– Отлично. И клинок уравновешен, и древко плотно сидит. С таким оружием сам черт не брат. Давай, Левший, попробуй. Прикройся… вперед выброси, с протяжкой, чтобы резало все, чего касается. Вскинь и рубани тут же. Теперь укол. Вперед кончиком лезвия, назад подтоком… Вот видишь, получается.
– На одной ноге много не накрутишься, Андрей Васильевич, – оперся подтоком о землю холоп.
– А я тебя перед трапом поставлю. Там ни отступать, ни крутиться не надо. Просто стой до конца, и вся недолга.
– Андрюша… Может, пока тихо все, покушаешь?
– Трифон, кстати, где? С Пахомом я его не посылал, здесь тоже не вижу.
– Он, Андрей, пару дней после того, как ты его к дереву велел привязать, тут крутился, помогал. Дров, вон, один сколько напилил и наколол. Опосля пропал. Уж не знаю, что и думать. Случилось, верно, что с холопом? Может, зверь дикий напал? Или эти, мертвые, загрызли.
– Знаю я, кто его загрыз, паразита, – сплюнул Зверев. – Пользуется, алкаш, что в последние дни у меня хлопот много было. Совсем про него забыл. Ладно, с колдуном управлюсь – за все сквитаемся. Он у меня до самой смерти про отраву свою забудет.
– Ты так говоришь про него, милый… А вдруг беда с ним? А ты, не зная, с такой ненавистью про него сказываешь. Не сбежал же он. Куды здесь бежать?
– Отчего с ненавистью? С любовью, Полюшка, с любовью. Пить отучу – золото, а не человек будет.
– Это хорошо. Так снеди велеть достать? Коли гречу с салом и мясом вяленым запарить, то совсем как свежее будет… – Княгиня хлопнула в ладоши: – Агафья, Софья, куда вы пропали? Кувшины чистые доставайте, крупу, сало… Левший, где у нас крупа и сало?
– Дык, в подвале, матушка. Велишь достать?
– Ой, что это? – Со стороны деревни послышался странный звук – точно лошадиный вопль боли и отчаяния, усиленный стократно. – Ужель еще какое бесовство случилось?
Мужчины, прислушиваясь, крепче сжали бердыши.
Прошло минут пять – ничего не происходило. Княгиня, спохватившись, захлопотала:
– Так ты покушаешь, сокол мой ясный? Мы-то с девками хоть пирогов перехватили. О чем я? Крупа, сало… Левший, чего стоишь?! Неси! И девкам моим покажи, где припасы лежат, дабы впредь сами знали. Левший, чего застыл?
Холоп ее словно не слышал – он вперился круглыми глазами в тропинку, идущую к причалу. По ней, постоянно подпрыгивая, бежал забрызганный кровью и увешанный какими-то склизкими ошметками мужичок в мохнатых штанах и вывернутой наизнанку меховой душегрейке на голое тело. Влажные взлохмаченные волосы украшали куски мха и прошлогодние перепрелые листья. За этим чудищем мчались крестьяне, сжимая в руках косы, вилы с острыми деревянными зубьями, топоры. У некоторых баб имелись серпы и даже кухонные ножи. Возглавлял процессию Фрол, глаза которого горели праведным гневом.
Скатившись к самому причалу, чудище остановилось, вперило палец в Андрея и снова запрыгало:
– Колдун, колдун, колдун!
– На костер колдуна! Смерть колдуну, смерть! – Толпа обогнала уродца, выхлестнулась на причал.
– Что здесь происходит, смертные?! – Андрей, чувствуя, как вскипает в груди ярость, сделал шаг навстречу и рубанул бердышом воздух. – Это кто колдун?! Вы куда приперлись, шпана голозадая?! Вы на кого голос повышаете?! Страх совсем забыли, смерды?!
Толпа затормозила, завороженно наблюдая за сверкающим на солнце огромным стальным полумесяцем.
– Я князь ваш, смерды! Первый после Бога над землей здешней! Власть, Господом и государем поставленная! Забыли, олухи царя небесного? Так ведь я и напомнить могу!
– Колдун, колдун, колдун! – продолжало подпрыгивать страшилище, указывая на Зверева пальцем.
Князь Сакульский, гневно втянув воздух, отбросил бердыш и, как есть, в одной ферязи, наброшенной поверх тела, пошел прямо на косы и вилы. Смерды своего оружия не опустили, но попятились, расступаясь в стороны. Андрей склонился над мохнатым страшилищем, схватил за подбородок, вонзился в его глаза взглядом:
– Ты что про своего князя молвил, отрыжка старого енота? Тебя кто этому научил? Кто-о?! Левший! – Сграбастав знахаря за шиворот, он проволок примолкшего уродца мимо смердов и швырнул холопу: – Пятьдесят плетей юродивому! Коли ума нет, пусть задницей уроки запоминает. Только сперва в реке прополоскайте, а то кнут испачкается. Фрол, мальца по деревням послал?
– Послал, Андрей Васильевич, – как-то неуверенно дернул головой староста.
