Она смотрела на меня так грустно, будто бы солдаты забрали ее любимого парня.
— Разве вы не знаете, мисс Джулия?
Я непонимающе уставилась на нее, хотя у меня было какое-то странное чувство, будто бы я действительно знаю. Я покачала головой.
— Он участвовал в хлебном бунте, — объяснила Дженни. — Когда был молодым. Он был главарем восставших в Кенте и в Портсмуте. Но там никто не пострадал. — Тут она заторопилась. — Они просто требовали справедливой цены на хлеб. Вы же, наверное, слышали, что людям было нужно только это.
Я кивнула. Я слышала об этом.
— А потом он пошел в контрабандисты, — продолжала она. — И его забрали в матросы. — Тут она опять немного помялась. — После этого у нас в графстве было несколько мятежей, и его называли Каллер.
— Я знала об этом. Он сам мне рассказывал.
Дженни опустила голову, бросив на меня косой взгляд.
— У нас в Экре никто не предал бы его, даже если б нас сожгли заживо, — горячо заговорила она вновь. — Мисс Джулия, кто мог сообщить в магистрат Чичестера, чтобы его забрали? Вы не знаете?
Мои руки были холодны как лед.
Я знала.
— Что с ним теперь будет? — спросила я едва слышно.
— Они уверены, что смогут доказать его вину.
Я кивнула. Не так уж много было черноволосых калек, скакавших на вороной лошади.
— Но они не могут доказать, что он пошел против Лейси.
Я говорила так, будто бы сердцем была с ним, хотя это на мою семью он организовал нападение, это мою родную мать он убил.
— Нет, не могут. — Дженни поднесла передник к глазам. — Но даже одного свидетеля его участия в других мятежах будет достаточно, чтобы они его повесили. — У нее вырвалось короткое рыдание. — Они прикончат его, мисс Джулия.
— Мой бог!
Дженни шумно сморкалась в передник, а я почти упала на стул, одновременно почувствовав легкое движение ребенка в животе. Будущего сквайра.
Если это в действительности будет сквайр, то я не хочу, чтобы он получил в наследство ненависть, подозрительность и даже страх. Не многое же я могу дать ребенку, оставив ему Вайдекр, если при этом руки его отца будут обагрены кровью лучшего человека Экра.
С внезапной решительностью я взглянула на Дженни.
— Я не допущу этого! — сказала я. — Я не допущу, чтобы Ральф Мэгсон был повешен за то, что он совершил много лет назад. Я не допущу, чтобы его повесили за то, что сделал бы на его месте каждый, если бы его семья голодала. Он избавил Экр от прошлого поколения Лейси, и нет ни одного человека, который бы считал, что Беатрис была права и не заслужила тот бунт. Я не допущу, чтобы Ральфа Мэгсона повесили.
Дженни с сомнением смотрела на меня. Она была обо мне двоякого мнения. Прежде я всем командовала в Вайдекре, и она помнила времена, когда я была единственным владельцем этой земли. Но когда она смотрела на меня сейчас, она видела перед собой молодую женщину, ожидающую первенца. Она видела жену человека, которого боялись все люди. Я не была больше значимым лицом даже в ее глазах.
— Как вы сможете предотвратить это? — спросила она.
— Пока я не знаю. Но я что-нибудь придумаю. Я пойду прогуляюсь к Холлу, и по дороге что-нибудь придет мне в голову.
Она открыла передо мной дверь, и я вышла на свежий воздух погулять и подумать. Но хотя я долго и медленно шла к Холлу, постояла там, глядя, как трудятся рабочие, и потом еще дольше и медленнее возвращалась обратно, ни одна мысль не пришла мне в голову.
Ложась в тот вечер спать, я знала, что Ральф смотрит на эту желтую полную луну сквозь решетки окна. Я представляла его лицо, обращенное к ней, и словно видела его грустную улыбку. Я металась по подушке до самой зари и не заснула в ту ночь ни на минуту.
Пока я ломала голову, гуляя утром взад и вперед по тропинкам нашего сада, и мои шаги становились все быстрее и быстрее, словно от этого зависела быстрота моих решений, чичестерский магистрат передал дело в Уинчестер, потому что они боялись народных волнений, если дело будет слушаться так близко от Экра. Уинчестерский магистрат, не более храбрый, чем их чичестерские коллеги, передал дело в Лондон, который и объявил розыск свидетелей того, что происходило двадцать лет назад.
Я знала, что Ральфу нужен адвокат, и также знала, что лондонские адвокаты стоят кучу денег. Все свое детство я провела в бедности, я носила тесные башмаки, я сама латала свои платья, у меня не было перчаток. Я была хорошо знакома с бедностью, но только теперь я страдала от нее, глядя в окно на мои деревья, растущие на моей земле, и понимая, что у меня нет денег, чтобы помочь Ральфу.
Я могла бы попросить Ричарда, но я знала, что он спросит, зачем мне такая сумма, и к тому же непременно откажет. И я пошла к бабушке.
— Две сотни фунтов! — повторила она в изумлении. — Джулия, ради всего святого, зачем тебе столько денег?
Я начала что-то мямлить в ответ, но, как только бабушка поняла, что это какие-то мужские дела, она нахмурилась.
— Но ты больше не управляешь Вайдекром, и дела твоего бывшего управляющего не должны касаться тебя. Ты спросила Ричарда, есть ли у него деньги на защиту вашего человека?
— Нет, — тихо ответила я.
— И правильно сделала, осмелюсь думать. — В ее голосе было целое море сочувствия. — Но если ты не можешь обратиться к своему мужу по такому поводу, не думаю, что ты в состоянии будешь отдать долг. Если бы у меня были такие деньги, я бы тебе дала их, но мое состояние принадлежит мужу, а он не выдает мне подобных сумм на расходы.
Она помолчала, и я поняла, как нелегко ей было решиться на такую откровенность.
— Я получаю на булавки только двадцать пять фунтов в квартал, — очень тихо добавила бабушка. — И у меня нет никаких сбережений.
Я кивнула, почти ничего не видя от слез.
— А как может достать деньги замужняя женщина, если ее муж отказывает ей? — спросила я.
В голове моей бродили обрывки разговоров о займах, о сданных в заклад драгоценностях и тому подобном.
Бабушка взглянула на меня так, будто бы я все еще была маленьким ребенком и она учила меня обращаться с ножом для рыбы.
— Если ее муж отказывает ей, то она просто не имеет денег, — коротко ответила она. — Разумеется, жена полностью зависит от доброй воли своего мужа.
Я смотрела на бабушку, все еще не понимая. Мне было всего лишь семнадцать лет, и я еще не представляла, что не имею никаких прав в мире. У меня нет ничего — ни собственных денег, ни земли. Все вокруг меня — вода, которую я пью, земля, по которой хожу, пища, которую ем, — принадлежит Ричарду. И нуждаюсь ли я в трех полупенсовиках или же в двухстах фунтах, я равным образом должна обратиться к нему. И он может отказать мне.