— Грег, — жалобно позвала Жекки.
Он пригнулся, пропуская над собой перелетающего через автомобиль огромного волка, и ничуть не отвлекаясь на зов, молча выбросил из кармана спичечную коробку. Жекки нашла ее на своем сиденье. Через мгновенье она уже держала в руках багрово пылающий факел. Грег тотчас выхватил его, грозно и широко взмахнув им перед мордой вовремя отпрыгнувшего зверя. Факел протяжно загудел, разрезая в движении густые скопления мрака и отбрасывая на высокую фигуру Грега в обвисших кожаных лохмотьях, полыхающие багровой медью, огненные блики. Только сейчас, объятые блуждающими вспышками пламени, из черных потемок, окутавших автомобиль, со всей отчетливостью выступили около десятка звериных фигур, опасливо озирающихся на огонь и медленно, поджимая лапы, обходящих кругами машину. Жекки оцепенела, ужаснувшись увиденным.
— Рвите шаль, — громко выкрикнул Грег, выхватывая из темноты скомканную фигурку Жекки, — мой шарф скоро сгорит!
Жекки поспешно, кое-как справляясь с лихорадкой во всем теле и, особенно, в поледеневших как у покойницы пальцах, стянула с головы шаль, и принялась рвать ее, что было силы. Но плотная ткань не поддавалась. Тогда Жекки врезалась в нее зубами. С невероятным усилием ей удалось надорвать упругое полотно.
Спустя минуту она уже прижимала смятый кусок шали к отверстию в банке. Острый запах бензина въелся в воздух. Пламенеющие отсветы проносились то справа, то слева, и в их молниевидных свечениях Жекки зорко различала рычащие в бессильной злобе отступившие вспять скопления волков, рваную спину Грега, летящие огненные взмахи, рыхлый кустарник перед капотом машины, и по правую сторону от обочины широко расстилающийся неподвижный ночной простор. В осветленной, мрачно синеющей дали четко вырисовывался покатый иссиня-черный склон холма.
Вглядевшись в его ровно очерченный контур и выделив в клубах нависшей над ним синевы знакомые очерки двух близко растущих берез, Жекки узнала это место. Оказывается, беда застала их у дальней оконечности Волчьего Лога, там, где его склоны уже почти не выдавались над плоским рельефом, и только один протяжный выступ холма заявлял о принадлежности последнему, замирающему отрогу возвышенности. Глубокая чернильная тьма над холмом, посыпанная крупно-соленым серебром звезд, заметно бледнела, касаясь его вершины. Там, высоко, под спудом легкого наплыва из разрозненных облачков и густой ночной сини светилось мутное голубое сиянье — полуприкрытая мглой луна. Возле нее, чуть ниже слюдяного наплыва, пробиваясь сквозь облачный покров, вздрагивали острыми иглами две белые мерцающие звезды, словно вставшие на страже лунного покоя.
Ровный матовый свет проливался оттуда на мягкие отлогости холма, выделяя их из мрака. Жекки даже почудилось, что на самой возвышенности, опутанной голубоватой дымкой, происходит какое-то движение, словно бы кто-то живой проник сквозь мутную пелену и встал под прямой поток лунного марева. Но слабый ветер, повеяв холодом, надвинул плотнее облака, и матовое свечение почти погасло. И тут же гулкий, далеко разносимый в ночной пустоте, пронзительный волчий вой заставил Жекки содрогнуться. Бордовые колебания факела между тем стали заметно реже и глуше. Пламя его угасало, а отодвинутые в темноту скопления волков, будто бы услышав властный призыв вожака, сдвинулись со своих мест, и один за другим стали подбираться к автомобильным пленникам.
— Давайте же мне ее, — воскликнул Грег, имея в виду Жеккину шаль, — Видите, наши друзья остыли и снова нуждаются в поджарке. Да ну же, Жекки!