– Вернулся?
– Нет еще, княже…
– Тогда тебе гонца ждать надобно, а не за безумцами немытыми бегать… – Зверев походя влепил какому-то мужику затрещину: – Почему в шапке перед князем?
Снизу послышался визг: Левший, отложив оружие, спихнул знахаря с причала, а теперь, улегшись на живот, пытался выловить обратно. Ушкуй стоял, естественно, на глубине, а умел плавать несчастный провидец, нет – никто не поинтересовался.
– Так ты кушать будешь, князюшка мой, – кашлянув, вернулась к главному вопросу Полина.
– Обожди, милая. Сперва деревню от напасти хоть как-то оборонить нужно. Раз уж я тут князь, то на мне эта обязанность и висит, за меня мой долг никто не исполнит.
– Что, так не емши и пойдешь?
– Я быстро, Полина, – пообещал Зверев и осенил себя крестным знамением, после чего вытянул нательный крестик, поцеловал: – Вот те крест святой, быстро управлюсь.
Доказав этим жестом свою принадлежность к православию, а не темным магическим наукам, Андрей уже совсем уверенно повел притихшую крестьянскую толпу обратно в Запорожское, на ходу лихорадочно вспоминая уроки и заговоры мудрого Лютобора. Эх, конспект надо было вести, конспект!
– Святой воды, стало быть, у вас нет. Нет воды… – задумчиво пробормотал он, подходя к деревне. – Нет воды. А как с нею хорошо бы было… Фрол!
– Чего велишь, княже? – Староста молниеносно сдернул с головы «пирожок».
– Колодцев сколько в деревне?
– Два, княже. За двором моим и у Авдотьи, что на отшибе.
– Значится, так, – остановился на околице Зверев. – Принеси мне сюда котел медный, по ковшу воды из каждого колодца, по горсти золы из каждой печки и ветку полыни. То есть целиком сорви, а не отростки ощипывай. Это только так называется. Стой! Я еще не все сказал. Вон, у вас луг не вспаханный. Пусть хозяева мертвецов туда выгонят, чтобы на виду были.
– Сожжешь, княже?
– Не жалко родичей-то? Не трону я их. Просто вас пока огражу, смертные. Все, ступай.
Селяне, выслушав наказ, послушно разошлись – лишь после этого Зверев позволил себе ощутить меж лопаток предательский холодок и облегченно перевести дух. Косу как оружие не оценит лишь тот, кто не пробовал остроту ее каленой кромки, кто не видел, с какой легкостью смерды ею владеют. Да и на вилах окончить свои года князю Сакульскому не хотелось. Превратиться в обугленную тушку – не продав добытого с таким трудом золота, не проведя еще одной ночи с Варей в ароматном стогу, так и не узнав, чем окончился сериал Джорджа Лукаса? Ну уж нет! Так просто он ни мужикам, ни мертвецам в руки не дастся.
Первой появилась Лукерья, приволокла большой медный котел и виновато признала:
– Я в нем похлебку для скотины летом варила.
– Ничего, сойдет, – кивнул Андрей.
Следом явились Фрол и его старшая дочь. Оба благоговейно несли в руках деревянные корцы с водой.
– Выливай, – кивнул на котел князь.
– А полынь откель рвать? – опасливо поинтересовался староста. – С кладбища?
– Вы просто маньяки какие-то, – фыркнул Зверев. – У себя за выгребной ямой посмотри. Наверняка в рост человеческий стоит. Давай скорей, и печку поди вычисти.
Вскоре потянулись смерды с золой. По очереди они высыпали свое подношение в воду. Андрей лениво помешивал на глазах получающееся зелье полынью, глядя, как местные – кто окриками, а кто и палками – отгоняют мертвецов от деревни.
– Ну что, все принесли? Никто про золу не забыл? – спросил он, насчитав семь горстей. – А то потом опять меня виноватым сочтете…
– Все, все, – подтвердил староста. – Из овинов ведь не нужно?
– Нет, овинами пусть овинники занимаются. А мы о людях подумаем. – Зверев склонился над котлом и, не переставая мешать, зашептал в его гулкую утробу: – Пойду в чистое поле, поклонюсь на четыре стороны. Станет около меня тын железный, забор булатный, от востока и до запада, от севера и до моря, оттоле и до небес; оградит меня от колдуна и от колдуницы, от ведуна и от ведуницы, от чернеца и от черницы, от вдовы и от вдовицы, от черного, от белого, от русого, от двоезубого и от троезубого, от одноглазого и от красноглазого, от косого, от слепого, от всякого моего ворога и супостата по всякий час, по утру рано, по вечеру поздно. От реки Смородины, от моста Калинова, ляг, путь нетленный, протянись, ров смоляной. На тот след не придет ни боязнь, ни скорбь, ни какая немощь, ни на пиру, ни на беседе, ни у старых, ни у молодых. Около главы моей по солнцу обнести, к сердцу приложить и вокруг обойти. Отныне, присно и во веки веков!