галстук.
— Меня могут увидеть,— хладнокровно произнес Аткинс, преданно глядя на лейтенанта.
Киндерман скорчил гримасу.
— Тебя могут увидеть? — передразнил он.— Кто?
— Люди.
Киндерман недоуменно посмотрел на помощника.
— Все, Аткинс. Сдаюсь. Добровольно. Я твой пленник. Передай моей семье, что здесь со мной прекрасно обращаются. Как только у меня перестанут трястись руки, я им сразу же черкну пару строчек. Это случится примерно месяца через два.— Следователь немного помолчал. — А кто это тебе подбирал галстук? — вдруг спросил он. Галстук являл собой какие-то необычайно яркие гавайские пейзажи.
— Я сам,— смутился Аткинс.
— Так я и думал.
— Ну, я ведь тоже могу придраться к вашей шляпе,— обиделся Аткинс.
— Лучше не надо.— Киндерман вплотную приблизился к помощнику.— Был у меня в школе один приятель, позже он подался в монахи, стал траппистом[43]. Одиннадцать лет тому назад. Он стряпал домашний сыр, собирал виноград, но главным его занятием оставались молитвы. Он молился за людей, которые носят галстуки и костюмы. А потом он вдруг ушел из монастыря. И знаешь, что он тут же прикупил? Самое первое? Пару ботинок за двести долларов. Мягкие кожаные мокасины с кисточками, такие чудненькие, прямо с витрины. Что, тебя уже тошнит? Погоди, это еще не все. Они были свекольного цвета, Аткинс. Лилово-бордовые. Это тебе о чем-нибудь говорит, или я, как всегда, обращаюсь к дереву?
— Говорит,— солгал Аткинс, хотя по его тону можно было понять, что красноречие Киндермана пропало втуне.
— Лучше возвращайся на флот.
— Мы прозеваем начало фильма.
— Ну да, нас могут увидеть,— мрачно добавил Киндерман.
Они вошли в зал и уселись на свои места. Сначала пошел фильм «Гунга Дин», а после него — «Третий человек». В конце первой ленты была трогательная сцена: Дин стоял на вершине храма и из последних сил дул в рожок, после того как его настигли три пули бандитов. И как раз в этот момент женщина, сидевшая сзади Киндермана, начала смеяться. Лейтенант обернулся и осуждающе посмотрел на нее. Но этот взгляд не возымел действия. Тогда лейтенант решил предложить Аткинсу пересесть. Он уже открыл было рот, но тут заметил, что сержант плачет. Киндерман замер на своем месте, довольный сержантом, и даже сам всплакнул за компанию, когда на тризне по случаю погребения Дина зазвучала мелодия песни «Забыть ли старую любовь».
— Вот это картина! — выдохнул следователь.— Я обожаю ее.
Когда закончился последний фильм, мужчины вышли на охваченную зноем улицу и остановились недалеко от кинотеатра.
— Ну а теперь самое время перекусить,— нетерпеливо заметил Киндерман. У обоих этот день оказался выходным.— Я сгораю от любопытства, Аткинс. Жажду услышать рассказы о медовом месяце и подробное описание твоего гардероба. Мне, видимо, придется к нему какое-то время привыкать. Ну, куда двинем? В «Могилку»? Хотя нет, погоди. Я кое-что придумал.— Он вспомнил о Дайере и, взяв сержанта под руку, повел вперед.— Пойдем-ка Я знаю чудное местечко.
Через несколько минут они уже сидели в «Белой башне» и, вдыхая аромат свежих гамбургеров, обсуждали только что просмотренные фильмы. Кроме них, в кафе никого не было. Бармен стоял у гриля спиной к ним. Крепкий и высокий, он казался несколько грубоватым. Его белый фартук и шапочка были забрызганы жиром.
— Видишь ли, мы привыкли говорить о зле и о том, откуда оно берется,— рассуждал Киндерман.— А как объяснить добро, если мы просто являем собой набор молекул, как привыкли считать? Так откуда же берутся такие люди, как Гунга Дин, способные жертвовать жизнью во имя других? И кроме того, ведь всегда находится и Гарри Лайм,— возбужденно продолжал он.— Гарри Лайм — полная противоположность Дина, олицетворение зла. Помнишь, что он говорит в той сцене на чертовом колесе? — Киндерман переключился на фильм «Третий человек».— Там, где он рассуждает о швейцарцах. После того как они несколько веков прожили в мире, самое большое их достижение, заявляет он, часы с кукушкой. И это на самом деле так, Аткинс. Да. Возможно, миру нужна иногда серьезная встряска, для того чтобы не окочурился прогресс. Кстати, сейчас я расследую убийство и кражу со взломом на П-стрит. Преступление совершено на прошлой неделе. И завтра ты ко мне подключаешься.
Бармен бросил на них недовольный взгляд, а потом, отойдя в сторону, начал раскладывать ломтики мяса на половинки булочек. Киндерман следил за тем, как он аккуратно кладет кусочек маринованного огурца на будущий гамбургер. Ему вдруг стало грустно.
— Послушайте, а может быть, лучше класть побольше огурчиков? — обратился он к бармену.
— Нет, так можно их испортить,— буркнул бармен. Голос его походил на окрики командира, муштрующего солдат,— низкий и грубый. Бармен начал накрывать бутерброды вторыми половинками булочек.— Если вам нужны всякие соусы да разносолы, идите в «Бью Риваж».
Киндерман опустил глаза.
— Я бы заплатил за лишний огурчик.
Бармен с каменным лицом поставил перед каждым из них по картонной тарелочке с шестью гамбургерами.
— Что будете пить? — грубо спросил он.
— Что-нибудь наркотическое,— улыбнулся Киндерман.
— Уже все вылакали, приятель,— безразличным голосом произнес бармен.— Только не надо мне тут мозги пудрить. У меня и так спина разламывается. Так что пить-то будем?
— Эспрессо,— с серьезным видом заказал Аткинс.
Бармен перевел на него взгляд.
— Вы что-то сказали, профессор?
— Две пепси,— быстро вставил Киндерман и многозначительно посмотрел на помощника.
Бармен выдохнул с такой силой, что из ноздрей его вылетел волосок. Яростно сверкнув глазами, он отправился за бутылками.
— Все хитрожопые так и прут сюда со всего проспекта,— недовольно проворчал он, удаляясь.
В кафе ввалилась многочисленная группа студентов, и вскоре маленький зал наполнился смехом и веселым щебетаньем молодых людей. Киндерман расплатился с барменом и со словами: «Засиделись мы здесь» — поднялся из-за стола и направился к выходу. Аткинс послушно двинулся следом. Они перенесли гамбургеры на стойку у противоположной стены. Киндерман откусил кусочек.
— А Гарри Лайм в чем-то прав. Вот видишь, немного волнений и тревог — зато какой шедевр получился в образе гамбургера.
Аткинс кивнул в знак согласия — он с удовольствием жевал.
— Это все часть моей теории,— сообщил Киндерман.
— Лейтенант...
Аткинс поднял вверх указательный палец и, прожевав большой кусок, проглотил его. Он вынул из пластмассового стаканчика белую бумажную салфетку, вытер уголки рта и пододвинулся поближе к Киндерману. В зале становилось слишком шумно.
— Вы не могли бы сделать мне одолжение,