Читать интересную книгу Икона и Топор - Джеймс Биллингтон

Новое поколение образованных специалистов, жителей больших городов, поистине сцементировало нарождавшееся либеральное движение. Вместе с повышением уровня профессиональной компетенции во все более образованном и многообразном обществе нарастало и раздражение системой правопорядка, представлявшейся устарелой и неразумной. Глашатаем этого нового деловитого профессионализма был Владимир Безобразов, яркий последователь Сен-Симона, устроивший цикл «экономических обедов», на которых обсуждались различные проекты будущего развития России. Вслед за своим французским наставником Безобразов требовал замещения старой привилегированной аристократии новой аристократией талантов. Он верил, что путь в будущее России откроет практический, профессиональный подход к разрешению ее экономических проблем, и придавал особое значение собственному сен-симонистскому плану обеспечения России системой каналов. Еще в 1867 г. он утверждал, что именно земствам суждено естественным образом привить россиянам сугубую охоту к «практическим результатам» и что возрастание профессионализма в лоне земства нужно оберегать и от ретроградства провинциальных дворян, и от «бюрократизма» центрального правительства[1243].

Растущее доверие к «практическим результатам», достигавшимся различными российскими специалистами, усиливало стремление к их политическому и общественному признанию. Косный политический и социальный строй России не благоприятствовал деятельности новых профессиональных объединений, формировавшихся в конце XIX столетия: студенческих союзов, комитетов по борьбе с безграмотностью, ассоциаций врачей и юристов и т. д. Такие ассоциации оказались почти столь же благодатной почвой для будущей Конституционно-демократической партии, как и земства.

Российский либерализм был — более чем любое другое идейное течение в России XIX в. — обязан своим развитием профессуре высших учебных заведений. Самые влиятельные университетские профессора склонны были симпатизировать либерализму еще с тех пор, как профессор Грановский впервые попытался очертить некоторые его основополагающие идеи в своих лекциях, читавшихся в Московском университете в 1840-х гг. Грановский, духовный отец первостатейных западников, был первым, кто подробно осветил россиянам процесс исторического становления прав и свобод в демократических странах Запада[1244]. Он предположил, что этот путь развития предпочтительнее российского — отнюдь не возбуждая утопических надежд на то, что он может в два счета быть пройден в условиях России. Хотя радикалы шестидесятых годов быстро затмили и заглушили умеренно-либеральную профессуру, однако же именно она более всего потрудилась над осуществлением наиболее важных освободительных реформ 1860-х гг.: введением суда присяжных и предоставлением женщинам права на высшее образование (задолго до того, как такое право было обеспечено в либерально-демократических Соединенных Штатах).

Чичерин, который стал московским городским головой и пережил своего друга Грановского почти на полстолетия, был прототипом умеренного либерала, апологета правового государства (Rechtsstaat)[1245]. В своих московских профессорских лекциях по правоведению он подчеркивал важность не столько парламентских учреждений, сколько разумных законов в качестве эффективного ограничения произвола самодержавной власти.

Однако к 1890-м гг. новое поколение интеллигентов-преобразователей опять считало Чичерина робким консерватором — в точности как Герцен сорока годами раньше. Главным выразителем нового, более радикального либерализма стал другой профессор, Павел Милюков, ученый-энциклопедист, историк российской мысли и культуры. В своем истолковании российской культуры Милюков в основном следовал по стопам Александра Пыпина, англофила и позитивиста, чьи научные статьи в «Вестнике Европы» действительно положили начало беспристрастному, аналитическому изучению развития русской мысли. В недружелюбной атмосфере народнической эпохи он нашел прибежище в тщательном исследовании истории мысли и культуры России — и по его протоптанному пути время от времени устремлялся Милюков. Пыпин был двоюродным братом Чернышевского, но чуждался всевозможных крайностей и продолжал традицию либеральных западников сороковых годов.

