ВКП(б) – «Второе Крепостное Право (большевиков)».
Подробнее на эту тему Вишневский А. Г. Серп и рубль: Консервативная модернизация в СССР. М., 1998.
Гимпельсон Е. Г. Нэп и советская политическая система. 20-е годы. М., 2000.
Горинов М. М. НЭП: поиски модели развития. М., 1990.
Коэн С. Бухарин: Политическая биография. 1888–1938. М., 1988.
Нэп: приобретения и потери. М., 1994.
Цакунов С. В. В лабиринте доктрины: Из опыта разработки экономического курса страны в 1920-е годы. М., 1994.
Шанин Т. Три смерти Александра Чаянова // Социологические исследования. 1995. № 1; или http//www.yabloko.ru/themes/History/Shanin/3-deaths-of-chaynov.htm/
1948. Победа над победителями
12 января 1948 г. в Минске «попал под машину» председатель Еврейского антифашистского комитета Соломон Михоэлс. 24 января 1948 г. из аппарата ЦК ВКП(б) был списан в архив «проект изменений и дополнений отдельных статей Конституции СССР, подготовленный с учетом предложений, поступивших в Редакционную комиссию». А 10 февраля в Москве встреча советского руководства с югославскими товарищами завершилась разрывом отношений.
События эти, произошедшие в разных пластах социальной жизни и на первый взгляд никак не связанные друг с другом, тем не менее были элементами единого нового курса и означали, что недолгий период колебаний советского руководства завершился выбором жесткой политической линии. Вскоре последовали и массовые репрессии, однако, разительно отличавшиеся от террора 1930–1940-х. Прежде карательный аппарат режима обрушивался на врагов и вредителей, представлявших собой, хотя бы в теории, осколки эксплуататорских классов. Теперь врагами провозглашались «перерожденцы» и «безродные космополиты», зараженные «низкопоклонством перед Западом». По существу же врагом власти оказалось «поколение победителей» – люди, почувствовавшие в себе человеческое достоинство, научившиеся отличать пропаганду от реального положения дел, повидавшие, хоть одним глазком, иные порядки и начавшие мечтать, а нередко и публично заявлять требования, несовместимые с теми формами политической и хозяйственной жизни, которые утвердились в СССР до войны. Этот новый советский народ, победивший в небывало тяжкой войне и весьма существенно отличавшийся от довоенного благодаря приобретенному опыту, не без оснований был убежден, что в тяжелую годину оказал советской власти небезусловную поддержку, и ожидал выполнения прямо не проговоренных, но довольно ясно обозначенных во время войны условий: роспуска колхозов, прекращения репрессий и гонений на церковь, некоторой демократизации политического режима. Власти, поколебавшись, решили никакой либерализации не проводить, а победителей жестоко приструнить. Совместным действием репрессивной и пропагандистской машин народу не позволили осмыслить и свести многообразие военного опыта в единую картину, из которой следовали реформаторские выводы. На место народной памяти о войне была внедрена идеологема победы, достигнутой исключительно благодаря мудрому руководству партии и лично великого вождя. Победы, свидетельствующей о прочности и эффективности системы – «превосходстве советского строя».
Человеческий фактор «временных неудач»
Идеологема эта в сжатом виде заключена в стандартном названии параграфа советских школьных учебников: «Победа советского народа в Великой Отечественной войне». Очевидно, что настойчивое отделение отечественной войны от мировой имеет целью закамуфлировать то травматическое для советского исторического сознания обстоятельство, что во Вторую мировую войну СССР вступил 17 сентября 1939 г. в качестве фактического союзника гитлеровской Германии, с которой разделил Восточную Европу в полном соответствии с секретным протоколом заключенного 23 августа 1939 г. Договора о ненападении, вошедшего в историю под названием пакта Молотова – Риббентропа.