Не сразу опомнившись, Жекки бросила ему пропитанную бензином тряпку, бывшую когда-то ее праздничной шалью. Грег перехватил ее на лету и начал быстро обматывать обугленный конец лопатного черенка.
XXXIX
Сразу два волка, зайдя с противоположных сторон, почти одновременно бросились на него, не ожидая, что двуногий успеет ответить на их сдвоенный бросок. Но Грег ловко увернулся спиной от одного из нападавших. Зверь, перевалившись через край кузова, рухнул на землю головой вниз. Другой волк почти одновременно попал под обжигающий встречный удар лопаты. Душераздирающий псиный визг вырвался из распоротой пасти. У Жекки перевернулось сердце, как будто приняв в себя половину той боли, что досталась несчастному хищнику. Грег выпрямился, став в полный рост, и вновь взмахнул обновленным, ярко заполыхавшим факелом.
В черной недвижной тишине взмаху его огненного меча отозвался повторный гулкий и сильный вой, от которого у Жекки остановилось дыхание. В этом протяжном настойчивом звуке, проходящем сквозь мутную пелену лунного сияния, сквозь холодные громады беспросветного мрака, она узнала знакомый, родной ей голос. Он зазвучал в ее сбившемся с ритма сердце, и зазвучал тем самым словом, что она услышала недавно в лесу, когда Серый разорвал ее платье. «Моя», — как и тогда, вонзилось в нее и вырвало из души болезненное смятение. Узнав его, Жекки почувствовала, что ее страх перед рвущимися на приступ волками — смешная выдумка покалеченного сознания. Волки пришли за ней, но не для того чтобы убить, они хотят… нет, этого хочет он. Она должна послушаться своего нового чувства. И она, конечно, послушается его, она не может поступить иначе, потому что звучащий в ней голос самое живое и сильное, что она когда-либо слышала. Он зовет, и она не имеет воли не повиноваться ему.
А волков, как казалось, становилось все больше, и больше. Грег, яростно отбрасывал по сторонам гудящий огненный вихрь. Его бронзовое лицо попеременно окрашивалось то кровавыми, то мрачно чернеющими отсветами. В угольных глазах плясал беснующийся мятежный огонь. Мечущиеся вокруг него, подпрыгивающие и отлетающие вспять черные тени клубились, переплетаясь с окрестной тьмой. И Грег, будто бы вылитый из одной с ними ночи, устремляя во мрак разящие багровые выпады, казался неуязвим для атаки призраков.
Волки были призраками, как призрачной была сама окрестная мгла, ночная бездна, разверстая вокруг на тысячи неоглядных верст. Вглядываясь в нее и в то, с какой несокрушимой силой противостал ей Грег, Жекки невольно представила на его месте, князя Юшку Ратмирова, его дальнего пращура, который, должно быть, точно также упрямо и неистово отбивался в лесной чаще от полчищ неведомых диких тварей.
Да, это был он, князь Юрий, бросившийся через лесные дебри в погоню за остатками Мышецкой рати, восставший против отца, мятежный князь-изменник. Отверженный и ожесточившийся, он рубился наравне с простыми войнами, и все же избежал страшной участи, постигшей большинство его ратных людей. Ему помогла та же беснующаяся страстная отвага, неутолимая жажда и грозная мощь, что превозмогала призрачный морок. Недаром Грег произошел от того же темного, жилистого корня, что, прорастая сквозь долгие века, точно сквозь толщу бурой лесной земли Мышецкого княжества, в назначенный час закольцевал упрямое время. И вот уже Грег дрался один на один с целой армией, как пращур, не зная жалости, не помышляя о поражении, не чувствуя заведомой обреченности. Призраки наседали на него теснее. Пламя факела меркло, и его горение должно было вот-вот оборваться. Жекки не могла долее выдерживать ни кровавых отсветов на оскаленном лице Грега, ни нежащего внутреннего томления. Протяжная волчья песня звала ее.