На исходе столетия Милюков перевел эту направленность на практические рельсы политической деятельности. Наездившись по Франции, Англии и Америке, он укрепился в своих либерально-конституционных убеждениях, и под его влиянием беспорядочное либеральное брожение восприняло отчетливую программу «политического освобождения России». Прежние дворянские помыслы об усилении местной автономии и о свободе личности в программе Союза Освобождения определились как требование упразднения самодержавия. Во время Русско-японской войны и революционного подъема 1904–1905 гг. Милюков ратовал за немедленный созыв законодательного собрания; и кадетская партия, ведущим представителем которой он был, последовательно стремилась к расширению полномочий совещательных дум, избиравшихся после Октябрьского манифеста 1905 г.

Психологически идентифицируясь с тогда еще отдаленной и идеализированной Америкой в большей степени, нежели с Англией и Францией, новые российские либералы получали возможность представлять себя поборниками прогресса, а не апологетами буржуазного своекорыстия. Милюков был лишь первым из россиян, разъезжавших с лекциями по Америке и писавших для американских журналов; а сочинения Вудро Вильсона были известны в России еще до того, как он выступил на политическую арену в Соединенных Штатах. Предисловие к опубликованному в 1905 г. русскому переводу «Государства» Вильсона написал Максим Ковалевский, многоопытный государственный чиновник и отпрыск одного из самых ученых семейств России; и он столь непринужденно отстаивает разумное полновластие закона (будь то в конституционной монархии или на базе представительного республиканского правления), что ничем не отличается от современных западных эссеистов. Двумя годами раньше русский эмигрант Павел Виноградов, ветеран земского конституционного движения, увенчал свою карьеру специалиста по английскому конституционному праву, возглавив кафедру юриспруденции в Корпус-Кристи-Колледже Оксфордского университета. Однако Милюков пошел дальше их умеренного требования законности наперекор произволу и утверждал, что манифест 1905 г. недостаточен.

Требуя безоговорочного признания суверенитета народа в качестве предварительного условия любых реформ, либералы милюковского толка настаивали также на том, что социальные меры и частичное перераспределение земель являются необходимым сопровождением политических преобразований. Радикализм кадетской партии вызвал в 1906 г. репрессивные меры против Второй думы, самого представительного политического форума нации со времен земских соборов начала XVII столетия. Кадеты решительно преобладали в этой думе и стремились, по сути дела, превратить ее в законодательное собрание. Они протестовали против ее роспуска и сформулировали свою программу в наирадикальнейшем Выборгском манифесте 1907 г. Эти радикальные либералы настойчиво пытались преобразовать российскую политическую жизнь по образцу западных демократий, с которыми Россия, входившая в Тройственное согласие, состояла в дипломатическом союзе. Поскольку Милюков был знатоком не только российской истории, но и западных реалий, он приобретал все большее значение как выразитель традиции конституционной демократии. Он был одним из немногих, кто принял титул либерала и даже провозгласил себя таковым; и он возглавлял кампанию так называемого прогрессивного блока в последней думе 1915–1916 гг. — отчаянную попытку либеральных реформаторов под занавес вырвать бразды правления у коррумпированной и беспомощной монархии последнего Романова[1246].

Тот факт, что либералов-конституционалистов захлестнуло революционной волной в марте 1917 г. и что большевики объявили их после октябрьского переворота вне закона, вовсе не означает некой природной российской антипатии к либерализму. Все это происходило во время войны, к продолжению которой Россия была технически не готова. С учетом тех препятствий, на которые наталкивалось российское либеральное движение, прогресс его был быстрым, а программа вполне продуманной. Характерно, что большевики в период захвата и удержания власти во многих отношениях опасались либералов больше, чем каких-либо других противников. Кадеты раньше всех оказались в тюрьме; а либерально-демократическая идея Учредительного собрания была так популярна даже среди революционеров, что большевики вынуждены были допустить проведение выборов в него уже в декабре 1917 г. Проголосовали тридцать шесть миллионов россиян; и когда выяснилось, что лишь четверть из них отдала голоса за большевиков, разгон избранных представителей народа был практически предрешен. Либерализм освоился в России слишком поздно и принес ей слишком мало. Ленин обзывал его «парламентским кретинизмом». Милюков и другие кадетские лидеры пытались справиться с неуверенностью и политической неопытностью российских либералов. Но сомнительно, чтобы даже более надежная и закаленная либеральная партия смогла бы создать конституционные и парламентские предпосылки эволюционных перемен в условиях войны, революции и распада социальных связей.