Читать интересную книгу Лексикон нонклассики. Художественно-эстетическая культура XX века. - Авторов Коллектив

Странность (ср.: Оппозиции эстетические) — это удивление, которое лишает читателя праздности и побуждает к размышлениям. Это с одной стороны. С другой — странность неожиданной смены сцен во многих произведениях художественной литературы носит характер пародированного действия — предшествующая сцена является пародийным предотражением последующей. Это — подсказка к разгадке повествовательных символов русской прозы. Так начинается роман Л. Тостого «Анна Каренина», так начинается поэма Н. Гоголя «Мертвые души», так, на странности, на пародийности, построены все пьесы А. Чехова.

В искусстве, по В. Шкловскому, присутствует факт изумления, «факт превосходства своей сущности над нашими знаниями». Мы видим мир реальный, он рождает наши познания, но факт изумления, удивления, О., выросший из познанного, позволяет осуществить перестановку признаков очевидного в иные, как бы ирреальные плоскости; на самом же деле — в ту самую глубинную реальность, которая существует на уровне подсознания. Отсюда — обостренное восприятие мира двумя сторонами: героем произведения и читателем, ощутившим ирреальное-реальное как странность. Иными словами: О. есть «задержанное внимательное рассматривание мира», поток сознания, проистекающий из-под сознания, не бессознательного, не подсознания, а из-под сознания, из-под моментальной восприимчивости героем и читателем, вжившимся в героя, картин, картинок, запахов, звуков, неясных моментов материальной прапамяти.

О. у Шкловского — это и понятие, и термин, и теория одного из приемов анализа художественного текста одновременно. Шкловский не придерживался строгого академизма в употреблении своей новаторской формулы и выстраивал ряд синонимичных образований названной основы. В связи с этим трактовка основы всегда имела тот оттенок, который несло в себе новое образование-синоним, или тот, с которым основа была связана по смыслу, то есть то, что В. Шкловский считал в тексте странностью, например подробности, имевшие место в «Мертвых душах» или «Тарасе Бульбе» Гоголя. Вместе с тем, удивление, порожденное странностью, он не считал удивлением в обыденном понимании; напротив, удивление, которое должно произвести странное, воспринимается как обыкновенное, именно в этом заключается странность — в способе восприятия странности. Отсюда странность как таковая приобретает значение остранения, как отстранения: оттенки в написании зависят от результата воспринятого.

Лит.:

Шкловский В. Б. «Воскрешение слова». СПб, 1914;

Его же, Тетива. О несходстве сходного. М., 1970;

Его же, Энергия заблуждения. М., 1981;

Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.

О. Палехова

П

Палимпсест

(греч. — palipmpseston — вновь соскобленный)

В древности так обозначалась рукопись, написанная на пергаменте, уже бывшем в подобном употреблении. Из экономии материала старый текст соскабливали и писали на его месте новый. Процедура соскабливания далеко не всегда была идеальной, поэтому слабо выраженные (еле заметные) фрагменты или отдельные буквы старого текста (или изображения) в некоторых случаях просматриваются под новым. С помощью современных химико-радиационно-электронных средств иногда удается восстановить достаточно большие фрагменты стертого текста под новым. Нередко таких слоев в П. бывает несколько. В этом смысле понятие П. было распространено археологами и на наскальные росписи первобытного искусства, когда на стенах с полустершимися от времени росписями писали или прочерчивали новые изображения.

Можно сказать, что принцип П. использовали и средневековые мастера, когда по старым росписям в храмах или иконным изображениям писали новые. При этом старые изображения старались сбить, смыть или покрыть предварительно новым слоем грунта, по которому и писались новые изображения. В отличие от пергаментных рукописей и первобытных наскальных рисунков в средневековых П. старые изображения, как правило, не проступают сквозь новые. Сегодня их удается увидеть только с помощью соответствующих технических средств, а нередко и расслоить на разные изображения.