Но гораздо более существенно другое. Понятие «отечественная война» предполагает полное всенародное единодушие в противостоянии врагу, вторгшемуся на родную землю, и высокий боевой дух войска, бьющегося за правое дело. Советской идеологемой подразумевалось, что в этом смысле война сделалась отечественной непосредственно 22 июня 1941 г., когда войска вермахта пересекли советскую границу. Между тем обстоятельства катастрофического отступления Красной армии лета – осени 1941 г. позволяют утверждать, что и с народным единством, и с духом войска поначалу не все обстояло благополучно. А подлинно отечественной война стала существенно позже, при изменившемся составе «советского народа».
Советская официальная историография в объяснении причин «временных неудач» Красной армии в первый период войны твердо держалась тех пунктов, которые были намечены Сталиным – сначала в радиообращении 3 июля, а затем, 6 ноября 1941 г., в докладе на торжественном заседании Моссовета по случаю 24-й годовщины Октябрьской революции. Успехи вермахта объяснялись: 1) внезапностью вероломного нападения – немецкая армия была заблаговременно мобилизована и придвинута к рубежам СССР, который, твердо веруя в нерушимость договора о ненападении, жил мирной жизнью; 2) неравенством технического оснащения: «Наша авиация по качеству превосходит немецкую авиацию, а наши славные летчики покрыли себя славой бесстрашных бойцов. (Аплодисменты.) Но самолетов у нас пока еще меньше, чем у немцев. Наши танки по качеству превосходят немецкие танки, а наши славные танкисты и артиллеристы не раз обращали в бегство хваленые немецкие войска с их многочисленными танками. (Аплодисменты.) Но танков у нас все же в несколько раз меньше, чем у немцев. В этом секрет временных успехов немецкой армии».
Эти объяснения не выдерживают критики и рассыпаются при минимальном сопоставлении с источниками. Разумеется, сосредоточение трехмиллионной группировки вермахта у западных границ СССР не было тайной для советской разведки. Скрытая мобилизация и стратегическое развертывание РККА начались в апреле – мае 1941 г., задолго до немецкого вторжения. Штабы трех фронтов (в мирное время числившихся округами) – Северо-Западного, Западного и Юго-Западного – уже 19 июня 1941 г. получили приказ наркома обороны о выходе на полевые командные пункты, устроенные по приказу наркомата от 27 мая 1941 г.
Числом и качеством военной техники Красная армия нисколько не уступала вермахту. На 22 июня, по данным М. И. Мельтюхова, которые считаются наиболее достоверными, на советско-германской границе против 4364 танков, 42 601 полевых орудий и минометов, 4795 самолетов у Германии имелось советских 15 687 танков, 59 787 орудий и минометов, 10 743 самолета. Причем доля техники новейших образцов в Красной армии была нисколько не ниже, чем в вермахте и люфтваффе, и эта современная техника зачастую была гораздо совершеннее немецкой.
В последние 20 лет с легкой руки Виктора Суворова, автора популярных «ревизионистских» бестселлеров, широкое распространение получила легенда об «обезоруживающем ударе» люфтваффе, уничтожившем технику РККА в первые же дни войны. Однако с учетом рассредоточения войск на обширном театре военных действий, сколько-нибудь существенно ослабить советскую передовую группировку, насчитывавшую 198 стрелковых, 13 кавалерийских, 61 танковую, 31 моторизованную дивизии, 16 воздушно-десантных и 10 противотанковых бригад, при наличных тогда технических средствах было решительно невозможно. Для примера: крупное соединение советских ВВС, получившее задачу остановить наступление танковой группы Гейнца Гудериана на брянском направлении, совершив за один день, 3 сентября, 780 самолето-вылетов, «уничтожили около 30 танков, 16 орудий и до 60 автомашин с живой силой», что было признано большим успехом и отмечено особой поздравительной телеграммой Сталина. Всего же за шесть дней в этой операции летчики совершили 4 тыс. успешных самолето-вылетов, что не помешало группе Гудериана разбить войска Брянского и Юго-Западного фронтов и, пройдя с боями 300 км, завершить 17 сентября окружение «киевского котла». 26 июня против 3-й танковой группы вермахта было брошено сразу пять авиадивизий, которым удалось уничтожить