше нигде не видела и уж точно не могла помнить. Будто кто-то, честно отрабатывая свой хлеб гипнозом на расстоянии, тащил свое форматирование, не совсем сумев очистить мысль от собственных переживаний, занимавших его намного больше ее психического здоровья. При этом люди, донимавшие ее угрозами «экстатических переживаний» и «глоссолалий», не учитывали, что все ее «видения и озарения» подвергаются немедленной обработке, накапливающей материал для создания очередного романа. И первым критерием этой обработки являлся вопрос, насколько точно любая мысль соответствует сверхзадаче ее нового романа. «Стать такой, как все» — больше соответствовало ее же образному определению «Ни на звезду, ни в Красную Армию», поэтому тут же перемещалось в «сомнительные сообщения».

«Такие, как все» — не составляли предмет искусства, а уж тем более литературы. Ведь дальше надо было конкретизировать признаки этих «всех». За чужой мыслью шел образ копошащейся серой массы нагих скрюченных тел, в мешанину которых ее пытались загнать. Там не было ее героев, там царили холод и немота.

Пожав плечами, она подумала, как сами служащие, пытающиеся воздействовать на нее психологическими методами, представляют свою жизнь? Она тут же получила образы каких-то погонов с новыми звездочками, удостоверений, машин, просторных квартир… Она увидела продуктовые прилавки дорогих магазинов, ювелирные витрины бассейн в турецком отеле… Среди этих ярких образов приземленных мечтаний, которые могли воплотиться за дератизацию ее сознания, — она обнаружила несколько ярких видений птиц с женскими головами, у одной из которых были медвежьи лапы. И каким-то осторожным взглядом, будто человек очень боялся прямо глядеть на этот свой «глоссолалий», она увидела очень красивого молодого человека, развалившегося в старинном кресле.

Он был удивительно, неправдоподобно красив… Но от него веяло таким нестерпимым холодом и вечной пустотой, что она по-настоящему испугалась.

На столе перед ней всегда стояла свеча, которую она зажигала всякий раз, как только попытки манипуляций ее сознанием становились сильнее. В самих этих наездах не было никакой мистики или «экстатического переживания», эти методики использовались и малограмотными деревенскими ведуньями. Правда, никто раньше подобное не использовал на «промышленной основе», создавая целые отделы еще в советское время, поскольку раньше все же люди, пытавшиеся «незаметно» уничтожить свободу совести, данную каждому свыше свободу выбора — понимали, что при этом наносят непоправимый ущерб собственной душе.

В сущности, все ее личный «бред мессианства» заключался в попытке помешать проведению массовых обработок общественного сознания проекциями, лишавшими людей самой возможности творчески воспринимать собственную жизнь: «От нас ничего не зависит… В этой стране всегда уничтожали все лучшее… Раньше было еще хуже… Надо жить неприметно… Нельзя высовываться… Ведь мы же лучше жить стали… Тебе нет дела до государственной собственности, это же не твое личное… Нехорошо завидовать чужим деньгам… Какое дело тебе до этой страны… Народ сам этого захотел… У нас не народ, а стадо дебилов… Наш голос никто не услышит… Ты никому ничего не докажешь… Зачем создавать проблемы…»

Здесь просто следовало пробудить искренний интерес людей к собственной жизни, к своих родных, к их настоящей памяти, к истории и культуре… Но главное, следовало всего лишь задаться вопросом: «А от кого я все это слышу?», и морок немедленно рассеивался.

Она едва смогла пережить первые сутки, когда, кроме различных «правоохранительных» неприятностей в реальной жизни, на нее внезапно обрушилась вся мощь этих живых трансляторов. Очень сильные в методиках манипуляций люди поначалу транслировали ей одну и ту же мысль о самоубийстве. Тогда впервые она попыталась закрыть свое сознание образом, неизменно возникавшим при чтении старинного орфического гимна, посвященного музам.