В современных арт-практиках принцип П. часто используется в качестве сознательного художественного приема. Его начали достаточно регулярно применять кубисты (в синтетический период, см.: Кубизм), дадаисты, сюрреалисты, наклеивая, в частности, на холст или другую основу вырезки из газет, афиш, другие тексты и изображения и нанося затем на них новый слой изображений таким образом, что фрагменты старого слоя просматриваются сквозь него, составляют органическую его часть.

Иной прием П. заключается в рисовании или писании своих произведений на репродукциях с работ других художников (скандально знаменитый пример объект М. Дюшана «L. H. O. O. Q.» — 1919 г., Филадельфийский музей изобр. искусства: репродукция «Джоконды» Леонардо с подрисованными карандашом усами и бородкой). На принципе П. строятся многие объекты и ассамбляжи в концептуализме и других современных продвинутых арт-практиках. Он позволяет создавать насыщенные и предельно обостренные системы эстетических оппозиций, контрасты внеэстетического плана, и разнообразные визуальные ряды, ориентированные на ассоциативное и интеллектуальное восприятие самого разного толка, — приемы характерные для постмодернизма и для ПОСТ-культуры (см.: ПОСТ-) в целом.

Лит.:

Genette G. Palimpsestes. La littérature au second degré. P., 1982.

Л. Б.

Парадигма (от древнегр. paradeigma — пример, образец)

«Термин американского философа и методолога науки Томаса Куна. Кун позаимствовал этот термин из грамматики, где П. называется совокупность грамматических элементов, образующих единое правило. <… > По Куну, П. называется совокупность методов и приемов, которыми пользуется то или иное научное или философское сообщество, объединенное общей научной или философской идеологией, в отличие от других сообществ, объединенных другой идеологией и, соответственно, имеющих свои П. Так, например, если сравнить П. структурной лингвистики и генеративной лингвистики, то главным отличием их П. будет то, что первая имеет тенденцию к описанию языка, а вторая к его моделированию. В то же время общим в их П. является то, что и первая и вторая приписывают языку свойство структурности. При этом достаточно существенно, что вторая вышла из первой — произошла смена П. в лингвистике. Такую смену П. Кун называет научной революцией. Действительно, генеративистика Н. Хомского по сравнению с классическим структурализмом воспринималась как революция, она даже носила название «хомскианской революции в лингвистике».

Другой пример соседних П. — это структурная поэтика (обладающая общим методом со структурной лингвистикой, но имеющая другой объект исследования — не язык, а литературу) и мотивный анализ. Основное различие их П. в том, что если первая представляет свой объект как жесткую иерархию уровней, кристаллическую решетку, то второй видит его как спутанный клубок ниток, систему мотивов, пронизывающих все уровни.

Когда научная П. устанавливается, начинается то, что Кун называет нормальной наукой, когда уходят в сторону методологические споры и начинается разработка деталей, накопление материалов, разгадка «головоломок» в рамках принятой П. После того как нормальная наука проходит свой жизненный цикл и начинает устаревать, совершается научная революция, устанавливающая новую парадигму.

XX в. потрясло несколько научных революций: психоанализ, который вскоре раскололся и из недр которого выросла аналитическая психология Юнга, а из нее — трансперсональная психология Грофа; теория относительности, а затем квантовая механика; открытие структуры ДНК в биологии; логический позитивизм и сменившая его аналитическая философия; структурализм и пришедший ему на смену генеративизм, с одной стороны, и постструктурализм — с другой.

В каком-то смысле можно говорить о культурно-философской П. постмодернизма, которую мы переживаем по сей день. Для постмодернизма как П. характерно парадоксальное отсутствие строгой П.: все методы хороши и одновременно ограничены: как верификационизм, так и фальсификационизм; правомерны и теоретико-истинностная семантика, и теоретико-модельная семантика.

Реальное и иллюзорное микшируется на экранах компьютеров и в электронных «проводах» Интернета. Техника становится все более изощренной, а реальность все больше превращается в виртуальную реальность. Еще один шаг — и мы окажемся в какой-то совершенно новой П., но мы пока не знаем, какими будут ее параметры.